Интервью с вампиром - Райс Энн

Энн Райс

Интервью с вампиром

Посвящается Стэну Райсу, Кэрол Маклин и Элис О’Брайен Боркбарт.

Часть I

– Ну что ж… – задумчиво сказал вампир.

Он стоял у окна, освещенный тусклым уличным светом. Глаза его собеседника, молодого человека, наконец привыкли к полутьме, и он смог разглядеть комнату: круглый дубовый стол, кресла, таз и зеркало на стене. Молодой человек ждал.

– А у вас хватит пленки, чтобы записать историю целой жизни? – И молодой человек увидел четкий профиль полуобернувшегося вампира.

– Конечно. Когда повезет, мне удается взять интервью у трех-четырех человек за вечер. Но только это должна быть действительно хорошая история.

– Еще бы, – сказал вампир. – Я расскажу вам свою жизнь. Я сам этого хочу.

– Отлично. – Молодой человек поспешно достал из портфеля диктофон, проверил кассету и батарейки. – Расскажите, как получилось, что вы поверили в это, почему вы…

– Нет, – оборвал его вампир. – Мы начнем иначе. У вас все готово?

– Да.

– Тогда садитесь. Я включу верхний свет.

– Но я всегда думал, что вампиры не любят света. Если вам хочется, чтобы было темно, я не против… – Он осекся.

Вампир отвернулся от окна и смотрел теперь прямо на него. Лица вампира не было видно, но что-то в этой неподвижно застывшей фигуре насторожило юношу. Он хотел было что-то сказать, но промолчал. Вампир подошел к столу, взялся за шнур выключателя, и молодой человек вздохнул с облегчением. И тут же резкий желтый свет залил комнату. Молодой человек ошеломленно уставился на вампира. Его пальцы судорожно вцепились в край стола.

– Боже! – только и смог выдохнуть он.

Лицо у вампира было белое и гладкое, словно вырезанное из кости, и застывшее, как у статуи. Жили только его зеленые глаза; они пристально смотрели на молодого человека и сверкали, как изумруды, и казалось, что два огня горят на белом холодном лице. Вдруг вампир улыбнулся, нежно, почти мечтательно, и на белизне его кожи обозначились линии, бесконечно подвижные, но скупые, как на штриховом портрете.

– Рассмотрели? – тихо спросил он.

Юноша вздрогнул и поднес руку к глазам, защищаясь от яркого света. Потом перевел взгляд на безукоризненно сшитый черный фрак, который мельком уже видел в баре, длинные складки плаща, черный шелковый галстук и воротничок сорочки, такой же ослепительно белый, как кожа вампира. Его густые, черные, слегка вьющиеся волосы были зачесаны назад, их кончики едва касались воротничка.

– Ну как, вы все еще хотите этого интервью? – спросил вампир.

Молодой человек открыл рот, но не мог выдавить ни звука, только кивнул.

– Да, – наконец выдохнул он.

Вампир опустился в кресло напротив и тихо, доверительно сказал:

– Включайте запись и ничего не бойтесь.

Он перегнулся через стол, и юноша испуганно отшатнулся. Пот градом катился по его щекам. Вампир положил руку ему на плечо, крепко сжал его и сказал:

– Поверьте, я не сделаю вам ничего плохого. Я хочу воспользоваться случаем. Наша беседа для меня гораздо важнее, чем вы думаете. Давайте начнем поскорее. – Он откинулся в кресле и застыл в ожидании.

Юноша с трудом перевел дыхание, вытер лицо платком, пробормотал, что микрофон внутри, нажал кнопку, и запись началась.

– Вы не всегда были таким, правда? – начал он.

– Верно. Я стал вампиром в тысяча семьсот девяносто первом году, мне было тогда двадцать пять лет.

Юноша, ошеломленный такой точностью, повторил дату вслух, прежде чем задать следующий вопрос:

– Как это случилось?

– Очень просто. Но я бы хотел рассказать все по порядку, с самого начала.

– Разумеется, – быстро кивнул молодой человек, сложил платок вчетверо и провел им по губам.

– Все началось с несчастья… – начал вампир. – Мой младший брат… погиб. – Он запнулся.

Молодой человек кашлянул, чтобы прочистить горло, еще раз вытер лицо платком и засунул его в карман.

– Может быть, вам больно… вспоминать об этом? – спросил он робко.

– Больно? – отозвался вампир. И покачал головой. – Нет. Однажды я уже рассказывал эту историю. И потом, это было так давно… Мы тогда жили в Луизиане. Взяли ссуду на землю и основали две плантации индиго на Миссисипи, неподалеку от Нового Орлеана…

– Так вот откуда у вас акцент, – тихо сказал юноша.

Вампир недоуменно взглянул на него, потом рассмеялся:

– Я говорю с акцентом?

– Я заметил это еще в баре, когда спросил, кто вы, – торопливо заговорил юноша. – Едва различимая четкость согласных и все. Но я не догадался, что это французский акцент.

– Ничего, – успокоил его вампир. – Я не столько удивлен, сколько притворяюсь. Просто время от времени я забываю о своем акценте. Но давайте продолжим.

– Конечно, конечно…

– Я говорил о плантациях. Кстати, может быть, из-за них я и стал вампиром. Но об этом после. Мы жили роскошно, но в то же время очень просто. Мы очень любили наш мир. Во Франции нам никогда не было бы так хорошо. Может, то была только выдумка, очарование дикой и девственной природы, но разве это важно? Я помню мебель, выписанную из Европы. – Вампир улыбнулся. – И клавесин… Прелестная вещица. Моя сестра часто играла на нем. Летними вечерами она сидела за клавишами спиной к раскрытым окнам. Помню быструю невесомую музыку и болота, простиравшиеся за окном; бархатистые кипарисы, плывущие на фоне вечернего неба, и звуки болот: голоса животных и пение птиц. В этой глуши мебель розового дерева казалась еще более ценной, а музыка – такой нежной и такой желанной. Мы любили нашу жизнь в глуши, хотя глицинии опутали окошко мансарды и умудрились врасти в белую кирпичную кладку меньше чем за год… Да, мы все любили эту жизнь, все – кроме моего младшего брата. Я не помню, чтобы хоть раз он пожаловался или посетовал, но я чувствовал – у него неладно на душе. Отец к тому времени уже умер, и я, как глава семьи, должен был постоянно защищать брата от матери и сестры. Они требовали, чтобы он ездил вместе с нами в гости и на вечеринки в Новый Орлеан, а он этого терпеть не мог. Он перестал участвовать в общих развлечениях лет, должно быть, в двенадцать. Для него имели смысл только молитвы, молитвы и жития святых, заключенные в толстые кожаные переплеты.

Я построил ему часовню неподалеку от дома, и он проводил там целые дни – возвращался, когда уже начинало смеркаться. Это смешно: он так отличался от нас, отличался от всех, а я был самым обычным человеком! Ничего сверхъестественного во мне не было. – Вампир улыбнулся. – Иногда по вечерам я приходил за ним к часовне. Он сидел на каменной скамейке в саду, спокойный и отрешенный, а я рассказывал ему о своих бедах: о нерадивых рабах или дурной погоде, о недоверии к надсмотрщику и торговым агентам… Словом, о больших и маленьких заботах, которые составляли сущность моей жизни. Он сидел и слушал, изредка вставлял замечания, всегда очень благожелательные, и всякий раз я покидал его с осознанным чувством, что он разрешил за меня все вопросы. Я думал, что ни в чем не смогу ему отказать, и поклялся, что не буду мешать ему стать священником, пусть это даже разобьет мне сердце. Конечно, я заблуждался.

Вампир замолчал.

Юноша тоже молчал и смотрел на него. Затем, словно пробудившись от глубокой задумчивости, спросил, подбирая слова:

– То есть… Он не захотел стать священником?

Вампир ответил ему долгим взглядом, словно пытаясь постичь смысл сказанного. Потом сказал:

– Нет, это насчет себя я ошибался – когда думал, что не смогу ему отказать. – Он отвел глаза и взглянул в окно. – У него начались видения.

– Настоящие видения? – помедлив, спросил юноша.

– Не знаю, но тогда я ему не поверил. Это случилось впервые, когда брату исполнилось пятнадцать. Он был красив: нежная чистая кожа, огромные голубые глаза. К тому же, в противоположность мне, он отличался крепким телосложением… Но главное – его глаза. Когда я смотрел в них, мне казалось, что я стою на самом краю света совсем один… на овеваемом ветром песчаном берегу океана, а вокруг тишина, только рокот волн, накатывающих на берег… Да, – продолжал он, по-прежнему глядя в окно, – у брата начались видения. Сначала он говорил об этом намеками. Он ничего не ел и почти переселился в часовню, но и там все запустил: перестал зажигать свечи, менять покров на алтаре и даже не выметал заносимые ветром листья.