Я больше не коп - Эллери Квин

Эллери Квин

«Я больше не коп»

Мы посвящаем роман, написанный к сорокалетию нашей творческой деятельности, читателям здесь и за рубежом, преданно следившим за нашими приключениями в печати.

Ни один человек не является островом, который полностью сам по себе.

Среда

СУМКА

Было погожее бабье лето, и клены позади завода все еще покрывала листва. Они стояли под луной, подобно девушкам, томящимся в ожидании предложения от высокого темного неба.

Хауленд повернулся от окна, не испытывая никакого восторга. Он ненавидел ноябрь, так как за ним следовал декабрь с его рождественскими тратами. Хауленд не испытывал никаких чувств к природе, религии или чему—либо еще, кроме денег. Ему казалось, что все свои пятьдесят семь лет он тянулся за ними, но значительная их часть проскальзывала у него между пальцами.

Он бросил взгляд на часы со стальными стрелками над деревянной дверью с надписью «Менеджер», похожей на компьютерный шрифт.

Почти десять.

Хауленд вернулся к столу и посмотрел на пачки денег, думая о своем «послужном списке».

Он начался с первой работы после окончания курсов коммерции в средней школе Нью—Брэдфорда.[2] Старый Луи Войцижевский взял его кассиром в лавку, где продавали сандвичи, напротив скобяной лавки Компо. Тогда его поразило, что в мире существует столько наличных денег. Они работали шесть дней в неделю, и за это время через кассу проходило от восьмисот до девятисот долларов. Лично он имел с этого двенадцать жалких однодолларовых бумажек, которые старый Войци аккуратно отсчитывал ему каждый субботний вечер.

Еще хуже было в Национальном банке округа Тогас, где через его руки проходили тысячи долларов, принадлежащие кому угодно в городе, только не кассиру Хауленду. Он даже не сразу мог открыть счет, так как женился на Шерри—Энн, которой хватило глупости забеременеть, заболеть и потерять ребенка, что повлекло за собой нескончаемую вереницу счетов от больниц, врачей и аптекарей. Тем не менее она продолжала разбрасываться теми жалкими грошами, которые зарабатывал Хауленд, словно он был миллионером. «Моя персональная канализационная труба, — думал о жене Хауленд. — Не знаю, почему я не бросил ее давным—давно — она даже похлебку толком сварить не умеет».

Он сел за стол, не сводя глаз с денег.

Хауленд почувствовал слабую надежду на лучшее, когда Кертис Пикни предложил ему работу в новом нью—брэдфордском филиале компании «Ацтек», производителя бумаги. Пикни гладко рассуждал о расширении компании, возможностях продвижения (к чему?), дополнительных благах (при отсутствии профсоюза), окладе, начиная со ста трех долларов («на руки восемьдесят шесть семьдесят пять центов, но вы же знаете эти чертовы налоговые ведомства в Вашингтоне, мистер Хауленд»), но, проработав девять лет, Хауленд приносил домой всего сто двенадцать долларов девяносто центов в неделю и по—прежнему был всего лишь бухгалтером, коим наверняка бы остался, покуда бы его не вынесли ногами вперед или не уволили. А где пятидесятилетний мужчина может найти достойную работу в Нью—Брэдфорде или еще где—нибудь, коли на то пошло?

Почему они до сих пор его не выгнали?

Думая об этом, Хауленд услышал три стука в заднюю дверь заводоуправления — один и еще два после небольшой паузы.

Он вскочил со стула, но не сдвинулся с места.

Жалованье служащих компании находилось в нескольких перетянутых круглыми резинками пачках; рядом валялась брезентовая сумка, с которой он забирал деньги из банка во второй половине дня, сопровождаемый полицейским Уэсли Мелоуном — городским копом, чьи глаза, казалось, постоянно ищут следы индейцев.

«Интересно, что бы подумал об этом Уэс, — размышлял Хауленд. — Вероятно, стал бы выслеживать меня, как рысь, которая забрела из Канады и таскала кур на птицеферме Херли, пока не всадил бы мне пулю между глаз».

Мысль придала ему решимости. Но когда он спешил по темному коридору к задней двери, его легкие трудились вовсю, а сердце подскакивало к горлу.

Однако Хауленд не собирался отказываться от своих планов. Они не включали ни Шерри—Энн, ни даже Мэри Григгс, соблазнительную девчонку из закусочной Элвуда.

Он вообще не знал, что они включают, помимо шести тысяч долларов — практически годового жалованья, свободного от налогов.

За рулем сидел Хинч. «Мой штурвальный», — называл его Фуриа. Автомобиль свернул на стоянку позади завода и остановился на гудронированной площадке футах в десяти от заднего входа. Это был «крайслер—ньюйоркер» с мощным мотором, без единой вмятины и с радиоприемником, настраиваемым даже на полицейскую волну. Фуриа лично угнал автомобиль в самом центре Ньютона, штат Массачусетс, при свете дня. Они сменили номера на проселочной дороге около Лексингтона. Хинч был доволен — это была самая шикарная тачка, которая им когда—либо доставалась, снабженная даже полицейской волной на радио. Фуриа сидел впереди рядом с Хинчем. Голди расположилась на заднем сиденье, покуривая сигарету с золотым кончиком.

Фуриа вышел из машины и огляделся вокруг. У него были желтоватая кожа и уши Микки—Мауса. Голди, помешанная на сериале «Стар трек» и Леонарде Нимой,[3] как—то в шутку назвала его мистером Споком,[4] но только однажды. Фуриа носил деловой костюм от «Братьев Брукс», крахмальную белую рубашку, серый шелковый галстук, черные перчатки, лакированные туфли на высоком каблуке и зеркальные очки янтарного цвета, делавшие его похожим на аквалангиста. Шляпу он оставил на переднем сиденье.

— Нет, — резко скомандовал Фуриа.

Голди, вылезающая из автомобиля, остановилась:

— Почему нет?

— Потому что я так сказал.

Голди влезла назад в салон, пожав плечами, вместе с которыми приподнялись и опустились ее длинные золотистые волосы. Она заимствовала этот эффектный жест из телерекламы. Ее мини—юбка задралась, демонстрируя во всей красе стройные ножки в ажурных золотых чулках и золотых туфельках.

— Похоже, все о'кей, — заметил Хинч.

— На всякий случай не выключай мотор.

— Не беспокойся, Фур.

Фуриа направился к двери завода. Он шел на цыпочках, как актер, играющий вора. На ходу он ощупывал кобуру, как другие люди ощупывают «молнии» на одежде.

Подойдя к двери, Фуриа постучал три раза, сделав паузу между первыми двумя ударами.

Пара в машине сидела неподвижно. Хинч смотрел в зеркало заднего вида, а Голди смотрела на Фуриа.

— Чего—то он копается, — сказал Фуриа.

— Может, в штаны наложил, — отозвался Хинч.

Голди молчала.

Щелкнул замок, и в лунном свете, как призрак, появился Хауленд.

— Поскорее нельзя? — проворчал Фуриа. — Где бабки?

— Где что?

— Деньги. Жалованье.

— У меня на столе. — Бухгалтер неожиданно зевнул. — Забирайте. — Зубы Хауленда стучали, как телеграфные ключи. Он украдкой посматривал на пустую стоянку.

Фуриа кивнул, и Хинч быстро вышел из машины. Голди шевельнулась, но взгляд Фуриа пригвоздил ее к сиденью.

— У него есть веревка? — спросил Хауленд.

— Пошли. — Фуриа весело ткнул бухгалтера в живот. Тот испуганно отпрянул, а Хинч засмеялся. — Чего застрял? Давай—ка посмотрим на бабки.

Шаги Хауленда отзывались гулким эхом. Фуриа и Хинч ступали бесшумно. Теперь и Хинч надел перчатки. В руке он держал черную сумку.

Стол Хауленда находился в углу офиса возле окна. Над столом висела лампа с зеленым абажуром.

— Вот. — Он снова зевнул. — Чего это я раззевался? Где веревка?

Хинч отодвинул его в сторону.

— Да тут целая куча бабок!

— Двадцать четыре тысячи. Можете не пересчитывать — здесь все.

— Конечно, — кивнул Фуриа. — Мы тебе доверяем. Начинай упаковывать. Хинч.

Открыв черную сумку. Хинч начал складывать в нее пачки купюр, Хауленд с тревогой наблюдал за ним.

— Вы берете слишком много, — запротестовал он. — Мы же договорились. Где моя доля?

— Вот. — Фуриа трижды выстрелил в него с небольшим промежутком между первыми двумя выстрелами. Колени бухгалтера подогнулись, и третья пуля угодила двумя дюймами выше первых двух. Свет лампы упал ему на лысую макушку. Его нос издал хлюпающий звук, ударившись о виниловый пол.

Фуриа подул на пистолет, как это делают плохие парни в вестернах. Это был восьмизарядный «вальтер» с двойным спуском, которым он обзавелся при ограблении ломбарда в Джерси—Сити. «Эта штуковина лучше, чем женщина, — говорил он Хинчу. — Даже лучше, чем ты». Подобрав левой рукой три гильзы, Фуриа сунул их в карман — в правой он держат пистолет.

— Ты уложил его наповал, — сказал Хинч, глядя на Хауленда. Кровь начала вытекать из—под тела бухгалтера на винил. — Надо сматываться, Фур. — Он уложил в сумку все деньги вплоть до монет и застегнул «молнию».