Теплая птица: Постапокалипсис нашего времени - Василий Гавриленко

В. Д. Гавриленко

ТЕПЛАЯ ПТИЦА

Постапокалипсис нашего времени

И сама та душа, что, пылая, ждала,Треволненьям отдаться спеша, —И враждой и любовью она изошла,И сгорела она, та душа.…Не стучись же напрасно у плотных дверей,Тщетным стоном себя не томи:Ты не встретишь участья у бедных зверей,Называвшихся прежде людьми.

Путь —это просто шаги. Вперед или назад. Если ты шагаешь вперед, тебя ждут открытия, и вряд ли они будут приятными.

Так почему не идти назад, по знакомому пути?

В любом случае, выбирать тебе. И тебе шагать.

Часть первая

ДВА АНДРЕЯ

1. Последний поезд

Рельсы поворачивали, и лес был не такой густой, как повсюду. Ветки деревьев тянулись друг к другу, сцеплялись, образуя подобие тоннеля, из которого должен появиться Поезд.

На Поляне нас собралось шестеро.

Впрочем, «нас» —это сильно сказано. Я никогда не видел никого из этих людей, да и уверенности в том, что передо мною люди, не было.

Прислонившись спиной к дереву, я сидел на толстом слое прелой листвы и наблюдал за ними.

Крепкий игрок в рваной кофте, определенно, опасен.

Остальные —семечки. При условии, что они не атакуют вместе… А Джунгли полны одиночек.

Этот ли, тощий и желтый, — мне соперник? Я в одно мгновение вонзил бы в него заточку… Или тот, что нервно курит самокрутку из кленовых листьев?

Ну, самок я в расчет не беру, тем более что одна из них, — старуха, с лицом, словно печеная картофелина. На что она рассчитывает на Поляне со своими тонкими, как ветки, руками?

Вторая самка молодая и, должно быть, сильная, с копной ярко-рыжих волос, но и ей едва ли что-либо светит.

Верзила в кофте оценил возможности собравшихся на Поляне примерно так же, как я, то есть своим главным конкурентом он назначил меня. Ишь, как смотрит! Изучает, сволочь.

— Слышь, долго еще?

Желтый игрок пялился на меня. На Полянах не принято разговаривать, но этот калека, видимо, не в курсе, — ничего, прозреет, когда заточка пронзит ему глотку…

— Понятия не имею.

Желтый скрипнул зубами и отвернулся. Конечно, я знаю, когда из тоннеля вынырнет голова Поезда, но сказать во всеуслышание —быть дураком.

Мертвые листья кружатся в воздухе —прощальные письма. Кому-то придется их читать. Уж, конечно, не мне.

Серый курильщик принялся ловить листья, чтобы снова свернуть себе косяк.

Солнечный луч медленно начертил «ПОРА» на земле у моих ног, и я поднялся —пришло время облегчиться, тем самым получив дополнительный козырь.

Мне доводилось видеть игроков, опорожнявшихся прямо на Поляне у всех на виду. Это их право, ведь речь идет о Последнем Поезде, и здесь не до цацканья.

Но я за этим делом всегда ухожу в лес.

Запах прели щекочет ноздри; здесь надо быть начеку —в любой момент из-за дерева может выскочить тварь.

Вот удобная ложбинка. Я сбежал вниз, скользя по мягкой глине, и, спустив штаны, присел на корточки.

— А-а-а!

От сильного толчка в спину я растянулся на дне ложбинки.

Кривая заточка вонзилась в землю возле моей головы. Я откатился в сторону и вскочил на ноги, одной рукой выхватывая из нагрудных ножен заточку, а другой —натягивая штаны. Не дал посрать, сучий потрох.

Верзила наступал, хрипло дыша, сверля меня красными глазами. Силен, как бык, но неповоротлив и медленен.

Я поиграл в воздухе заточкой перед его носом и ухмыльнулся —даже здесь, в лесу, она блестела. Недаром точил клинок белым камнем и натирал песком.

Моя полуулыбка произвела на верзилу впечатление —он вскипел от ярости. В таком состоянии этот олух едва ли на многое способен —я уложу его, как котенка…

Он прыгнул.

Широкое лезвие полоснуло по руке, я вскрикнул и несколько раз —снизу, в живот и меж ребер, вонзил в верзилу заточку.

Он упал ничком в черные листья и, содрогнувшись, замер.

Я вытер лезвие об его кофту и спрятал в ножны.

Нужно идти на Поляну и ждать Поезд… Но, черт побери, как саднит рука! Я закатал рукав куртки и ужаснулся: из ровного и глубокого пореза лилась кровь, но самое скверное —рука немела. Этот мудак отнял у меня козырь —я пнул распластанного верзилу и, слегка пошатываясь, стал выбираться из ложбинки.

Из-за широкого ствола вышла рыжая самка. Значит, притащилась с Поляны посмотреть на схватку и добить того, кто победит.… Ну-ну…

Здоровой рукой я выхватил заточку:

— Иди сюда, цыпа.

Но самка не вынимала оружия.

— Что тебе надо? — крикнул я и оторопел: резким движением рыжая распахнула куртку, и я увидел ее грудь, скованную толстым свитером.

— Помоги мне сесть на Поезд, — сказала она.

Вот оно что! Ты хочешь жить и пользуешься тем оружием, каким наградило тебя небо. Что ж, имеешь право, но я не олух!

Рассмеявшись ей в лицо, я пошел на Поляну.

Меня встретили глаза остальных игроков, и я поразился, какой хищный огонь вспыхнул в них при виде раны. Не спешите, сволочи…

Вернулась и рыжая самка. Ни на кого не глядя, прилегла на листву. Какой, должно быть, удар —кто-то не стал лапать ее сиськи!

Впрочем, у меня онемела рука, а это значит, что я теперь слабее этой рыжей. О, бог!

К вечеру донесся запах гари. Пока рано, надо лежать, экономить силу.

Лишь тонкий пев тепловоза заставил меня подняться и подойти к рельсам. Сейчас… Бог, или кто там, помоги! Другие игроки, словно тени, выстроились вдоль дороги неподалеку от меня.

С ревом из тоннеля, образованного деревьями, показался Поезд, со всех сторон облепленный ухватившимися за что попало людьми. Попасть на крышу нечего и мечтать —там целые деревни.

Рано: первые вагоны всегда перенаселены.

Курильщик и желтый не вытерпели и, отталкивая друг друга, бросились на проносящийся мимо вагон, пытаясь ухватиться за искореженный поручень. Люди из вагона, крича, отпихивали их. Курильщик исчез в шуме колес, а желтый, вцепившись в чью-то руку, поехал, получая удары и тычки.

А вот старуху-то я недооценил. Как ей удалось ухватиться за поручень шестого вагона?

Пора: скоро Поезд начнет набирать ход.

Я увидел свободную подножку и, ставши на мгновение пружиной, прыгнул на нее.

— Куда, сволочь, — отбойщик, карауливший на крыше, достал меня по голове длинной палкой. Если бы я был в порядке, то удержался бы и сбросил этого гада, но раненая рука скользнула, и я полетел вниз, лишь чудом не угодив под колеса.

Преодолевая гром в голове, вскочил.

О, черт! Последний вагон проследовал мимо. На подножке —всего один игрок с трепещущими на ветру волосами.

Я побежал.

Вот вагон, вот подножка, над ней —рукоятка, спасительный металлический штырек, — только бы схватиться за него. Ну! Рука снова подвела меня.

Я все еще бежал, когда игрок, до этого стоявший на подножке спиной ко мне, обернулся. Это была рыжая самка.

Она вдруг наклонилась и протянула руку. Я ухватился за нее, плохо соображая, что к чему. Собрав остатки сил, в последнюю секунду впрыгнул на подножку.

Поезд понесся через ночь.

— Отпусти.

Словно очнувшись от сна, я понял, что все еще судорожно сжимаю руку рыжей и, отпустив эту теплую руку, взялся за поручень —холодный и скользкий.

Почему эта самка спасла меня? Почему протянула руку? Ведь я не просил о помощи. Помощи?!

Холодная злость начала заполнять душу —надо скинуть ее с Поезда, это Джунгли, я должен так поступить.

Ну, чего ты смотришь на ее затылок? Схватить за волосы, рывок —и самка закувыркается в темноте, там, где перестукивают колеса. Сколько раз ты делал подобное!

Ветер ерошил длинные волосы, рыжие пряди касались моего лица.

Не могу! Дьявол побери, не могу…

Я уткнулся головой в деревянную окантовку и прикрыл глаза: будь что будет.

А на крыше вагона, похоже, что-то назревало.

— Ты занял мое место, гнида.

— Я выдавлю из тебя потроха.

Забряцало железо, и с крыши свалились два сцепившихся тела. Место освободилось.

Превозмогая боль, я полез наверх.

— Куда, падла! Нам тебя не надо.

Черная, сплющенная с двух сторон рожа выткалась передо мной; неширокий конец длинной палки устремился мне навстречу. Я успел уклониться, и, ухватившись за палку раненой рукой, — от боли в голове взорвалась бомба —дернул.

Палка осталась у меня.

Застонав от напряжения, я подтянулся на одной руке и влез на крышу вагона.

В центре узкой площадки металлическая коротконогая печка выбрасывала в черноту снопы искр; ловя тепло, к ней жались игроки.