К востоку от полночи - Александр Иванович Сорокин

Александр Сорокин

К востоку от полночи

— 1 —

Оленев мыл посуду после завтрака на кухне, Марина с расчёской в руке воевала с Леркиными патлами перед трюмо в зале.

— Господи, когда ты сама будешь следить за своей причёской, десять лет тебе, не маленькая. Вот остригу под мальчика, будешь знать!

— Ура, под мальчика! — обрадовалась дочь вместо того, чтобы убояться, — Мам, когда в парикмахерскую пойдём?

— Ну ничем этого ребёнка не прошибёшь! — Марина бросила расчёску на трюмо, — Беги в школу, а то опоздаешь.

— Милый, застегни мне молнию, — Марина была уже на кухне, поворачиваясь к мужу спиной.

Оленев вытер мокрые руки, застегнул молнию на платье, и жена тотчас убежала.

В раковине завыло, заурчало, захрипело, как будто из неё вытекала вода, раскрученная силами Кориолиса. Юра оглянулся. Раковина была суха. Он заглянул в сливное отверстие. Из него послышалось хихиканье, под раковиной что—то стукнуло. Между ног Оленева прокатился розоватый шарик и скрылся под столом. Юра посмотрел и под стол — пусто. Оленев взял с подоконника электробритву и пошёл в ванную.

— Господи, ужас тихий! — донеслось до него, — Где моя расчёска? Валерия, ты не брала расчёску? Минуту назад была здесь.

— Да вот же расчёска, перед тобой, — сказала дочь, выходя из детской с ранцем за плечами.

Лера потянулась и подняла с трюмо предмет, на расчёску совсем не похожий.

— Это… расчёска?! — испуганно прошептала Марина.

— Да, это Расчёска для Арбузов, — на полном серъёзе ответила Лера, подавая матери нечто вогнутое, сферическое, напоминающее стекло от будильника, только непрозрачное.

— Зачем… мне. это? — пятилась от дочери Марина.

— Затем, что всё равно у тебя голова круглая, как арбуз, и звонкая, — Лера бросила Расчёску для Арбузов на трюмо и выскочила из квартиры: — Чао—какао, родители!

— Ужас тихий… Юра, я боюсь её, это не мой ребёнок. Что с ней?

— Вроде бы ничего, — пожал плечами Оленев.

— Как «ничего»!? — вскипела жена, — По—твоему, это нормально? Ты бы лучше показал её психиатру, реаниматолог несчастный! Ни себе пользы, ни семье!

— Зря ругаешься, вот лежит какая—то расчёска.

Марина ойкнула и присела на пуф.

На месте Расчёски для Арбузов лежал гребень слоновой кости, инкрустированный драгоценными камнями.

— 2 —

Марина осторожно взяла гребень… и начала расчёсывать волосы, словно гребни слоновой кости всегда были у неё под рукой.

— Милый, ты опоздаешь на работу, — она повернулась к мужу как ни в чём не бывало.

— Неужели началось? — подумал Оленев. Он вставил шнур в розетку и шагнул в ванную, к зеркалу. Поднёс бритву к лицу… и замер: зеркало не отражало ни его, ни входа в ванную!

Там был виден берег реки. Оленев зажмурился и потряс головой. Зеркало продолжало демонстрировать пейзаж с рекой. Только на берегу появился ещё и мальчик.

Оленев выскочил из ванной и бросился к трюмо. Жены перед ним уже не было, и он встал перед зеркалом. Трюмо тоже не отражало его. Оленев увидел в нём квартиру, какой она была в его детстве двадцать лет назад. В отражении комнаты мелькнула женская фигура в платье покроя пятидесятых годов.

— Мама! — воскликнул Оленев, приникая к зеркалу.

— Чья мама? Какая мама? — Марина появилась из спальни.

Она оттеснила мужа от зеркала, взглянула на своё отражение, поправила причёску, поджала губы, проверяя чёткость линий наложенной помады. Юра тоже посмотрел в зеркало. Рядом с изящной красивой Мариной стоял наполовину лысый очкарик — Юрий Оленев собственной персоной.

— Не опоздай на работу, кучерявенький мой! — Марина послала воздушный поцелуй зеркалу и выпорхнула из квартиры.

Оленев закрыл за ней дверь, постоял, прижимаясь к дерматиновой обивке, прислушался. Вместо городского уличного шума до слуха доносилось журчание реки и крики птиц.

Он осторожно повернул голову. Прямо перед лицом качалась еловая ветка. Оленев перевёл взгляд вверх. С потолка вершиной вниз свисала новогодняя ёлка, именно новогодняя — с игрушками, гирляндами, серебристым дождём и горящими (вниз пламенем!) свечами.

— Разве Договор вступил в силу? — сказал он сам себе.

— Нет, это всего лишь напоминание, напоминание о нём, — ответила ёлка голосом Философского Камня.

Оленев отвёл ветку руками и вернулся в зал. В зеркале трюмо река играла солнечными бликами, Захрустела береговая шалька под чьими—то ногами. Оленев подался вперёд и заглянул за край зеркала.

По берегу реки навстречу Оленеву шёл мальчик лет тринадцати.

Красивый камешек лежал среди галечника и походил на розовое ядро грецкого ореха. Вернее, он напоминал обнажённый человеческий мозг, но

— 3 —

такое сравнение Юре просто не пришло в голову. Малолетний Оленев опустил камень в карман брюк и поспешил домой.

Дома он долго листал страницы справочника, но так и не определил имя странного минерала. Тогда Юра пододвинул ближе пузырёк с надписью «кислота» и сунул в него пипетку. Крохотная капля жидкости зависла над извилистой поверхностью камня и вывела его из душевного равновесия.

— Издеваешься? — спросил он Юру, излучая сияние.

Вундеркинд отпрянул и пролил серную кислоту на штаны.

— Не трусь — философ дитя не обидит, — ободрил мальчика камень, — А штанам явно пришёл конец.

Ткань на глазах обугливалась и расползалась. Юра скинул штаны и увидел, что бедро покраснело, как лакмусовая бумажка.

— Это открытие, — прошептал он, позабыв о страхе, — Кожный индикатор кислотности!

— Это идиотизм, — фыркнул камень, — Если каждое открытие проверять на своей шкуре, то её надо сначала выдубить. Беги лучше в ванную и смывай водой, а то в ноге будет дырка.

Когда Юра вернулся, оставляя на полу влажные следы, камень по—прежнему лежал на столе, но сияния над ним не было. Мучимый любопытством, Юра слегка постучал согнутым пальцем по камешку и очень вежливо спросил:

— Скажите, пожалуйста, кто вы такой?

А так как ему не ответили, мальчик занёс над камнем пипетку с кислотой и повторил настойчивей:

— Будьте любезны, назовите своё имя!

Очередное открытие Юра испытал на собственном лбу: камень трансмутировался в Пинательную форму и послал импульс такой силы, что Юра и пипетка разлетелись по разным углам.

— А ещё философ, — упрекнул мальчик из угла, потирая лоб.

— Дурные наклонности следует вышибать сызмала. И вообще — не пора ли пить чай? Всё уж пересохло внутри.

Камень быстренько превратил микроскоп, чучело кукушки прожжённые кислотой штаны в чайник, электроплитку и воду.

— Эй, так нечестно! — запротестовал юный Оленев, — Верни всё назад!

— Ерунда, — сказал камень и превратил будильник в чайную чашку, что сразу же наполнилась дымящимся чаем, — обычная перестановка молекул. Была гляделка, стал чайник, не всё ли равно? Масса прежняя, количество молекул осталось то же самое.