Замечательный случай - Герберт Уэллс

ЗАМѣЧАТЕЛЬНЫЙ СЛУЧАЙ

Разсказ Джорджа Уэльса

Трудно решить, что такое воровство: ремесло, вид искусства или спорт? Причислить его вполне к ремеслам нельзя, по недостаточной определенности его техники; отнести к области чистого художества тоже трудно, вследствие примешанного к нему корыстного элемента. Всего вернее считать его своего рода спортом, правила которого еще не установлены и призы за который распределяются очень неравномерно, о чем можно судить и по следующему издавнему состязанию в Гаммерпонд-Парке, окончившемуся весьма различно для участвовавших в нем спортсменов.

Приз заключался, на этот раз, в бриллиантах и других драгоценностях, принадлежавших новобрачной лэди Авелинг. Как известно, эта красавица была единственной дочерью мистрисс Панг, содержательницы первоклассного отеля. Об ее браке с лордом Авелинг протрубили все газеты, описывая наперерыв количество и качество ее свадебных подарков и роскошь Гаммерпонд-Парка, в котором молодые намеревались провести свой медовый месяц. Эти указания на завидную добычу произвели большую сенсацию в том избранном, немногочисленном кружке, бесспорным вожаком которого состоял м-р Тэдди Уаткинс. Было решено, что он посетит Гаммерпонд как полномочный представитель своей профессии, прихватив с собою надежного ассистента.

Будучи человеком скромным, м-р Уаткинс пожелал сохранить свое инкогнито и, взвесив все обстоятельства дела, нашел наилучшим выдавать себя за пейзажиста, назвавшись притом незатейливым именем Смита. Он отправился из Лондона один; его помощник должен был присоединиться к нему лишь в последний день ого пребывания в Гаммерпонде.

Местечко, носящее это на знание, принадлежит к живописнейшим уголкам Суссэкса. Тут сохранились еще остатки старины: дома, крытые соломою, церковь с сланцевою кровлею и высокою колокольною, пощаженною, по счастию, от неумелой реставрации. И все это тонет в густой зелени окружающей рощи, в которой живописец и фотограф могут всегда найти то, что они зовут «удачными пунктами». Дорога, пролегающая среди этого леска к дому, тоже очень красива, так что прибытие м-ра Уаткинс с двумя девственными полотнами, новешеньким мольбертом, ящиком с красками, чемоданом и весьма оригинальной маленькой складной лестницей, ломом и пучком проволоки (последние вещи были скрыты от любопытных глаз в чемодане) не возбудило ничьего особенного внимания. Проживавшие уже здесь его незнакомые ему сотоварищи по кисти приветствовали его, во всяком случае, очень радушно. Их присутствие было ему, отчасти, на руку, потому что придавало совершенное правдоподобие и его появлению, но, вместе с тем, и стесняло его, потому что он был вовсе не подготовлен к техническим рассуждениям относительно живописи.

— Вы уже часто выставляли? — спросил его молодой Пирсон, встретя его в буфете трактира «Повозки и Лошади», в котором м-р Уаткинс искусно собирал справки по своему делу.

— Нет, не часто, ответил он. Так себе… кое-где.

— Академии?[1]

— Разумеется. И тоже в Хрустальном дворце.

— Повесили вас хорошо? — спросил Пирсон.

— Не балаганьте… я этого не люблю, — ответил Уаткинс.

— Я хочу спросить: поставили ли вас куда следовало? — продолжал молодой художник, недоумевая немного.

— А вы что полагаете? — возразил подозрительно Уаткинс. — Можно подумать, что вы хотите выпытать: не выгнали ли меня?

Пирсон был человек благовоспитанный, вполне джентльмен, даже немножко слишком щепетильный для артиста, благодаря тому, что рос на руках у теток, охранявших его от всего грубого. Он не совсем понимал, что сердит его нового знакомого, но счел за лучшее перевести разговор на более безразличную почву.

— Вы пишете, преимущественно, фигуры? — спросил он.

— Нет, у меня мало способности к счету[2], - ответил м-р Уаткинс. — Это дело мистрисс… мистрисс Смит.

— Она пишет тоже! — воскликнул Пирсов. — Вот как!

— Да, — сказал м-р Уаткинс, но, чувствуя, что разговор становится опасным, поспешил прибавить:

— Я приехал собственно для того, чтобы нарисовать Гаммерпонд-Парк при лучшем освещении.

— В самом деле? — воскликнул Пирсон. — Что же, это новый мотив.

— Да, подтвердил м-р Уаткинс, я сам так полагаю. И хочу приступить к делу завтра же ночью.

— Как! Вы хотите рисовать на открытом воздухе ночью?

— Именно…

— Да как же вы будете видеть свое полотно?

— Очень нужно… — начал было м-р Уаткинс, но спохватился вовремя и крикнул приказчице: — Прошу еще кружку пива!.. — Потом продолжал, обратясь к Пирсону: — Мне вышлют такую штуку, которая называется потайной фонарь.

— Но теперь новолуние, — возразил Пирсон. — Луны вовсе не будет.

— Но дом-то все же будет? — возразил м-р Уаткинс, в свою очередь. — Разве нельзя нарисовать дом сперва, а луну потом?

— О! — мог только промолвить Пирсон, находя уже невозможным продолжать разговор.

— Говорят, — произнес старый трактирщик, почтительно молчавший в продолжение этой технической беседы, — что из Газельворта прислано сюда не менее трех полисменов, и они сторожат по ночам в доме лорда Авелинга… все из-за бриллиантов милэди. Играют они в домино с лакеями от скуки.

При закате солнца на другой день, м-р Уаткинс, забрав свой мольберт, полотно и довольно объемистый ящик с разными другими принадлежностями, пошел по живописной тропинке, которая вела, через рощу, к Гаммерпонд-Парку, и занял выгодную стратегическую позицию против дома. Его увидал тут м-р Рафаэль Сант, возвращавшийся через парк от меловых копей, виды которых годились ему для его эскизов.

Рассказы Пирсона о новоприбывшем оригинальном художнике затрогивали его любопытство, и он свернул немного с своей прямой дороги, чтобы потолковать с м-ром Смитом о новооткрытом искусстве писать картины ночью.

М-р Уаткинс-Смит не замечал, повидимому, приближения живописца. Он только что оторвался от приятельской беседы с гаммерпондским дворецким, в числе обязанностей которого была и прогулка с тремя господскими собаками, после его службы у обеденного стола. По его удалении с этими породистыми псами, м-р Уаткинс занялся снова усердным растиранием красок на своей палитре. Сант, подойдя ближе, был поражен яркостью того зеленого цвета, который представился его глазам. Будучи строгим, крайне чувствительным колористом, он даже свистнул от изумления. М-р Уаткинс оборотился к нему сердито, но Сайт не мог удержаться, чтобы не сказать:

— Скажите на милость, что вы намерены делать с этой противною зеленью?

М-р Уаткинс догадался, что эта ослепительная яркость, которая могла восхищать дворецкого, была, может быть, промахом в технике искусства. Он посмотрел нерешительно на Санта; тот продолжил:

— Простите мою грубость, но, право, эта зелень — что-то ошеломляющее. Она просто режет глаза. Куда вы ее употребите?

М-р Уаткинс собирался с мыслями. Выйти из затруднительного положения можно было только смелым натиском на врага.

— Если вы пришли сюда затем, чтобы мешать мне работать, — сказал он, — то я выкрашу этой зеленью вашу физиономию.

Сант отошел прочь, потому что был человек мирный, притом склонный смотреть на все с юмористической стороны. Встретив по дороге Пирсона и Уайнрайта, он сказал им: «Этот Смит или гений, или опасный сумасшедший. Подите и посмотрите на его зеленую краску…» Он пошел далее, представляя себе с улыбкою то, что произойдет у мольберта, при весьма вероятном большом расточении зеленой краски…

Но его ожидания не оправдались. М-р Уаткинс принял Пирсона и Уайнрайта гораздо милостивее, нежели его, объяснил им, что зеленая краска назначается им лишь для подмалевки, прибавя, на сделанное ему замечание, что это совершенно новый метод, изобретенный им самим. Но он не стал распространяться на этот счет, выразив даже прямо, что не намерен делиться тайнами своей особой техники со всяким прохожим… хотя теперь развелось много лиц, старающихся подглядеть приемы мастеров… Эти прозрачные намеки избавили его тотчас же от присутствия молодых художников.

Сумерки сгущались. Показалась одна звездочка, потом другая. В роще, окружавшей дом слева, все затихло; самое здание утратило, мало-помалу, свои подробные очертания и казалось лишь бесформенной темной массой; но, вдруг, окна главного салона ярко осветились, потом показались огоньки кое-где и в других покоях. Если бы кто-нибудь подошел к мольберту в эту минуту, то увидал бы, что при нем нет никого, но что на девственном полотне выведено ярко-зеленою краскою одно хотя краткое, но очень невежливое слово. М-р Уаткинс находился в это время в ягодном садике, вместе с своим ассистентом, незаметно пробравшимся к нему через проселок.

М-р Уаткинс был очень доволен своею выдумкою, позволявшею ему провести все свои воровские приспособления смело, на глазах у всех, к самому месту операций и не возбудит ничьего подозрения. «Вот уборная миледи, — сказал он своему помощнику, — и мы влезем в нее, лишь только горничная унесет свечу и спустится вниз, чтобы ужинать. Как красив дом, однако, теперь, при свете звезд и с огнями внутри! Клянусь, Джим, что мне очень хотелось бы быть заправским живописцем для того, чтобы снять этот вид!.. А протянул ли ты проволоки и поперек той дорожки, которая идет от прачечной?»