Тетрадь - Алексей Свиридов

Свиридов Алексей

ТЕТРАДЬ

Ребенок умел кушать ложкой, проситься в туалет, сообщать что ему «два года», и при этом был очень мил, но очень утомителен. В общем-то молодая мама любила его, но эта любовь была распределена по времени неравномерно: с утра, когда маленький мальчик весело смеялся, охотно кушал кашку и сам по себе играл в машинки и таскал за ногу своего любимого медведя Мишу, она любила его очень. Потом, когда время приближалось к обеду, ребенок начинал капризничать, хотеть спать, отказываясь при этом ложиться в кроватку, и вообще, приводить маму в бешенство. Вот и сегодня, пока она разогревала мальчику «супаньку», мальчик очень тихо залез на письменный стол, и украл оттуда общую тетрадь с листами на пружинках, и был застигнут мамой в момент сладостного выбора: выдрать из тетради страницу или украсть со стола еще и ручку, и разукрасить листы каляками и маляками. Кара последовала незамедлительно: ребенок получил по попке, был обозван «маленьким засранцем», накормлен супом и уложен спать, несмотря на все крики и вопли. Впрочем крики и вопли вскоре перешли в тихое и неразборчивое бубнение себе под нос, а потом и вовсе прекратилось: мальчик заснул. Заглянувшая в его уголок мама ласково улыбнулась — умильность спящего ребенка примирила ее с существованием на свете детей вообще и своего в частности, поправила одеяло, и вернулась к столу, на котором лежала спасенная тетрадь.

Кричать и обзываться на детей — дело не самое правильное на свете. Но молодую, и кстати сказать, весьма симпатичную маму тоже можно было понять: из всех тетрадей, которые лежали на столе, ребенок выбрал ту, к которой у мамы отношение было особое. В этой тетради она уже около месяца писала роман — не роман, повесть — не повесть, словом нечто литературное, где действовали в несколько приукрашенном виде она сама, ее муж, и еще один знакомый, о котором с мужем было давно договорено не вспоминать, но все равно вспоминали. А еще там имело место разнообразное колдовство и не менее разнообразная магия, каковой был скорее избыток, нежели недостаток. И сейчас мама чинно села за стол, достала ручку и нашла недописанную страницу. Эпизод был весьма накручен, и надо было срочно помогать героине из него выпутаться, да так, чтобы оставалось впечатление, что это она сама, без вмешательства автора.

Ребенок зашевелился, повернулся на другой бок и сказал ясно и четко, как никогда до сих пор не говорил:

— Мама! Ты пожалуйста не пугайся. Сейчас не я сам говорю, а за меня говорят. 

— Что?

- Твой ребенок сейчас спит, и им для разговора пользуюсь я. 

— Кто? — молодая мама была настолько ошарашена, что восприняла всю ситуацию внешне спокойно. Тем более, что в глубине души она еще не верила в реальность происходящего. «Я же иногда вижу сны, и при этом знаю что это сны. Наверное и сейчас то же самое.» 

— Ты рассказ пишешь про всякое? Вот я один из них и есть. 

— Кого? 

— Ну например один из духов светлого края, это твое название. Кстати почти правильное. 

— А… — до молодой мамы потихоньку начало доходить, что это не сон, и не глюк от чрезмерно выпитого чая. И первая мысль, которая пришла к ней по этому поводу была очень простая. Дрогнувшим голосом она спросила:

— А ему это не вредно? 

— Нет, что ты. Я сейчас управляю только центром речи в мозгу, а память не трогаю — пока он спит это возможно. Ему сейчас снится… — «дух светлого края» на секунду замолк, как бы отвернувшись и бросив взгляд назад — так вот, ему сейчас снится, что он рассказывает Мише сказку про Колобка. И то, что я говорю, он считает этой сказкой. 

— А… — что на это ответить, молодая мама не нашла. 

— Так вот, о твоем рассказе. 

— Это не рассказ… 

— Какая разница! Я могу тебя порадовать: ты очень хорошо пишешь. Не в смысле литературы, а в смысле правильности. То есть настолько хорошо, что даже вот я придти смог. 

— Я тебя вызвала?! 

— Нет, но ты дала возможность. 

— А зачем ты пришел?

Видимо, тот, кто зачем-то пришел, и начал отвечать на вопрос, но в этот момент ребенок засунул себе палец в рот, и слова утонули в довольном причмокивании. Мама подошла, осторожно отвела маленькую ручку в сторону, и удержала ее от повторного засовывания в рот. Мальчик сокрушенно вздохнул и успокоился. 

— Так вот — сказал дух, и женщина вновь поразилась, как может нежный и мягкий голос ее ребенка передавать интонации самоуверенные, и даже несколько брюзгливые. — Я не знаю, как так получилось, но ты пишешь верно. Да, я это уже говорил. И это открывает дорогу в вашу… в ваш… словом дорогу туда, куда таким вот как я, попадать не следует. Для вашего и для нашего же блага. Вот ты «оборотня второй зари» описала? Дурацкое правда название, но описала верно. Еще немного, и он тоже сможет придти. Ты хочешь этого?

Молодая мама представила, как то, что она назвала оборотнем второй зари, входит в ее мужа, или просто приходит само по себе, и почувствовала боль внизу живота — ту, которая появлялась лишь при самом сильном испуге, и которую она испытала всего лишь два раза в жизни. 

— Не хочешь констатировал дух светлого края. — А он тоже не хотел бы, если б знал, чем это для него самого кончится. Но он не знает, а узнает — не поверит. Поэтому я тебе говорю: пиши по другому. Измени имена, измени сущность, и все будет по-обыденному. К сожалению я не могу тебя заставить это сделать. Но я прошу….

Этажом выше залаяла собака, дворнягообразный эрдель по имени Гаган. Он лаял всякий раз, когда приходило время гулять, и ребенок этого лая страшно боялся, хотя встречая Гагана на улице был смел и не раз пытался его погладить. Мальчик всхлипнул, сказал своим нормальным голоском «Собачка боюся», и принялся ныть. Но мама не сразу решилась сделать шаг в его сторону, боясь что «этот» еще в нем. Ребенок истерически взвизгнул, и наконец-то был поднят, переодет и утешен — сначала мамиными ласками, а потом и обычно запретной конфеткой. Молодая мама обладала одной хорошей особенностью: она легко и естественно переносила страшные или неприятные дела и мысли на когда-нибудь, а до той поры о них просто забывала. Так и сейчас, этот разговор очень быстро перестал занимать ее мысли, потому что если об этом думать серьезно, то уж очень казалось жутко все. Но в подсознании эта жуть все же переваривалась. Поэтому, когда через полчаса она вошла в комнату, и увидела мальчика стоящего ногами на груде смятых листов и сосредоточено выдирающего оттуда очередной, она схватила его в охапку, ласково поцеловала, и вытащила из стола до сих пор приберегаемый альбом для рисования и толстый фломастер. На следующий день на обоях появилось несколько загадочных загогулин, и фломастер отобрали. А остатки тетради и смятые листы мама засунула в ведро и выкинула в помойку.