Двое в дороге - Михаил Коршунов
- Категория: Проза / Советская классическая проза
- Название: Двое в дороге
- Автор: Михаил Коршунов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Михаил Коршунов
Двое в дороге
Мы упрямые
Я понял, что сюда нельзя было ехать на машине. Кир тоже понял. Я видел это по его напряженному лицу.
Не в первый раз он отправлялся со мной и уже хорошо знал, что такое автомобиль и дорога.
Песок.
Он начался, как только свернули с большака в лес. Вначале несильный, терпимый. Я думал, что вот-вот кончится. Но это «вот-вот» тянулось второй час.
Никаких дорожных знаков. Кое-где на деревьях сделаны зарубки и краской помечены километры.
Я ехал обследовать район падения метеорита. Надо было нанести на карту, оконтурить.
Кир поглядывал на приборы — температура воды, давление масла, амперметр.
По обе стороны дороги стоял лес. Где-то должны быть болота. За время пути нам никто не повстречался — ни пеший, ни конный, ни на автомобиле.
Тишина. Безлюдье. Только шелест песка под колесами. Ехать сюда на машине нельзя было. Мы серьезно рисковали.
— Девяносто пять, — сказал Кир.
Я тоже видел, что температура воды уже девяносто пять. Надо делать передышку.
Подыскал поляну и вырулил на нее. Заглушил мотор.
На поляне росли высокие белые цветы. Они согнулись под машиной тугой волной.
— Умоемся? — спросил Кир.
— Умоемся.
Он достал с заднего сиденья большую резиновую грелку, полотенце и мыло. В грелке мы возили воду. Это удобнее, чем в металлическом баке: вода не плескалась, и можно было держать где угодно, хоть на сиденье.
Кир открутил грелку и начал сливать мне. Я умылся. Сразу стало легче. Потом слил ему.
Кир убрал мыло и полотенце. Грелку положил на переднее крыло: она ему еще пригодится. Над мотором дрожал горячий воздух, как над плитой.
Я разложил на земле карту. Хотел проверить, сколько осталось до Лисьего носа, где упал метеорит.
Кир вытащил из-под сиденья мои кожаные перчатки, надел их. Они были ему очень велики. Его тонкие руки с перчатками напоминали веточки, на концах которых висели кленовые листья.
Кир взобрался на буфер и начал прокачивать в моторе масляный фильтр. Проверил натяжение ремня вентилятора, смахнул пыль с бензонасоса. Поглядел, не подтекает ли.
Осторожно, чтобы не ожечь лицо паром, открутил пробку радиатора. Долил из грелки воды.
Я наблюдал за ним. Мне нравилось, что он так много уже знал и умел.
Кир спрыгнул с буфера, снял перчатки, убрал грелку и подошел ко мне:
— А мы не сбились с пути, папа?
— Нет. Все в порядке. Вот видишь, последняя развилка и хутор Ерик. Теперь должна быть часовня н хутор Медвежкки. Потом Шарапова охота и тогда Лисий нос.
Я подобрал сосновую иголку. Измерил ею расстояние по масштабу до Лисьего носа.
— Двести двадцать километров.
— Часов на восемь при такой дороге, да, папа?
— Да. Часов на восемь. Может, и больше.
— А почему на карте обозначены болота, а кругом песок?
— Да. Странно. Я тоже думал.
— Интересно, какой упал метеорит — большой или нет.
— Это мы и должны выяснить.
— А вдруг такой, как «Палласово железо» или «Богуславка»?
— Вряд ли. Большие кристаллы-монолиты — редкость.
— Ну и что же. Ты сам говорил — никто не думал, что Сихотэ-Алиньский окажется таким огромным.
— Да. Никто не думал. Ну, поехали.
Я завел мотор и вырулил на дорогу.
Волна белых цветов выпрямилась, будто никакой машины никогда не стояло на этой поляне.
— Страшно, если в песке попадется камень, да, папа?
— Да. Страшно.
Я не хотел об этом говорить, но Кир сам догадался. Камень может повредить снизу мотор. Масло вытечет — и тогда машина мертвая. Буксируй тросом.
Я следил за дорогой. Кир тоже следил. Зарубки на деревьях пропали. Песок густел. Колея становилась глубже. Скорость я не сбавлял. Останавливаться или сбавлять скорость нельзя: затянет в песок и не тронешься с места.
Машина шла хотя и не быстро, но с предельным напряжением. Ее трясло.
— Уже восемьдесят, — сказал Кир.
Лес сжимал дорогу. Иногда деревья справа и слева сплетали между собой вершины. Шелестел песок.
Часовня оказалась у самой дороги. Построена была из бревен. Они полопались от старости.
— И чего метеориты падают в таких неудобных местах! — Кир вздохнул. — Люди раньше их боялись — думали, что плохо, да?
— Думали, что плохо.
— А правда, папа, что на Бородинское поле перед боем упал метеорит?
— Правда.
— А мы все равно Наполеона разбили. Не сразу, но потом.
— Конечно.
— Уже девяносто пять.
Я начал приглядывать, куда выпрыгнуть из колеи, чтобы потом можно было тронуться с места.
Выпрыгнул. Встал. Под машиной опять примялись белые цветы.
— Умоемся?
— Да.
Я расстелил на земле карту. Подобрал сосновую иголку, Промерил расстояние, которое прошли до часовни, — тридцать четыре километра. Не много.
Кира я спросил:
— Ты есть хочешь?
— Нет еще.
— Тогда поедим в Медвежках.
— Хорошо, папа.
Подняли капот. Мотор остывал.
Кир первый услышал шум грузовика. Потом услышал и я.
Мы выбежали на дорогу. Навстречу ехал тяжелый самосвал.
Я махнул рукой.
Самосвал остановился прямо в колее. Песок ему не страшен.
— Привет, — сказал шофер.
— Привет, — сказали мы с Киром.
— Туристы?
— Нет. Не туристы.
— А то наша дорога не для туризма.
— Догадаться не трудно, —сказал я.
— Почему здесь песок? — спросил Кир.
— Привозной. Дорогу укрепили. Осенью ползла, болота.
— Пожалуй, песка пересыпали, — сказал я.
— Есть такое. Но, кроме нас, самосвалов, никто не ездит. А нам ничего.
— Вам ничего, а нам плохо.
— Куда путь держите?
— В Лисий нос.
— Я только вчера оттуда. В Никола-рожок еду.
— Как дальше — пробьемся?
— Трудно вам будет. А на что в Лисий нос?
— Метеорит упал. Исследовать надо.
— Упал, верно. Яму вырыл. Какие-то шарики дети находят.
— Это метеорная пыль, — сказал Кир. Он видел у меня в лаборатории такие шарики окисленного железа. Пыль сдувает с метеорита во время падения.
— Не так вы к Лисьему носу едете. Надо было с другой стороны. С хутора Жерновец. Паровичок ходит. Узкоколейка. Погрузили бы вас на платформу и до самого Лисьего носа, вокруг болот.
— Не знали мы про узкоколейку. Нет ее на карте.
— Недавно построили. Ну ладно. Ночью я буду с обратным рейсом. Если где застрянете, вытащу. Привет! — Он дал газ.
— Привет! — сказали мы — Спасибо!
Самосвал уехал.
Мы сели в машину. Я завел мотор и вырулил на дорогу.
Белые цветы выпрямились — никакой машины здесь не стояло.
Мы пробиваемся к Лисьему носу.
Песок.
Он под капотом, в прокладках стекол, в дверных петлях. Истертые песком баллоны почернели.
Появились болота. Налетели комары. Пришлось закрыть все стекла. Душно. Песок хрустит на зубах, в складках карты, под педалями управления.
Проехали хутор Медвежки. Свернуть к нему не удалось — колея такая глубокая, что теперь не выскочишь. Ее прорыл самосвал, который мы встретили.
Поесть и передохнуть тоже не удалось. И набрать в грелку воды.
Мотор накален. Работает на пределе. Температура воды давно уже девяносто пять.
Я спрашиваю Кира:
— Ты есть не хочешь?
— Нет.
— А пить?
— Нет.
— Устал?
— Нет.
В дороге восьмой час.
Духота. Стекла закрыты. По-прежнему комары и песок.
Один раз ударил камень. Несильно. Но мы с Киром все равно глянули в заднее стекло: нет ли на песке пятен масла? Не поврежден ли мотор снизу?
Пятен не было. Появился запах горячего чайника, запах вара и накипи. Это от радиатора.
Песок слепил глаза. Солнце накалило руль, приборную доску, крышу машины. Хотелось пить. Или хотя бы пополоскать рот, умыться.
Я подумал — Кир еще мальчик, совсем маленький мальчик. Чтобы прокачать фильтр или проверить натяжение ремня вентилятора, он влазит на буфер машины. И ему сейчас трудно. Гораздо труднее, чем мне. Но он молчит. Он смотрит на дорогу и на приборы.
Можно, конечно, остановиться прямо в колее. Возле Шараповой охоты. Выпить воды, умыться, поесть, отдохнуть. И ждать самосвала, когда он пройдет ночью. Потому что сами с места не тронемся.
Но мы с Киром не хотим этого делать. Мы с ним хотим пробиться своими силами. Мы упрямые.
Губка, замша и ведро
Губка, замша и ведро воды — Кир моет машину.
Начинает с крыши. Чтобы дотянуться губкой до середины, снимает ботинки, открывает дверцы и влазит с краю на сиденья. На каждое по очереди.
Когда крыша готова и в ней отражается небо, Кир идет за свежей водой.
Принимается за стекла. Моет осторожно. Долго споласкивает губку от грязи. Если поцарапаешь переднее стекло, свет встречных машин будет ночью дробиться на царапинах и утомлять глаза.
Когда покончено и со стеклами и в каждом из них тоже отражается небо, Кир принимается за дверцы, крылья и багажник.
Грязь сползает с машины все ниже к колесам. А неба все прибавляется. Оно уже не только на крыше и на стеклах — оно на крыльях, на дверцах, на багажнике и даже на квадрате номерного знака.