Неприятности - Бьорди Бьярман

Бьоди Бьярман

Неприятности

Я совершенствовал свою походку. Посадка головы меня не беспокоила. Начав здесь работать, я упорно следил и за тем и за другим. Мне сразу стало ясно, что американцы клюют на такие вещи.

Голова гордо откинута, подбородок выдвинут вперед. Глаза прищурены, нога ставится носком наружу, правый чуть больше, чем левый. Точная копия английского дипломата из Европейского совета. Слова цедятся медленно, и в любом конфликте сохраняется непреклонность.

Я знал, что сегодняшняя встреча имеет очень важное значение, и, чтобы добиться успеха, решил пустить в ход всю артиллерию. Большую роль играют также очки; чуть-чуть спустив их на нос, можно посматривать поверх них.

Я хожу вокруг стола заседаний – поступь тверда, руки за спиной. На американцев явно произведет сильное впечатление, если я во время совещания встану и пройдусь по комнате, задумчиво заложив руки за спину. Американец уважает талант – или то, что он за него принимает.

Военные всегда начеку, особенно когда имеют дело с дипломатами, у них в Америке бытует мнение, будто дипломаты – самые образованные и талантливые люди страны. Я уже обратил внимание, что они считаются с моими словами гораздо больше, чем мои соотечественники. Впрочем, с этих министерских чиновников и спрашивать нечего. Начальник отдела в Министерстве иностранных дел – для американцев это много значит, а если прибавить сюда умение держаться и говорить, то за столом заседаний они будут достаточно покладистыми.

Телефон прервал мои размышления. Я немного выждал. Главное – не забывать о походке и осанке.

– Да, начальник отдела слушает.

Разумеется, журналист. Вот назойливые, черти.

– Нет, у нас нет никаких сообщений насчет этого, и вряд ли они появятся раньше завтрашнего дня.

Дьявольское любопытство.

– Могу сказать одно: пусть они убьют там, на юге, хоть каждого второго, мы не выскажем свою точку зрения, пока не получим сведения из достоверных источников и не согласуем это с министром, которого сейчас, к сожалению, нет в стране… Нет, к сожалению, мне больше нечего сказать об этом инциденте. Всего хорошего.

Я улыбнулся про себя, поглаживая камень на столе, он величиной с кулак и прислан с юга нынче утром. Полицейский инспектор прислал его лично мне, зная, что я должен предъявить его полковнику Уайду, который ни за что не поверит плохим отзывам о своих подчиненных, если не получит вещественных доказательств.

Вчера вечером во время драки перед клубом младших офицеров этим камнем пробили голову полицейскому номер пять, он лежит без сознания, если вообще еще жив. Черт бы побрал эту вражду между нашими полицейскими и американскими солдатами. Вечно у них какие-то стычки, чуть что – сразу потасовка.

Секретарша вносит графин с водой и стаканы. Маленькая изящная пышечка. У моего предшественника был неплохой вкус, раз он сделал такой выбор. Вообще-то она обручена с племянником жены нашего министра. Ничего не скажешь, приятно работать в дипломатическом корпусе.

Она помнит, что высокий стакан следует поставить там, где буду сидеть я. Да, решительность – это главное. И эксцентричность тоже дает хорошие результаты. Англичане эксцентричны, не зря американцы втайне питают уважение к представителям английского высшего общества. Все надо учитывать.

– Не забудьте, пожалуйста, коробку с сигарами и французские сигареты для. меня лично.

Надо курить французские сигареты и пить виски «блэк лейбл», а вот к американскому ржаному виски даже прикасаться не стоит, надо отказаться с добродушной улыбкой и чуть-чуть вздрогнуть при этом. В глубине души американцы стыдятся пить ржаное виски. Не забыть про закуску, все должно быть по-европейски. Они всегда немного смущаются при виде человека, свободно владеющего ножом и вилкой, и даже пытаются подражать ему, но у них это получается неловко, тут следует сочувственно улыбнуться и чуть заметно кивнуть: мол, ничего страшного, если кто-то ведет себя за столом, как эскимос.

Секретарша приносит пепельницу, сигары и сигареты и спрашивает, что мне еще потребуется. Я прошу предупредить меня, когда придут исландские представители. Они всегда приходят раньше других. Рады небось вырваться из своих контор.

Я застегиваю на жилете верхнюю пуговицу. Жилет тоже имеет большое значение. Все продумано до мелочей. Костюм, движения, речь и тому подобное.

Этот полковник Уайд с его красным загривком и квадратной челюстью – хитрая шельма. Говорит на бостонском диалекте и учился в Уэст-Пойнте. Все, что касается авиации, он знает назубок и вечно не в духе. Сущий дьявол. Майор – тот совсем другого поля ягода. Юрист с университетским образованием, у него карие глаза, потертый летный мундир с медалью на груди и порывистые движения, голову он держит немного набок.

Телефон.

– Они уже пришли, – говорит секретарша.

– Попросите их ко мне, – отвечаю я и сажусь. – Пожалуйста, располагайтесь. – Широким жестом я показываю на стол заседаний.

Оба они мне неприятны. Один – криво улыбающийся тип, живущий за счет папочкиных связей, он говорит только «да» или «нет». Но эта угрюмая конторская кляча, которая с трудом улавливает, что происходит на заседании, немного понимает по-английски. В комиссию он попал благодаря тому, что с юности знаком с министром, этакое бесплатное приложение, только и способен, что быть представителем какого-нибудь второстепенного министерства.

Опять телефон. Жена. Я оглядываюсь на пришедших и знаком прошу извинить меня. Они отворачиваются.

– Нет, дорогая, заседание еще не началось… Да, разумеется, дорогая, я сразу же позвоню тебе и сообщу результат… Да, дорогая, они уже пришли. Мы после поговорим. Будь здорова.

До чего ж эти женщины нетерпеливы.

Наконец собрались все. И американцы тоже. Я пожимаю им руки. Добро пожаловать.

Мы рассаживаемся. Мои соотечественники садятся к окну, американцы – у стены, я занимаю место во главе стола.

Повестка дня лежит на столе. Перед каждым участником – своя. В ней два пункта. Я открываю заседание.

Моего вопроса в повестке нет, потому лучше начать прямо с него. Решить сразу, и дело с концом. Пока они усаживаются поудобнее, я пробегаю глазами свое выступление. Каждое слово тщательно выбрано и взвешено, есть даже ссылки на классиков.

Я не спеша встаю, наливаю в высокий стакан воды, делаю глоток, небольшой, только чтобы смочить горло, достаю носовой платок, разворачиваю его и тщательно вытираю губы, потом складываю и прячу в карман. Я вижу, что они сгорают от любопытства, и нарочно тяну время.

Речь моя коротка. Я апеллирую к взаимопониманию между двумя нашими народами, называю наши народы старшим и младшим братьями, которые заключили между собой союз, потом делаю передышку и смотрю сперва на сидящих по правую руку от меня, потом – по левую.

В заключение я подчеркиваю обоюдное уважение наших народов, как на словах, так и на деле, и завершаю свою речь красивой цитатой из известного стихотворения Киплинга.

Наступает довольно долгое молчание, американцы переглядываются. Негромкое покашливание, и я вижу, как Уайд злорадно усмехается. Он просит слова:

– Председатель, очевидно, не знает, что наш офицерский клуб является самостоятельным учреждением. Мы не можем заставить клуб сделать кого бы то ни было своим почетным членом. Клуб сам решает, кому оказать эту честь. – Уайд смотрит на майора с университетским образованием, тот кивает; герой авиации улыбается мне, в его улыбке сочувствие.

Уайд продолжает:

– Предшественник председателя был почетным членом нашего клуба, но эта честь не передается, как вексель. – Он задрал нос, довольный, что нашел такое удачное сравнение. – Не будем задерживаться на этом вопросе. Председатель должен понять: клуб сам устанавливает свои правила, мы тут пи при чем.

Задыхаясь от гнева, я объявляю перерыв. Этот проклятый боров унизил меня. Я допустил промах, но не собираюсь сдаваться. Я заставлю самого министра хлопотать, чтобы меня избрали почетным членом клуба, но не позволю этим чертовым американцам глумиться надо мной. Все равно им придется уступить.

Уайд переходит к следующему вопросу: где должны находиться исландские служащие, работающие в Кеблавике, во время воздушных маневров или в случае объявления войны. Он напоминает, что этот вопрос не решен, хотя войска находятся здесь уже два года. Речь его коротка, и, похоже, симпатии на его стороне.

Майор, этот законник, тут же встает и зачитывает нам соответствующие параграфы. Я перебиваю:

– Это уже ваше дело. Не будем говорить о таких пустяках.

– Разве человеческая жизнь – это пустяк? – с усмешкой спрашивает Уайд.

Я обращаю внимание Уайда на то, что слово предоставлено майору и следует соблюдать регламент.

Заседание не удалось. Майор оглашает длинный список предложений, которые, по его словам, исходят от главного штаба армии.