Клубок 31 - Александр Рей

Александр Рей

Клубок 31

Пролог

– Слышишь? Можешь ли ты слышать хоть что-нибудь, кроме собственного голоса? Вряд ли! Но я все равно скажу…

– Что происходит? – шепчу я.

– Ты еще не знаешь, где оказался, как, впрочем, и все… никто не знает, где ты. Ведь тебя на самом деле не существует, тебя нет – ты потерял себя. Потерял, как теряют счастье в бесконечной череде серых будней. А кем становится человек, если у него нет даже себя?

– Пустотой… – неуверенно выдыхаю я слово.

– Но ведь даже у пустоты есть свое место, а у тебя нет… тебя нет…

Я удивленно смотрю на то место, где должно быть ее лицо.

– Так что же мне делать?

– Найди себя! Отыщи свои следы и, не теряя из виду, следуй за ними.

– Где же мне искать? С чего начинать свои поиски? Подскажи мне!

– Загляни внутрь себя, только там найдешь ответ. Смотри по сторонам, замечай оттенки собственных чувств, желаний и мыслей – они приведут тебя к ответу. Найди себя! Ты должен сделать это, иначе будешь бесконечно блуждать между двумя мирами. Пока ты ни жив, ни мертв, тебя не сможет принять ни один из миров, ты везде будешь чужим. Найди следы…

– Я не понимаю…

– Прошлое, настоящее и будущее, жизнь и смерть, иллюзия и реальность сплелись воедино, смешались, став одним целым. Теперь, ты должен распутать их, собирая по крупинкам себя, чтобы в конце пути ответить на вопрос.

– Какой вопрос? – я все еще пытаюсь хоть что-то понять.

– Ищи следы… найди себя… ответь на вопрос…

Последние слова раздались, будто издалека, казалось, голос терял последние силы. Я понял, что погружаюсь в темноту.

В темноте были размешаны холод и спокойствие…

Часть 1. Я умер

Я умер?

Хм-м… Я – умер.

Я умер, и ничего в этом плохого нет. Просто так получилось…

Бывает так с некоторыми. И будет с каждым. Тут уж ничего не поделаешь. Нет, и в самом деле, ну что тут можно сделать, если умер?

Интересно, как это – умереть? А никак!

Просто ничего не чувствуешь, кроме холода и спокойствия.

Спокойствия…

Теперь я понимаю, почему бабушка так спокойно относилась к моим переживаниям и неудачам. Она всегда была спокойна, глядя на меня своими глубокими, умными глазами. Вернее будет сказать глубокими, мудрыми глазами, со множеством морщинок вокруг них. Смотрела, улыбалась и была спокойна. И мне вдруг тоже становилось спокойно. Видя ее, такую, бабушку, я всегда, всегда успокаивался. Вне зависимости от величины моей проблемы. Просто я понимал, точнее даже чувствовал, смотря на бесчисленные морщинки и на спокойствие в глазах, что все будет… ну, если не хорошо, то хотя бы так, как должно быть.

И я думал, именно потому что она старенькая, (а старенькая, значит много прожила, много прочувствовала и поэтому многое может, по крайней мере, мне так казалось), бабушка знала, что вот так оно и будет – холод и спокойствие. Зачем тогда переживать?!

А почему холодно? Ведь я же умер! Мне, по идее, не должно быть холодно. И холод какой-то неестественный. Скорей даже не холод, а зябкость. Если вообще есть такое слово – зябкость.

Так вот, я – зябну. Это когда кожа покрывается пупырышками, а тело начинает немного дрожать.

В отличие от холода, зябкость – это не неприятное чувство, оно никакое. Холод – неприятен, зябкость – никакая. Все понятно.

Но иногда зябкость бывает нужным чувством.

Например, когда просыпаешься рано-рано утром в детском лагере, где-нибудь возле моря, допустим в Анапе, а за окном ноябрь. Так вот, просыпаешься, а у вас в комнате одно стекло выбито. И ты под одеялом. Вспоминаешь вчерашний вечер, как пил невкусную водку, как ждал и боялся, но потом все-таки решился, как с молоденькой воспитательницей танцевал, как она близко и теплая. И хорошо так. И ты под одеялом, окно выбито, Анапа… ноябрь… И зябко, когда под одеялом. Нос из-под него высунешь – холодно. И обратно под одеяло, чтобы зябко было. А в туалет-то хочется…

Точно так же и мне сейчас – зябко.

Я лежу на своей кровати, в своей квартире. Мертвый, но сердце при этом колотится. Иногда мне начинает казаться, что… жалко, что оно бьется. Хочется, чтобы замерло и больше не мешало наслаждаться смертью, не раздражало своими надоедливыми тук-туками. Чтоб сердце остановилось, и я мог спокойно, ни на что не отвлекаясь, себя оплакать.

Все-таки редко когда приходится оплакивать себя. Не жалеть, а именно оплакивать. Жалеем мы часто себя. Мы уже привыкли к этому чувству. Для кого-то оно является всей жизнью, единственным смыслом и способом существовать.

Если бы я был жив, то сказал, что для меня это привычно – жалеть себя. А так как меня уже нет, то остается только – это БЫЛО привычно.

Сейчас же я буду оплакивать себя – свою душу, которая мечется где-то очень далеко от меня; мое тело, в котором пока еще теплится жизнь, но это ненадолго; людей, которые когда-то были важны для меня и я ими жил.

Но теперь это все позади, все ненужно, все неважно…

Лежу на кровати, глаза закрыты. Так лучше, когда темно.

Открываю их, передо мной потолок.

И полумрак. Ведь прежде чем умереть, я задвинул шторы. Последнее, что я сделал в этой… ой, уже в прошлой жизни – это задвинул шторы. Чтобы было темнее. Ведь смерть приходит в темноте. Обязательно, где смерть, там темно. Так кем-то заведено.

Даже в детстве, еще не зная, что такое эта сама смерть, еще не столкнувшись с ней, мы догадываемся, что тьма – это и есть смерть. И боимся ее.

Это знание приходит вместе с жизнью. Животное знание. Такое же, как и умение дышать, чувствовать, бояться.

И мы боимся ее – темноты, и того, что в ней заложено.

Поэтому, умирая, я решил, что шторы обязательно должны быть закрыты.

А сейчас мне все равно. Я же не знал, а мог только догадываться, что мертвому темнота не понадобится, ее не будет. Не знал, что за гранью жизни есть только зябкость и спокойствие.

Но все равно, когда темно – лучше. Ведь можно представить, что моя защита безгранична, ее никто не пробьет, и вместе с тем, никто не потревожит меня.

Когда же глаза открыты, я вижу потолок, и сразу, с этим, приходит понимание, что моя защита хрупка, как стена из бетона. Она заканчивается там, за окнами этой квартиры.

Там мир живых.

Вокруг меня – кокон из железа и камня. Он окутал меня, защищая от жизни. Пока я внутри, мне ничего не грозит, я могу позволить себе быть мертвым, надо мной ничто не властно. Даже время… Оно здесь не то чтобы остановилось, его просто нет. Умерло, вместе со мной. И от этого еще спокойнее.

Ведь не надо никуда спешить. Уже не надо…

Да и смерть никогда не спешит. Она просто есть.

Приходит всегда вовремя. Именно тогда, когда нужно.

Теперь я знаю, не смерти нужно, а самому покойнику. Каждый выбирает свой день и свой час сам, когда ему суждено уйти. Не бывает, что я хочу жить, но умер. Это не так. Я выбираю смерть и поэтому умираю. Выбираю, медленно или быстро, днем или ночью, рядом с близкими или в одиночестве…

А смерть… Смерть просто не опаздывает. Она очень пунктуальна и серьезно относится к своей работе. Ей все равно, что думают об этом близкие люди умершего. Смерть слышит только голос самого человека, очень чутко улавливает решение, которое он принял. Затем просто хорошо выполняет молчаливую просьбу – «Я хочу умереть».

Ей безразличны деньги, сила, ум, счастье… Она просто трудяга.

«Смерть заказывали? Пожалуйста! Причем совершенно бесплатно и именно то, что Вы хотели».

Затем она берет тебя за руку, оставляя уже не нужное тело позади, и ведет в ТВОЙ НАСТОЯЩИЙ МИР, который ты же и создал.

Темное небо, затянутое грязными тучами, и касающиеся его холодные трубы-гиганты, без устали плюющиеся мутным дымом. И запах хлама… Может быть, ты создал этот мир, он твой и туда приведет тебя за руку смерть?

Или слепяще-яркое солнце, фиеста с безудержным желанием танцевать – этот мир твой? Ты его творец?

Всю жизнь люди пытаются заглянуть внутрь себя, увидеть, что же у них там? Пустота? Гниль? Свежесть? Хаос? Мир ПО ТУ СТОРОНУ ЖИЗНИ помогает наконец-то это выяснить. Увидеть свою душу настоящей, не обманывая самого себя. Ты просто просыпаешься, открываешь глаза и видишь все, что создал и что разрушил.

Смерть лишь помогает найти в бесконечном коридоре судеб комнату с твоим именем на двери.

Она спутница, провожатый, Харон, не просящий за свои услуги ничего.

Ее незачем бояться. Как она может причинить вред? Как?

Она?

Почему ОНА?

Почему смерть женского рода? Почему я говорю о смерти как о ней?

Потому что ко мне смерть явилась молодой девушкой. Без лица.

Я смотрел на нее, сидящую на моей кровати и терпеливо ждущую, пока я решусь протянуть ей руку.

Я заставил смерть ждать!