Преданность и предательство - Эмилия Остен

Эмилия Остен

Преданность и предательство

Пролог

Второй год правления Императора Аврелиана (271 год н. э.)

Рим покидал Дакию. Пятый Македонский легион уходил за Дунаре. Уже несколько лет из метрополии приходили тревожные слухи, сулившие потрясения, но, пока легион не получил прямого приказа, граждане не особо беспокоились за свою судьбу. Что бы ни приближалось из–за гор с востока, какие бы варвары ни кишели на бескрайних просторах степей, начинавшихся от границ Римской Дакии, легион был способен управлять ситуацией. Легион способен справиться с чем угодно. Мощь Рима, рука Рима – все это легион. И теперь он уходил. Бесконечная красная лента, блестевшая золотом и серебром, уползала к мосту, переброшенному через сытую реку, а позади горел каструм[1]. Черные клубы дыма пятнали небо, затянутое белесой дымкой, похожей на налет на губах во время болезни.

Вместе с легионом уходили и благоразумные римские граждане, чьи семьи уже несколько поколений прожили в Дакии. Что значит сотня лет для Вечного города? Лар Элий Север, римский гражданин, потомок древнего, хотя незнатного, рода, ветеран Пятого Македонского легиона, вышедший в отставку с должности префекта лагеря, был благоразумен, но привык полагаться на себя. Пусть его легион уходит, но он остается. Здесь его земля, здесь его люди – и тот, кто захочет это оспорить, проклянет тот роковой день, когда в его голову пришла такая глупая мысль. Придержав коня на холме, Лар Элий бросил последний взгляд на войско, покидавшее Дакию, бывшую провинцией Рима более ста семидесяти лет.

Император Траян сейчас проклинает, наверное, своих потомков. Легион уходил в полном порядке, со всем имуществом и казной, даже не вступив в сражение. Такого еще никогда не случалось в Империи. Рим никогда не отдавал того, чем сумел завладеть. До сих пор. Конечно, решение оставить ту часть Римской Дакии, что лежала к востоку от Дунаре, было благоразумным. Тревожные слухи с востока обернулись реальной опасностью. Пятому Македонскому легиону все чаще приходилось выступать в поход, чтобы отразить очередной набег.

Лар Элий поморщился, когда взгляд его обратился к Патависсе, дакийскому городу рядом с каструмом. Каструм горел, город же затих, словно боялся вздохнуть. Обычно оживленная торговая площадь была совершенно пуста, на ступенях храма валялись обрывки бумаги. Половина домов обезлюдела в это утро. Даки, конечно, пока что радовались этому, ведь все, что останется после римлян, достается им. Они еще не поняли, что оказались беззащитны. Что же, Лар Элий Север и его ветераны уж точно не беззащитны в своем лагере. А остальное – не проблемы римлян. Теперь уж точно не их.

Лар Элий тронул коня, направляясь к дороге, огибавшей город. Верания, должно быть, уже на полпути домой. Остается только догнать жену. Кажется, зря он поддался на ее уговоры и взял с собой в Патависсу. Ему и самому не следовало ехать туда, даже несмотря на приглашение Сарбонна, правителя Римской Дакии. Если быть точным, бывшего правителя бывшей Римской Дакии. Разговор вышел тяжелый и абсолютно бесполезный.

Императору нужно было кого–то обвинить в падении провинции, и Сарбонн как нельзя лучше подходил для того, чтобы сыграть эту роль. Легион получил приказ отступить – и приказ не предоставлять свою защиту «предателю Сарбонну». И теперь старому негодяю некуда было податься: в Риме его ждали лишь казнь и позор, а в Дакии – разорение и смерть. Без поддержки римского оружия он стал всего лишь завидной добычей.

Лар Элий, прибывший в Патависсу сегодня утром вместе с женой, удивился, увидев, во что превратился дом Сарбонна: кажется, его уже успели пограбить, слуги сбежали, а сам хозяин сидел, запершись в своих покоях, двери которых никто не охранял. Лару пришлось долго стучаться, прежде чем его впустили. Хотя струсившего хозяина можно понять. Оставалось надеяться, что разговор не затянется, да и о чем тут уже говорить? Последняя дань вежливости.

– Лар Элий Север! Как я рад, что ты получил мое письмо! – Сарбонн, наконец отперший двери, выглядел не лучше своего дома: в сбившейся тоге, волосы в беспорядке, руки сжимают украшенный драгоценными камнями пояс, а глаза бегают из стороны в сторону, словно выискивая опасность. Все три жирных подбородка (средний украшен бородавкой) мелко дрожали.

– Я получил его, но я так и не понял, чего именно ты от меня хочешь. – Лар Элий не стал снимать плаща, рассчитывая, что разговор выйдет коротким.

– Я хочу… Я прошу твоей защиты! – Сарбонн попытался взять себя в руки и даже перестал трястись. – Я хорошо заплачу.

– У меня достаточно золота. – Кажется, Сарбонн совершенно сошел с ума от страха, если пытается его подкупить.

– Я могу заплатить шелком или вином. – Это предложение выглядело еще глупее, чем прежнее.

– У меня все есть, Сарбонн. – Лар Элий запахнул плащ, намереваясь уйти.

– Я могу рассказать тебе, что планирует император! – сделал еще одну попытку бывший правитель.

– Я это и так знаю. В Галлии беспорядки, варвары постоянно беспокоят наши границы. Дакия будет оставлена навсегда. – Несколько коротких слов, но за ними стояла судьба целой провинции.

– Но… – Сарбонн явно полагал, что знает то, что никому не известно. Какая самоуверенность.

– Я говорил с командиром легиона. Он мой старый друг, – снизошел до объяснений Лар Элий. Все равно теперь источник его осведомленности удаляется за Дунаре со скоростью пешего марша легиона с обозом.

Сарбонн снова забегал по комнате, жирное брюхо мелко подрагивало, словно внутри перекатывался песок.

– Ты же гражданин Рима! – вскричал бывший правитель визгливым голосом. – Ты давал присягу!

– Да. Но вот только ты, как мне кажется, больше Риму не нужен. Впрочем, как и я. Теперь каждый сам за себя. Не вижу причины защищать тебя, проклятого императором. Жизнь может обернуться по–всякому. Я предпочту дружить с Империей, а не с тобой.

Сарбонн бросился к Лару Элию, на мгновение тому показалось, что бывший правитель рухнет на колени, но толстяк лишь попытался вцепиться в его руку.

– Прояви милосердие! – взмолился он.

– Меня прозвали Севером[2], – пожал плечами тот и пошел прочь, оставив трясущегося старика встречать судьбу в одиночестве.

Верания ждала в повозке. Можно было приехать верхом, но женщина всегда предпочитала удобства скорости. Она родилась и выросла в Риме, в общем–то, она почти всю жизнь там провела, не считая тех нескольких лет, что прожила здесь, в Дакии, с мужем, вышедшим в отставку и получившим землю в награду за долгую верную службу.