237 говорящих статуй, портретов и прочее - Фриц Лейбер
- Категория: Фантастика и фэнтези / Научная Фантастика
- Название: 237 говорящих статуй, портретов и прочее
- Автор: Фриц Лейбер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лейбер Фриц
237 говорящих статуй, портретов и прочее
Фриц Лейбер
237 ГОВОРЯЩИХ СТАТУЙ, ПОРТРЕТОВ И ПРОЧЕЕ
Перевод с англ. А. Лушниковой
Последние пять лет своей жизни, когда его театральная карьера была полностью окончена, знаменитый актер Фрэнсис Легран проводил значительную часть времени, создавая собственные автопортреты, гипсовые бюсты, статуи побольше, картины в масле, эскизы, фотографии. Большинство из них изображало его в тех ролях, что принесли ему славу. Легран всегда был одаренным актером и в результате добился успеха.
После его смерти жена заботилась о его портретах, которые напоминали ей о покойном муже. Вся коллекция состояла из 237 работ, расположенных в студии Леграна, гостиной, холле и спальнях дома, а также в саду.
У Леграна был сын, Фрэнсис Легран II, которому фортуна улыбалась не ярче, чем большинству сыновей выдающихся людей. После неудачного третьего брака и потери одиннадцатой по счету службы, Фрэнсис-младший, которому давно уже перевалило за сорок, уединился в доме своего отца. Его отношения с матерью были дружескими, но сдержанными. При встрече они приятно беседовали, но в целом держались обособленно.
Фрэнсис-младший пил довольно сильно, вел беспорядочный образ жизни и не имел определенных планов на будущее. Такая жизнь только расшатывала его нервную систему.
Спустя шесть недель автопортреты его отца начали с ним разговаривать. Для него это было не удивительно, так как Целую неделю портреты преследовали его взглядами, а последние два дня смотрели на него, хмуря брови и критически усмехаясь. В это утро воздух был полон едва уловимых, зловещих звуков.
Он был один в студии. Фактически он был один во всем доме, поскольку мать была у соседки. Раздался едва слышимый, раздражающий нервы, сухой, скрипучий звук, как будто мелом царапали по доске. Он быстро взглянул на гипсовую статую отца, изображающую его в роли Юлия Цезаря. И он отчетливо увидел, как зашевелились губы и язык статуи.
Отец: Я раздражаю тебя, не так ли? Или, скорее всего, мы раздражаем тебя?
Сын, испугавшись, но овладев ситуацией и решив говорить откровенно: Да, это так. Настоящий отец или память о нем раздражает большинство сыновей, и любой психоаналитик, знающий свое дело, скажет тебе это. А если случается, что отец выдающийся человек, то сын еще в большей степени запуган, подавлен и держится в благоговейном страхе. И если, вдобавок, отец оставляет после себя десятки собственных изображений, если он настаивает на продолжении жизни после смерти... (пожимает плечами).
Отец (страдальчески улыбаясь с портрета, изображающего его в образе Иисуса из Назарета): Короче, ты ненавидишь меня.
Сын: О, до этого я еще не дошел. Ты утомляешь меня. Мне скучно. Мне надоело все время видеть только тебя.
Отец (в черном, в образе капитана Стриндберга): Тебе скучно? Ты здесь только шесть недель. Подумай обо мне. Вот уже целых десять лет я вижу только твою мать.
Сын (с долей удовлетворения): Я всегда считал, что ты не знаешь чувства меры в своей любви и преданности к матери.
Отец (эскиз Ромео): Нет, сын...
Отец (гипсовая голова Дон Жуана, перебивая): Да, это было скучное время. За последние десять лет в доме было всего три красивых девушки. А одна из них, та, что занималась сборами на благотворительность, пробыла всего пять минут. И ни одна из них не разделась.
Отец (в роли Сократа): Это скучно. Так много моих автопортретов, а ты только один. Иногда я желал бы, чтобы я не создал с подобным энтузиазмом столько своих изображений.
Сын (морщась от неприятных ощущений в мышцах шеи из-за постоянных поворотов головы от одного портрета к другому): Да, ты постарался! Двести тридцать семь автопортретов!
Отец: На самом деле их четыреста пятьдесят, но остальные спрятаны.
Сын: О Боже! Неужели они тоже живые?
Отец: Да, но только они в заточении... (из всевозможных ящиков доносится тихое, но возбужденное ворчание и шепот).
Сын (стремительно выбегая из студии в гостиную, охваченный страхом, который он пытается скрыть, говоря громко и презрительно): Какое громадное тщеславие! Четыреста пятьдесят автопортретов, Какой нарциссизм!
Отец (с портрета во весь рост короля Лира у камина): Я не считаю, что это тщеславие, сын мой. Всю свою жизнь я гримировал свое лицо и надевал костюмы. Это занимало полчаса, а когда требовалась, к примеру, борода (портрет трогает длинную белую бороду морщинистыми нарисованными пальцами) приходилось потратить час, а порой и больше. Когда я оставил сцену, у меня осталась привычка накладывать грим с жаждой преобразить свое лицо. И я удовлетворял эту потребность, рисуя автопортреты.
Сын: Я должен был знать, что ты найдешь прекрасное невинное оправдание. У тебя всегда это хорошо получалось.
Отец: За обычный театральный сезон я гримировался двести пятьдесят раз. Таким образом, двести тридцать семь моих автопортретов - это меньше, чем год, проведенный у столика в гримерной, а четыреста пятьдесят образов - это меньше, чем два года работы.
Сын: Не обманывая, ты никогда не смог бы создать такое количество портретов. Ты использовал фотографии, свои маски.
Отец (в образе Леонардо да Винчи): Сын, великие художники обманывают таким образом уже пять столетий.
Сын: Ладно, ладно!
Отец (в порыве откровения): Мои портреты позволяют мне вновь переживать триумф и поддерживать иллюзию, будто я все еще играю.
Сын (жестко): Ты никогда этого не прекращал. На сцене или вне ее ты постоянно играл.
Отец (в роли Моисея): Это не совсем справедливо. (Резко): Я никогда никому не навязывал своего мнения.
Сын (колко): Верно. Вне сцены ты предпочитал роль спокойного наблюдателя. Такой благородный, спокойный, непогрешимый. Этакий современный Иисус. Но не имеет значения, каким ты был на самом деле, на сцене ты умел оставаться в центре.
Отец (пожимая нарисованными плечами): Люди всегда обвиняют актеров и их игру в том, что, изображая эмоции гениев, мы не способны прочувствовать их. Это самое распространенное обвинение в наш адрес.
Сын: Разве это не так?
Отец (очень добродушно, с портрета Сирано де Бержерака): Мой мальчик, ты завидуешь мне.
Сын: (широко шагая и размахивая руками): Конечно, завидую. Какой сын не поддастся этому чувству, если он будет окружен, задушен своим отцом, изображающим великих людей прошлого, настоящего и даже будущего. Мудрецы! Известные искатели приключений! Великие любовники!
Отец (мягко, через широко раскрытый рот истощенного Лазаря, поднимающегося из гипсовой гробницы): Но у тебя нет оснований завидовать мне. Я мертв.
Сын: Ты жив в двухстах тридцати семи изображениях. Четырехстах пятидесяти - если сосчитать четыре запасных батальона. Ты всюду!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});