Вас пригласили - Шаши Мартынова

Шаши Мартынова

Вас пригласили

Пролог

– Вас приглашали?

Dørmand, судя по латунной блестке на лацкане, звался Лусием. «Для Лусия чересчур громоздок», – подумал Эган. Лусий опомнился и буркнул вкрадчиво:

– Добрый день.

– Добрый день. Приглашали, – отозвался Эган и протянул слегка взлохмаченную по углам полосатую картонку. Посередине в волнах полосок бултыхался таз с тремя задумчивыми матросами, обрамленный геральдической лентой с надписью «Tri Martolod». На обороте красовался неразборчивый витиеватый автограф. Лусий извлек из настенного ящика пухлую безымянную книгу, проехался пальцем по насечкам на обрезе, открыл нужный разворот и полностью на нем сосредоточился.

– Это прошлогодняя карточка, – вынес наконец глубокомысленный вердикт Лусий. – Но я сейчас все улажу.

Сумрак необъятного вестибюля мог бы поглотить существо и втрое крупнее Лусия. Некоторое время висела проникновенная тишина, а потом Лусий сгустился вновь – с новой карточкой на блюдце в мелких незабудках.

– Вас ожидают. Знаете, куда идти?

– Да-да, я не впервые.

– Простите, я новенький.

– Я вижу.

– Карточку не забудьте.

– Зачем? На следующий год будет другая.

– Так я-то, может, останусь. И узнáю вас.

– А, ну хорошо.

Они обменялись сувенирными улыбками. Эган принял карточку и вгляделся в рисунок. Буколическая ветка дерева, на ней три изумрудно-зеленых зимородка, сверху, на геральдической ленте, – «Three Little Birds». Отчего-то очень толстая в этот раз, карточка скользнула в нагрудный карман.

В щель между приоткрытой дверью и дверной рамой рвался померанцевый свет. Эган взялся за шершавую бронзу, предусмотрительно сощурился, толкнул старое дерево и шагнул через порог. Дверь флегматично захлопнулась у Эгана за спиной. Он приоткрыл глаза и осмотрелся.

Он стоял на дне ложбины между холмами, на которых, докуда хватало взгляда, плескался одичалый сад в полном цвету. Из-под ног Эгана меж кудрей кислицы убегала и довольно скоро терялась где-то справа тропинка. Закатное солнце отбрасывало точеные синие тени. Дневные птицы передавали слово ночным. Сверчки, подкручивая колки, несмело возили смычками по струнам. В замершем воздухе висел отчетливый дух смородины. Все вокруг предвещало ночь, невозможную без светляков.

Из-за узловатой груши возникла исполосованная тенями громадная фигура. У ее ног суетилась и попискивала еще одна, не крупнее зайца. Рассекая траву, они спустились к реке закатного света, и Эган разглядел косматого сивого великана лет сорока, облаченного в неразборчивый лён, и конопатого малыша, замотанного от подбородка до мосластых колен в сложную цветочную гирлянду. Первого Эган видел впервые, а вот малютку-пуку узнал сразу – этому персонажу года три-четыре тут, не меньше.

– Вам кого? – спросил великан, остановившись на расстоянии, с какого обычно разговаривают люди, рожденные и живущие на просторе.

– Это Эган! Я его знаю! – заверещала пука и в прыжке повисла у великана сзади на штанах. Тот отечески добродушно отцепил ее и пересадил себе на плечо. Пука немедленно принялась кусать его за ухо. Великан бросил обращать на нее внимание и явно вознамерился продолжить расспросы, но тут их окликнули.

– Коннер! Ну наконец-то. В следующий раз вот так отложишь визит – придешь в пустой дом, предупреждаю.

Сельма возникла невесть откуда – ожидаемо. Трава под ее босыми ногами почти не кланялась. Они обнялись. Эган вдохнул сухой солнечный ветер ее абсолютно седой макушки. Сельма сдавленно пробурчала:

– Подбери сопли.

– Не умничай.

– Есть будешь?

– Не откажусь. Веди. Я опять не понимаю, где у тебя столовая. Или кухня. Или где ты сейчас ешь.

Сельма молча схватила его за рукав и с поразительной для женщины ее возраста прытью потащила вверх по холму, петляя между полиловевших вечерних стволов. Он оглянулся. Великан и пука нагоняли их. Эган знал, что будет дальше. Почти врезавшись Сельме в спину, оба впитались в нее без остатка. Сельма, понятно, и бровью не дернула. Они поднимались все выше.

– Кто этот громила?

– Великодушие и равновесие.

– И то, и другое в одном? А чувство юмора? И почему оно так выглядит?

– Я по-прежнему не знаю, как тебе ответить. Смотря что ты увидел.

Они взобрались на зеленый гребень. Как только Эган вступил на ровное, земля вокруг них вздыбилась, свернулась в лохматый конус, потемнела, укрылась глубокими ороговелыми морщинами, и вот уж они стояли посреди небольшой кухни с неровным овальным входом без двери. В овал все так же сияло закатное солнце и виднелись сверкавшие кварцем иззубренные кряжи, с редкими иероглифическими соснами. В овальную раму этой картины справа степенно влетела очень крупная птица и так же неспешно сгинула за другим краем. Эган с наслаждением опустился на древний комель в углу. Тот зашевелился, бормотнул что-то вполголоса и выдвинул подлокотники.

– Удобно? – просипел комель.

– Да, спасибо, Брюс.

– Эган, ты?

– Да.

– Здрав будь. Сто лет, сто зим. Исхудал, что ли?

– Да нет, просто одет легче.

– А.

– Да ты спи, спи. Я не буду возиться.

– Возись сколько вле… – Брюс, не успев договорить, негромко захрапел.

Толстая, изрытая жизнью и воспоминаниями столешница скрылась под тарелками. Сыр, сыр, еще сыр, яблоки, груши, помидоры, орехи, яростно запахшая зелень, масло в бутылке, семечки, хлеб, жареные каштаны. Сельма подставила щербатую бурую кружку под свисавший с балок кувшин, потянула за лохматый канат, кувшин накренился, плеснул черно-красной густой жидкостью. Сельма протянула кружку Эгану:

– Давай, Коннер, чтоб как мы любим – всю ночь не спать, – и налила себе в такую же, того же, столько же.

– Ты не забудь только завершить ночь все-таки.

– Когда скажешь, тогда и рассветет.

– Тогда гаси закат.

– Уже.

Пока ужинали, кухня успела дважды измениться до неузнаваемости. Теперь они сидели в просторном качком трюме под лампой-молнией. Доски мерно поскрипывали.

Эгану чудилось, что он ощущает, как ему в спину сонно толкается забортная вода. Судно стояло на рейде, в иллюминатор маятником заглядывал недалекий маяк у створа гавани. Сельма явно желала развлекаться.

– Так ты, значит, все еще с ними разговариваешь?

– Да – мы и разговариваем, и играем. Даже, наверное, дружим. Впрочем, не уверен.

– Много новеньких?

– Как обычно. Один-два в год.

– Райва не выезжала?

– Нет.

– У тебя по-прежнему Замок?

– Да. Это ты у нас мастер пространств. У меня другая специализация.

– Ерунда. И ты это прекрасно знаешь. Тебе с людьми нравится делать и разговаривать.

– Воздержись от замечания о том, что это просто я еще молод.

– За кого ты меня принимаешь?

– В этот раз? Или вообще?

Сельма рассмеялась.

– Ладно, один-ноль в твою пользу.

– Ты когда Эрро видела последний раз?

– Давно, лет пять назад, не меньше.

– Все как обычно?

– На вид – вполне.

– Что там было? Звезды? Бухты? Висячие леса?

– Ты не поверишь – атолл мне показал.

– И как ты это трактуешь?

– Соленое кольцо окаменелой жизни в неподвижной теплой воде. Идиллия. А что?

– Тебя такие намеки не огорчают?

– Я дорожу людьми, а не их мнениями обо мне.

Помолчали.

– С другими не общаешься?

– С кем? С Торо? С Фридой? Они еще более деятельные, чем ты, для меня перебор.

– Осуждаешь?

Сельма недоуменно воззрилась на Эгана из-под белых бровей. Тот широко улыбался.

– Да ты, я смотрю, настроен валять дурака сегодня, дорогой мой.

Эган встал, прошелся по старым серым занозистым доскам, посмотрел в иллюминатор. За мысом виднелась пара домов, темно-голубых под безлунным небом. Одно окошко дышало яичным желтым.

– Кто у тебя там не спит?

– Это у тебя. Ты же смотришь, не я.

– Ну да, ну да.

Счастливо помолчали.

– Твои к тебе наведываются?

– «Мои»? – Сельма склонила голову к плечу и возвела глаза к потолку, словно вспоминая. – А, ну да! Мои.

– Клоун ты.

– Я – да. Если находят – заглядывают. Я же ничего не делаю, Коннер. Сижу себе дома. Кому правда надо, те находят. Мы же не будем спорить, чей метод лучше, м?

Эган нахмурился, прояснился, ответил:

– Нет, не будем, конечно. Сколько можно?

Сельма встала, прихватила свою чашку – теперь полупрозрачную сиреневую – со стола, взяла Эгана за локоть и повела к трапу.

– Давай выйдем, подышим осенью.

Выбравшись наверх, они оказались на подвесном мосту над оврагом, в котором со многими паузами шелестели прямо под ними клены. Над деревьями повисла розоватая ущербная луна. Сельма села на полотно, свесила ноги, похлопала тылом ладони рядом с собой.

– Садись. Покачаемся.

Слева и справа на краях оврага зажглось по фонарю, и со всех сторон заполыхал октябрь. Сельма шумно втянула воздух, задержала дыхание, вытряхнула его из себя со смешком.