Вначале их было двое… - Илья Гордон

Илья Гордон

Вначале их было двое…

Ранним утром Аншл Коцин отправился в райком на совещание. Как всегда в таких случаях, он был чисто выбрит, новый темно-коричневый костюм полувоенного покроя отлично сидел на его широкоплечей, статной фигуре и придавал ему солидный и вместе с тем молодцеватый вид. На груди Аншла красовались колодки военных и полученных за трудовые заслуги медалей. Для пущей важности он нацепил и значки разных выставок, в которых принимал участие. Новенький, только что купленный «газик» мчался как бешеный мимо сжатых полей, тянувшихся вдоль дороги, что вела в районный центр. Пусть люди полюбуются, каков председатель колхоза, известного по всей округе и даже за ее пределами! Недаром же Аншлу завидуют. Ну и пусть завидуют! Он вспомнил, как в прошлую поездку, когда его «газик» остановился во дворе райкома, какой-то дядька восхищенно покрутил головой и завистливо выдохнул:

— Вот воротила так воротила! Шутка ли, что вытворяет! Диву даешься, да и только!

На зеленую озимь, поднявшуюся на косогоре, который, начиная с Унтеркеновской балки, тянулся вдоль дороги, с хриплым карканьем опустилась хлопотливая стая ворон. Аншл высунулся из «газика» и, пытаясь спугнуть подбирающих семена птиц, заорал во весь голос:

— Тю! Тю! Тю!

Но нахальные вороны лениво поднялись к небу, а потом снова стали опускаться на манящий зеленью косогор. Тогда Аншл яростно засигналил. Перепуганные надрывным воем сирены, птицы взмыли в воздух и начали было разлетаться во все стороны, но вскоре вернулись и, снова покружившись над недавно засеянным полем, бесстрашно опустились на зеленеющие всходы.

— Смотри, как быстро поднимаются хлеба — красота! — крикнул Аншл шоферу, молодому крепышу со смешно вздернутым красным носом.

Тот, не замедляя бешеного хода машины, согласно закивал головой — вижу, мол.

Каждый раз, когда Коцин ездил в райком, он с особым, пристальным вниманием присматривался к полям, мимо которых сейчас неслась его машина. В этих местах он родился и вырос. Даже после войны, когда его избрали председателем соседнего колхоза «Маяк» и он там окончательно поселился, долго еще тянуло его сюда, к этим просторам, где ему были знакомы каждый кустик, каждая травинка.

Вот и сейчас он остановил машину около ярко зеленеющих озимых. Не поленился Аншл и пройтись по полю, осмотреть, пощупать, достаточно ли глубоко и равномерно оно вспахано, нет ли огрехов.

— Да тут, видно, не пахали землю, а царапали — то-то всходы такие чахоточные! — с недоброй усмешкой сказал Аншл шоферу. — До нашей озими им далеко.

Действительно, заросшие за годы войны бурьяном поля его земляков оживали значительно медленней, чем поля колхоза «Маяк».

В годы фашистской оккупации, спасаясь от голодной смерти, там осели рабочие соседних городов. Им удалось частично сохранить сельскохозяйственный инвентарь, по мере сил они обработали землю и спасли от разрушения немало домов. Вернувшись из эвакуации, жители «Маяка» получили от них инвентарь, годные для жилья дома. Поля были уже засеяны. Вот почему именно этот колхоз так быстро встал на ноги, первые успехи создали ему добрую славу, и его стали ставить в пример другим. Раскрывая страницы районных газет, колхозники не без зависти читали набранные крупным шрифтом призывы: «Равняйтесь по «Маяку»!», «Берите пример с «Маяка»!», «Учитесь у «Маяка»!»

Когда в районный центр приезжала какая-нибудь делегация или корреспондент областной, а то и центральной газеты, руководители района сразу же отправляли их в «Маяк».

— Там есть на что посмотреть и о чем написать, — говорили они гостям.

И Аншл Коцин всегда готов был к их приезду. Он заботился о том, чтобы фасады домов в «Маяке» всегда были чисто выбелены, а наличники окон и дверей украшены затейливой резьбой. В палисадниках пестрели цветы, росли кусты акации, шелестели в ветреную погоду невысокие липы и клены. Арка у въезда в колхоз освещалась по ночам электричеством, вверху ярко пылало алое полотнище с радушным приглашением: «Добро пожаловать!», а по бокам трепетали на ветру небольшие флаги.

Не раз, проезжая мимо тех мест, где прошло его детство и отгремела юность, Аншл при виде забитых сорняками полей горько думал о своих земляках:

«Вот бедняги, мучаются, из сил выбиваются, а на ноги встать не могут!»

Правда, в душе Аншл при этом испытывал некоторое самодовольство: у него-то в «Маяке» все по-иному. А все же земляки остаются земляками, и на обратном пути из райцентра он каждый раз заезжал в колхоз «Надежда» узнать, как идут дела у бывших его односельчан.

— Подсобить вам, может, чем-нибудь? — не раз с видом благодетеля предлагал он им. — Мы уже, в добрый час сказать, со своей работой управились.

Но каждый раз находился среди старых его земляков занозистый дядька, который, целя не в бровь, а в глаз, резал ему правду-матку:

— Дали бы нам столько машин, сколько вашему «Маяку», — и мы бы не ударили в грязь лицом. Подумаешь — герои!

И тут с Аншла сразу же слетало все его благодушие.

— Надо раньше заслужить такое отношение, какое заслужили мы, а потом уже предъявлять претензии, — чванливо говорил он тем, кому только что снисходительно предлагал свою помощь.

И все же, как ни трудно было колхозу «Надежда» оправиться после военной разрухи и как ни хотелось Аншлу убедиться в преимуществах своего хозяйствования в колхозе «Маяк», — все же ему с каждым разом становилось яснее, что и надеждинцы, как говорится, не лыком шиты: на еще недавно унылых, запущенных полях колхоза все большие и большие массивы покрывались веселой зеленью озимых, все выше и гуще к концу лета поднимались на них колосья хлебов, все больше и больше скота паслось на пастбищах; из развалин вставали новые дома, поднимались силосные башни, риги и другие строения.

И смутное, двойственное чувство овладевало душою Аншла Коцина: его радовало возрождение дорогих его сердцу мест и вместе с тем беспокоили эти пока еще робкие успехи соседнего колхоза — как бы они не отодвинули его, Аншла, колхоз на второй план.

Вот почему ему и хотелось и не хотелось сегодня повернуть машину по знакомому проселку к родным местам, посмотреть, что там делается, и заодно пригласить надеждинского председателя прокатиться вместе с ним в «газике» на районное совещание.

«Пусть земляки посмотрят на мою машину», — подумал Аншл, но, взглянув на ручные часы, спохватился: час не ранний, как бы не опоздать в райком, да и надеждинцы, наверно, давно уже в пути на своей тихоходной лошадке.

— Поезжай прямо в район, да поскорей, — приказал он шоферу.

Не прошло и часу, как «газик» Аншла подкатил к одноэтажному кирпичному дому, в котором помещался райком. Пять-шесть председателей окрестных колхозов вели на крыльце оживленную беседу. По отдельным донесшимся до Аншла словам он понял, что совещание еще не началось, и велел шоферу въехать на просторный двор райкома, где уже стояли двуколки и грузовички ранее прибывших.

«Много народу съехалось», — подумал Аншл. и ему до смерти захотелось, чтобы появление его «газика» не прошло незамеченным, чтобы и те, что увлеченно беседовали на крыльце, и те, что толпились во дворе, встретили как подобает председателя такого выдающегося колхоза, хозяина «Маяка». И музыкой прозвучали для него слова какого-то крепкого, приземистого человека лет сорока:

— Эге, высоко летает сокол, поди угонись за ним! Шутка ли, что выкомаривает. Да разве он поедет на двуколке или в кузове грузовика, как мы, грешные? Ясное дело — такой колхоз! Карман широкий, хватит в нем монеты не на одну машину.

То-то приятно было Аншлу слушать эти завистливые речи о зажиточности его колхоза — видать, ценят, признают.

Перебросившись несколькими словами с шофером, Аншл направился было к дому, как вдруг заметил неподалеку во дворе парторга колхоза «Надежда» Нохима Шалита — невысокого мужчину средних лет с узким лицом, на котором живыми огоньками сверкали небольшие зоркие глаза. Парторг возился около неказистой двуколки: чистил свои запылившиеся в дороге юфтевые сапоги и черный костюм.

— Давно ли прибыли? — обратился к нему Коцин. — Я хотел завернуть в «Надежду» и захватить вас с председателем.

Ему явно не терпелось похвастаться своим «газиком».

— Только-только приехал, — отозвался парторг, продолжая энергично отряхиваться и сбивать пыль с пиджака.

— А где же ваш председатель? — спросил Аншл.

— Прихворнул малость.

— Значит, ты один притащился на этой двуколке. Жаль, что не с кем отослать ее домой. А то хоть на обратном пути я доставил бы тебя на своей машине — мне ведь так или этак ехать мимо.

— Ничего, и на двуколке доеду неплохо, — равнодушно отозвался Шалит.

— Ну, зачем тебе трястись на своей лошаденке? — завел было Аншл ту же песню, стараясь обратить внимание земляка на свою нарядную машину. Но Шалит, как будто не желая доставить Коцину такого удовольствия, упорно не хотел замечать ни его маневров, ни блестевшего свежим лаком «газика» и не сказал о машине ни слова разочарованному хозяину.