Визит - Ольга Туманова

Туманова Ольга

Визит

Ольга Туманова

Визит

Билет был на завтра, на утро; Вероника купила его неожиданно сегодня днем в аэропорту, видно, кто-то сдал, а она ехала в порт, нимало не надеясь... так... а вдруг? Может быть, это и есть внутренний голос, который мы сами губим в себе?

Закрывая большую дорожную сумку, задумалась на миг: лететь часов восемь. Монография о Матиссе, новая, толком еще и не пролистанная, теплый шарф, косметичка, полотенце - это отдельно, с собой в салон. Что еще? Да, массажная щетка, зубная...

Ну, с вещами все, теперь квартира - Вероника оглянулась вокруг: книги закрыть газетой, завесить репродукции. Но главное - как быть с цветами?

Вероника вздрогнула: резкий тембр дверного звонка всегда звучал неожиданно, даже когда она ждала гостей. Сегодня она не ждала никого.

На пороге стоял Балакин: распахнутое пальто, сбитый на бок шарф, из-под мальчишеского чубчика высокомерно-задиристый взгляд. Гордо, как букет пернецианских роз, держал в протянутой к Веронике руке бутылку подсолнечного масла.

Рядом с Балакиным стоял незнакомый Веронике тип в затрапезном пальто, в облезлой кроличьей шапке. И, как золотой в сточной канаве, бросался в глаза его портфель: элегантный, из хорошей кожи, весь в пряжках и ремешках.

Вероника вздохнула тяжко, не скрывая своих чувств: от пьяного Балакина всегда головная боль, а сегодня вечером у нее и без него забот достаточно.

Балакин, нимало не смущаясь приемом, прошел в квартиру: он считал себя в этом доме своим. За ним бодренько прошлепал приятель. Пройдя полкоридора, Балакин обернулся к приятелю, махнул головой назад, на входную дверь, хмыкнул довольно: "У всех моих друзей такие двери".

Та часть двери, где врезаны замки, была в глубоких трещинах: память о совместном визите Балакина и Смолина.

Вероника в тот день устала в мастерской ужасно, и, уснув мертвым сном, не слышала звонка в дверь. Балакин разбежался по площадке и бросил на дверь свое тощее тело (это был обычный способ его возвращения домой с очередной попойки), дверь (какие сейчас двери!) треснула вдоль замка, чуть надломилась и открылась.

Тут же протрезвевший Балакин - все-таки не своя квартира - часа два просидел на корточках, пытаясь наладить дверь и без устали ругая Смолина (Это все из-за него. Уселся на ступеньках: "Я не уйду. Я хочу ее видеть". Разнылся: "Не могу! Я месяц ее не видел") и Веронику (Спит! Кто так спит? Звонка не слышит!).

После каждого визита Балакин исчезал из жизни Вероники ровно на столько: месяц, год, - сколько требовалось, чтобы в ней улеглось раздражение.

Последний раз он был здесь со Смолиным года два назад. Заявились, как всегда, неожиданно, но, против обыкновения, были трезвы, или почти трезвы, и принесли с собой полный портфель сухого вина.

- Мальчики! - взмолилась Вероника. - У меня сегодня свидание. - Она много лет жила затворницей, легко знакомиться не умела, да и негде ей было знакомиться, а по работе встречалась все больше с такими, как Балакин, и вдруг неделю назад случайно познакомилась с офицером, ну, что за офицер, гусар со старинной гравюры. Ему бы бурку через плечо. Но бурки у него не было, он был летчик, что тоже совсем неплохо. Какой он там был летчик, как служил, где Вероника не спрашивала: каким она хотела его видеть, таким он для нее и был, и когда он говорил: "Когда я катапультировался первый раз...", - у нее все обмирало внутри от ужаса и восторга. Она не хотела ни анализировать, ни размышлять, она хотела пойти с ним сегодня вечером в ресторан.

- Ты можешь идти, куда тебе угодно, - заявил Балакин. - Я ложусь спать. Это мой дом. Я здесь остаюсь навсегда.

Вероника махнула рукой, убежала к офицеру. Следом за ней детективной тенью по улице вдоль домов пробежал Смолин и появился в ресторане.

Сначала Смолин все усаживался за их столик. Потом они с офицером орали друг на друга на улице, и Смолин клялся, что быть летчику мертвым, если он еще раз приблизится к Веронике.

На другой вечер пьяные Смолин и Балакин ломились в квартиру Вероники.

- Все, - сказала Вероника в закрытую дверь. - Духу вашего в моем доме больше не будет. - Они, ее однокурсники, когда-то казались ей такими талантливыми, такими значительными и, даже, такими взрослыми, хотя разница в возрасте у них была года три - они успели до института отслужить. К тридцати годам парни стали походить на пьяную шпану. Но, как родственники - и общего ничего, а куда денешься? Но теперь - все.

- А! - орал Балакин, и пьяный вопль его грохотал по лестничным пролетам. Ты там с этим! с офицером! Ну, пусть он выйдет! Я ее пятнадцать лет люблю, я на нее дышу, я до нее дотронуться боюсь. А она - с летчиком! Полковником! Денег у него много. Проститутка!

...Дойдя до кухни, так и не сказав Веронике ни единого слова, Балакин остановился на пороге, развернулся, спросил вместо приветствия:

- Почему ты его выгнала, а? Ты сама знаешь, чего хочешь? - Надо полагать, речь шла о Смолине.

Смолин... Букеты сирени, чарующий шепот... До ночи не выходил из мастерской чеканки, творил. А потом - какой фейерверк, какой восторг до самого рассвета. С ним она даже попробовала пить вино из горлышка на скамейке в парке... С ним ей нравилось все.

Девочки тогда уже говорили ей: он балуется наркотиками. Она не верила. Наркомания была чем-то совершенно от нее далеким. Тут с кашлем маялась неделю, все ночи не спала и не сумела достать пару таблеток кодеина, а он где берет? Прямые поставки из Колумбии? К тому же, наркоманы - это нечто грязное, нечесаное - и Смолин! Отутюженный, отпаренный, все, до носового платка, в тон... Она и сейчас не очень верила в его наркоманию: говорят, что наркоманы не пьют, а у него с Балакиным ни дня напрасно прожитого. Алкаши! Простые, отечественные.

Теперь Смолин делает деньги: трафаретит обычные футболки под иностранные. И одежду теперь носит темную, мятую... Смолин!

...На кухне Балакин выгреб из карманов рыбные консервы, грохнул о стол пакетом мороженой наваги: "Пожарь!"

- Бери да жарь.

- Ты - хозяйка.

- А я тебя не приглашала, - и Вероника ушла в комнату.

Балакин остался на кухне. Гремя всем, к чему прикасался, вскрыл ножом банки, принес в комнату рюмки, разлил водку.

- Пейте. Я с вами посижу, но пить не буду, - Вероника подсела к столу.

- Ну, еще бы, - обиженно-высокомерно протянул Балакин. - Ты же водку не пьешь. Ты коньяк пьешь. Ну, на нуле мы.

- Ну и сиди дома.

Балакин вновь пошел на кухню. Запахло горелым маслом. Донеслись обрывки бормотания: "несбывшаяся мечта... потому что недоступная..." Вернулся в комнату, в одной руке чадящая сковорода, в другой - газета вместо подставки, сказал с порога:

- Я Нинке говорил, какой ты меня солянкой кормила. А она что готовит?

Вероника и хмуриться перестала, засмеялась: она редко готовила, все у нее в доме бутерброды, да изредка картошку отварит. А тогда она потеряла ключи от квартиры и не знала, что ей делать. Зашла в мастерскую к Балакину. Тот работал и был еще трезв. Он позвонил Нине, предупредил, что не заберет младшего из сада, и поехал с Вероникой.

Был пик зимы, мороз за тридцать и шторм. Пока они шли через пустырь к дому, ветер сквозь новое добротное зимнее пальто обжигал тело Вероники, словно она была обнаженная, и она все думала, какого сейчас Балакину в его демисезонном пальтишке.

Трезвый Балакин долго выламывал дверь, потом еще дольше ее ремонтировал.

Пока он возился с дверью, Вероника готовила ужин. Она думала, что Балакин бросил все дела и поехал с ней через весь город. Второй час он возится с ее дверью. И сейчас ему снова на улицу, в шторм. А этот городской транспорт - он прождет автобус минут сорок, потом хорошо, если втиснется. Дома раньше десяти вечера не будет, а к ней приехал прямо с работы. И чем Вероника могла отблагодарить его, кроме "спасибо"? Не могла же она дать Балакину трешку.

В холодильнике, что редко бывало, оказались квашеная капуста да кусочек свинины, нашлись и ягоды можжевельника, и Вероника приготовила солянку. Солянка и солянка, ничего особенного.

Вероника знала: Нина не ревнует к ней Балакина. Они все были дружны с первого курса; даже раньше, когда в одной группе сдавали вступительные экзамены, уже тогда сблизились, а первый же совхоз, где они провели первый месяц первого курса, объединил их, кажется, навеки. К тому же, Нина помнит, как Вероника любила Смолина. Наверное, не верит, что та любовь могла исчезнуть. А может быть, уже не думает, что ее Балакиным еще можно прельститься. Или устала ревновать. Или - кто знает? - была бы рада от него избавиться.

Как-то, случайно встретив Веронику на улице, Балакин сказал деловито:

- Если Нинка что спросит, учти: я три ночи у тебя ночевал. Замок сломался. Пока не поменяли. Ты боялась одна, - у него тогда был роман с манекенщицей из Дома моделей.

...Балакин небрежно, проливая на стол, наполнил рюмки водкой.

- Все, развожусь. Учти: тридцать три процента. Поедем со мной на Север.