Расстояние в полкилометра - Владимир Войнович

Войнович Владимир

Расстояние в полкилометра

Владимир Николаевич Войнович

(1932).

РАССТОЯНИЕ В ПОЛКИЛОМЕТРА

Повесть

1

От Климашевки до кладбища - полкилометра. Чтобы покрыть такое расстояние, нормальному пешеходу понадобится не больше семи минут.

В воскресенье произошло небольшое событие - умер Очкин. Возле дома покойника стояла Филипповна и, удивленно разводя руками, говорила:

- Тильки сьогодни бачила його. Пишла я до Лаврусенчихи ситечко свое забрать... Хороше в мене таке ситечко, тильки з краю трохи продрано. А Лаврусенчиха давно вже взяла його, каже: "Завтра принесу". Тай не несе. Иду я, значить, тут по стежечке, колы дывлюсь: назустричь Очкин. Веселый и начи тверезый. Ще спытав: "Де идешь?" - "Та ось, кажу, до Лаврусенчихи иду ситечко свое забрать". А вин те каже: "Ну иди". А тут бачь - помер.

2

Еще сегодня утром Афанасий Очкин был совершенно здоров. Он встал, оделся, умылся подогретой водой и, пока жена его Катя готовила завтрак, пошел в сельмаг за солью. В сельмаге была крупная соль, поэтому Очкин, поговорив с продавщицей, пошел через все село в другой магазин, или, как его называли, чапок. В чапке мелкой соли тоже не оказалось, но зато был вермут в толстых пыльных бутылках. Очкин отдал продавщице Шуре все деньги, и та налила ему стакан вермута, правда, неполный, потому что у Афанасия до полного стакана не хватило двух копеек. Очкин поговорил с Шурой, потом из пивной кружки насыпал в кулечек две ложки крупной сырой соли и собрался уже совсем идти домой, да увидел двух дружков - плотника Николая Мерзликина и счетовода Тимофея Конькова, которые тоже пришли в чапок выпить. Очкин знал, что дружки ему не поднесут, но на всякий случай стал изучать взглядом консервные банки, выставленные на прилавке.

Он терпеливо рассматривал эти банки, пока Николай с Тимофеем покупали вино и закуску. Они взяли бутылку вермута, кильки в томате и сто граммов соевых конфет. Потом вышли и, расстелив на пыльной траве газету, сели в холодок под деревом. Афанасий следил за ними в окно. Он подождал, пока они распечатают выпивку и закуску, и только после этого подошел к ним.

- Приятного аппетита,- вежливо сказал он и присел рядом.

Дружки неприязненно покосились на него и, молча чокнувшись, выпили. Тимофей складным ножиком полез в банку за килькой, а Николай сплюнул.

- Вода,- сочувственно сказал Очкин.- Зеленого вина сейчас не найдешь. Моя позавчера в Макинку ездила, там тоже нет. Запрет на нашего брата накладывают.

Потом он взял в руки бутылку с остатками вина и повертел ее в руках.

- Тут на двоих уж, считай, ничего не осталось,- сказал он и с надеждой посмотрел на Николая.

- Не твое дело,- грубо сказал Николай, забирая бутылку.- Ты тридцать копеек когда отдашь?

Кроме плотницкого дела Николай знал еще парикмахерское и этим изредка подрабатывал на дому, так как парикмахерской в селе не было. Очкина он подстриг два дня назад в долг. Да вот Катя на той неделе повезет в город сметану, тогда и отдам, пообещал Очкин, с грустью наблюдая за тем, как Николай аккуратно разделил вино на два стакана.- Ну ладно, нехотя приподнялся Очкин. Надо жене кой-чего подсобить по хозяйству. До свидания вам.

Его никто не задерживал. По дороге домой он и встретил Филипповну. И Филипповна была последней из тех, кто видел Очкина живым.

3

Вернувшись домой, Очкин поругался с женой из-за потраченных на вино денег и разнервничался. Жена тоже разнервничалась. Она налила ему супу, а сама пошла в огород докапывать картошку.

Вернувшись, она увидела, что муж сидит за столом, уткнувшись в тарелку, и рыжие волосы его мокнут в гороховом супе.

Фельдшерица Нонна, осмотрев покойника, велела с похоронами обождать и пошла звонить в город, чтобы вызвать врача для установления причины смерти Очкина.

Тем временем возле хаты покойника народу скоплялось все больше и больше. Высказывались различные предположения и догадки. Филипповна, например, сказала, что Очкин, должно быть, отравился, иначе отчего бы ему ни с того ни с сего помереть.

- Будет болтать-то,- хмуро возразила только что подошедшая Лаврусенчиха.Нам, бабам, чего ни случись - лишь бы языками помолоть. Я вот сама прошлый год чуть не померла. Помнишь?

- Не помню,- сказала Филипповна.

- А я помню. А как все случилось? Торговала я в городе молочком. Стою себе за прилавком, когда подходит она. "Почем, слышь, молоко?" - "Да как у всех,говорю,- по три рубля".- "Чтой-то больно дорого",- говорит. "Куда уж,говорю,- дорого. Ты бы, слышь, сама походила бы за коровой, да поубирала бы за ней, да сена бы на зиму припасла, а потом, может, и задаром отдашь молочко". А она в этот момент на меня как глянет: "Неужто Марья Лаврусенкова?" - "Я самая",- говорю. "А меня неужто не признаешь? Я ж прошлый год у вас в Климашевке, почитай, целый месяц жила. Давненько не виделись".- "Давненько",говорю. А сама про себя думаю: "Я тебя и сейчас бы не видела, кабы ты не пришла". А она меня давай нахваливать: "Уж ты, слышь, и справная стала, и гладкая, и на личность вся розовая, прямо кровь с молоком". А сама как зыркнет на меня своими глазищами, как зыркнет. Мне сначала будто и ни к чему. А потом я подумала: "Ба-атюшки, так она ж меня сглазит!" И сразу в сердце у меня будто что оборвалось. Схватила я свои бидоны и, даром что за место было уплочено, кинулась на автобус. Да насилушки до дому добралась. Да потом цельну неделю пролежала. Спасибо, люди добрые бабку из Мостов призвали, и она меня заговором да студеной водой выходила. Вот как бывает, - заключила Лаврусенчиха и снисходительно посмотрела на Филипповну.

Потом она склонила голову набок и прислушалась. За окнами очкинской хаты голосила вдова.

- Густо орет,- строго сказала Лаврусенчиха, - густо. Помню, матушка моя, как брат ейный, дядя мой значит, в крушение попали, так она уж так убивалась, так кричала. Тонко да с надрывом. Аж сердце холонуло. Ну ладно,- сказала она, помолчав.- Пойду спрошу у Кати, может, чего подмогнуть надо.

4

Солнце передвинулось к зениту, тень ушла, а Николай и Тимофей сидели на старом месте и спорили о том, сколько колонн у Большого театра. Тема спора была старая. Когда-то они оба в разное время побывали в Москве и с тех пор никак не могли решить этот вопрос и даже заспорили на бутылку водки. И не то чтобы делать им было нечего. Просто оба любили поспорить, а помочь им никто не мог. Остальные жители или вовсе не бывали в Москве, или бывали, да не считали колонны.

Тимофей однажды написал письмо во Всесоюзное радио в редакцию передач "Отвечаем на ваши вопросы". Но на вопрос Тимофея радио ничего не ответило. Вопрос оставался открытым. Сейчас, сидя возле чапка за четвертой бутылкой вермута, дружки пытались решить его путем косвенных доказательств.

- Значит, ты говоришь - шесть? - переспросил Николай.

- Шесть,- убежденно ответил Тимофей.

- Тупой ты, Тимоша,- сочувственно вздохнул Николай.- Подумал бы своей головой: как же может быть шесть, когда в нашем Доме культуры шесть колонн. Дом культуры-то районного значения, а Большой театр, считай, на весь Советский Союз один.

Довод был убедительный. Пока Тимофей придумывал довод еще убедительней, подошла Марья Лаврусенкова и, посмотрев на них, укоризненно покачала головой:

- Баламуты вы, одно слово - баламуты. Картошка-то в огороде еще небось не копана, а они с утра пораньше водку жрут. Пошел бы лучше покойнику домовиночку справил,- повернулась она к Николаю.

- Какому еще покойнику? - Николай недоуменно пошевелил густыми бровями.

- Да какому же? Очкину Афанасию, царство ему небесное.

- Очкину? Ай помер? - удивился Николай.

- А ты только узнал? - в свою очередь удивилась Лаврусенкова.

- Да он же только что вот на этом месте сидел. Еще тридцать копеек за стрижку обещался принесть. Скажи, Тимоша.

- Шесть,- бездоказательно буркнул Тимофей, который думал все время о колоннах, но так и не нашел убедительный довод.

5

Перед вечером из города приехала санитарная машина. Покойника положили в крытый кузов для того, чтобы отвезти на экспертизу. Шофер достал из-за кабины измятое ведерко и пошел к колодцу за водой для радиатора. В ожидании его девушка-врач села в кабину и развернула какую-то книжку. Книжка, видимо, была интересная. Читая ее, девушка то хмурилась, то улыбалась, и Николай с любопытством следил за ней сквозь полуоткрытую дверцу кабины. Потом он обратил внимание на саквояж, который лежал на коленях у девушки. Красивый желтый саквояж с металлическими застежками. Жена Николая собиралась отмечать свой день рождения, и Николай подумал, что неплохо было бы подарить ей такую красивую сумку. Но где ее взять, Николай не знал и решился спросить об этом у девушки.

- Не знаю,- ответила девушка, отрываясь от книжки.- Я ее в Москве купила.

- В Москве? - с уважением переспросил Николай.- А сами, случаем, не московская будете?

- Московская.

- Да ну! - удивился Николай и, недоверчиво посмотрев на нее, решил уточнить: - Из самой Москвы или, может, поблизости?