Плохая терапия. Почему дети не взрослеют - Эбигейл Шрайер

@importknig

Перевод этой книги подготовлен сообществом "Книжный импорт".

Каждые несколько дней в нём выходят любительские переводы новых зарубежных книг в жанре non-fiction, которые скорее всего никогда не будут официально изданы в России.

Все переводы распространяются бесплатно и в ознакомительных целях среди подписчиков сообщества.

Подпишитесь на нас в Telegram: https://t.me/importknig

Эбигейл Шрайер «Плохая терапия. Почему дети не взрослеют»

Оглавление

Введение: Мы просто хотели счастливых детей

Часть I. Целители могут навредить

Глава 1. Ятрогенез

Глава 2. Кризис в эпоху терапии

Глава 3. Плохая терапия

Часть II. Терапия в воздухе

Глава 4. Социально-эмоциональное вмешательство

Глава 5. Школы наполнены тенями

Глава 6. Короли травмы

Глава 7. Охота, рыбалка, добыча полезных ископаемых: Озорство в обзоре психического здоровья

Глава 8. Полный сочувствия и злой как черт

Глава 9. Дорога, проложенная нежными родителями

Глава 10. Не жалейте розги, лечите ребенка

Глава 11. Это будет наш последний сеанс

Глава 12. Ложки наружу

Введение: Мы просто хотели счастливых детей

Этим летом ваш сын вернулся домой из лагеря с ночевкой с болью в животе. Когда боль быстро не утихла, я отвезла его в детскую клинику неотложной помощи, где врач исключил аппендицит. "Скорее всего, это просто обезвоживание", - вынес вердикт врач. Но прежде чем доктор разрешил нам отправиться домой, он попросил нас подождать медсестру, у которой было несколько вопросов.

Вошел крупный мужчина в черной униформе с планшетом. "Не могли бы вы оставить нас наедине, чтобы я мог провести обследование нашего психического здоровья?" - сказал он. Через некоторое время я поняла, что уединиться с моим сыном мужчина хотел от меня.

Я попросил показать мне его анкету, которая, как оказалось, была выпущена Национальным институтом психического здоровья, федеральным правительственным агентством. Вот полный, неотредактированный список вопросов, которые медсестра планировала задать моему двенадцатилетнему ребенку наедине:

1. За последние несколько недель вы жалели, что не умерли?

2. За последние несколько недель вы чувствовали, что вам или вашей семье было бы лучше, если бы вы умерли?

3. За последнюю неделю у вас были мысли о самоубийстве?

4. Пытались ли вы когда-нибудь покончить с собой? Если да, то как? Когда?

5. Посещают ли вас сейчас мысли о самоубийстве? Если да, опишите, пожалуйста.

Когда медбрат попросил меня выйти из палаты, он не отступал от сценария. Он следовал буквальному сценарию. Сценарий для медперсонала" предписывает медсестрам сообщать родителям: "Мы задаем эти вопросы наедине, поэтому я попрошу вас выйти из палаты на несколько минут. Если у нас возникнут опасения по поводу безопасности вашего ребенка, мы сообщим вам об этом"

Когда я везла сына домой из клиники, меня преследовала следующая мысль: А что, если бы я была чуть более доверчивой? Дети часто пытаются угодить взрослым, давая те ответы, которые, как им кажется, хотят получить взрослые. Что, если бы мой сын, оказавшись в комнате наедине с этим крупным мужчиной, сказал бы ему "да", как казалось, на вопросы? Разве персонал не позволил бы мне забрать сына домой?

А ребенок, которого посещают мрачные мысли? Действительно ли это лучший способ помочь ему? Разлучить его с родителями и задавать ему все новые и новые вопросы о самоубийстве?

Я не записала сына на терапию. Я не отвела его на нейропсихологическое обследование. Я отвела его к педиатру из-за боли в животе. Не было никаких признаков, никаких причин даже подозревать, что мой сын страдает каким-либо психическим заболеванием. И медсестра не стала ждать. Он знал, что ему это не нужно.

Мы, родители, стали настолько неистовыми, сверхбдительными и погранично навязчивыми в вопросах психического здоровья наших детей, что регулярно позволяем всевозможным экспертам по психическому здоровью выдворить нас из комнаты ("Мы вам сообщим"). Мы десятилетиями полагались на них, чтобы они рассказали нам, как вырастить хорошо адаптированных детей. Возможно, мы компенсировали тот факт, что наши собственные родители считали наоборот: что психологи - это последние люди, с которыми стоит советоваться о том, как вырастить нормальных детей.

-

Когда мы были маленькими, нас с братом шлепали. С нашими чувствами редко советовались, когда принимались важные решения, касающиеся нашей жизни, - где мы будем учиться, приходить ли в синагогу на большие праздники, какая одежда соответствует месту и случаю. Если нам не нравилась еда, поданная на ужин, нам не предлагали альтернативного меню. Если нам не хватало какого-то критического права на самовыражение - какого-то важного исследования подавленной идентичности, - это никогда не приходило в голову никому из нас. Прошли годы, прежде чем кто-то из моего поколения стал бы считать эти совершенно обычные признаки детства восьмидесятых векторами эмоциональной травмы.

Но когда миллионы женщин и мужчин моего возраста вступили во взрослую жизнь, мы приступили к терапии. Мы исследовали свое детство и научились видеть в своих родителях эмоционально заторможенных людей. Эмоционально заторможенные родители слишком многого ожидали, слишком мало слушали и не смогли обнаружить скрытую боль своих детей. Эмоционально заторможенные родители наносили эмоциональные травмы.

Мы никогда не сомневались, что хотим иметь собственных детей. Мы поклялись, что наше воспитание детей будет отражать большую психологическую осведомленность. Мы решили лучше слушать, больше расспрашивать, следить за настроением детей, учитывать их мнение при принятии семейных решений и, по возможности, предвосхищать их беды. Мы будем дорожить нашими отношениями с детьми. Разрушим барьер авторитета, воздвигнутый прошлыми поколениями между родителями и детьми, и вместо этого будем видеть в наших детях товарищей по команде, подопечных, приятелей.

Больше всего на свете мы хотели вырастить "счастливых детей". За помощью мы обратились к экспертам в области велнеса . Мы поглощали их бестселлеры о воспитании детей, которые определяли методы, с помощью которых мы будем воспитывать, исправлять и даже разговаривать с нашими собственными детьми.

Под руководством этих экспертов мы приняли терапевтический подход к воспитанию детей. Мы научились объяснять детям причины каждого правила и просьбы. Мы никогда, никогда не шлепали. Мы довели до совершенства "тайм-аут" и тщательно объясняли причины любого наказания (которое мы затем переименовывали в "последствие", чтобы избавиться от чувства стыда и почувствовать себя менее авторитарными). Успешное воспитание стало функцией с единственным коэффициентом: счастье наших детей в каждый момент времени. Идеальное детство подразумевало отсутствие боли, дискомфорта, драк, неудач - и абсолютно никакого намека на "травму".

Но чем тщательнее мы отслеживали чувства наших детей, тем сложнее нам было пережить их сиюминутное недовольство. Чем внимательнее мы изучали наших детей, тем более вопиющими становились их отклонения от бесконечного множества показателей - академических, речевых, социальных и эмоциональных. Каждое из них теперь казалось катастрофой.

Мы поспешили вернуть наших детей к специалистам по психическому здоровью, которые руководили нашим воспитанием, - на этот раз для тестирования, диагностики, консультирования и медикаментозного лечения. Нам нужно было, чтобы наши дети и все вокруг знали: наши дети не были застенчивыми, у них