Последняя цель Прабабушки в свете теории относительности - Любовь Овсянникова

Любовь Овсянникова

Последняя цель Прабабушки в свете теории относительности

Новелла

В конце августа 2010 года умерла моя Прабабушка, не дожив до 90 лет чуть менее двух месяцев. И это было обиднее всего, потому что она, предчувствуя скорый уход, все же хотела покорить эту вершину. Позади остались жуткая жара, доходившая до 45 оС в тени, обезвоженность почвы до такырного вида, пылища на дорогах, настали прохладные утра с росой и туманцами, когда воздух стал чище и дышалось легче. Теперь она могла бы возиться на огороде, то выкапывая картофель, то собирая последние помидоры — что и любила делать — так, ради движения. Казалось бы, опасности лета преодолены, и можно было облегченно вздохнуть, даже замахнуться на еще один круг, но не удалось… последняя цель не была достигнута.

И все же жизнь продолжалась. Жизнь как цепь событий и тех закономерностей, где мало что зависит от нас, особенно, касаемо сроков и вообще времени. Вот так и получилось, что, не имея выбора, мы поехали на отдых после похорон, во второй декаде сентября, как планировали давно, все же корректируя сроки, чтобы к Прабабушкиным сороковинам вернуться домой.

Мы постоянно общались по Интернету с Цьо — родной сестрой моей бабушки, Прабабушкиной младшей дочерью (мне резко не нравится называть ее двоюродной бабушкой, поэтому я называю ее Великой Тетей, или коротко — Цьо). Цьо была очень привязана к своей маме и, не обладая крепким здоровьем, хуже других переносила ее уход. Естественно, что умонастроения Цьо были направлены на соответствующую тему, ибо, путем сопоставлений, сравнивания себя с другими людьми, свое горе с их утратами, она пыталась преодолеть невольно возникшую депрессию.

И вот она мне сообщает, что недалеко от их дома прогремел подстроенный взрыв и чуть не погибли люди. Случилось это 17 сентября около половины третьего дня в летнем кафе. В тот момент к столу, под которым злоумышленники заложили взрывное устройство, подошли Геннадий Корбан и Геннадий Аксельрод — известные днепропетровские миллионеры. Первый — председатель наблюдательного совета компании Славутич-Капитал, а второй — вице-президент промышленно-финансовой группы "Спарта".

— Слава Богу, они получили незначительные ранения, — сказала Цьо. — Это так страшно… они же молодые. Знаешь, мама все-таки хоть пожила… — Но самое интересное она добавила потом. Она сказала: — Это или покушение на убийство, или предупреждение. Идет бизнес-война. Смотри, 13 октября 2009 года на улице Харьковской, где когда-то жил мой соученик Володя Спиваковский, в результате взрыва погиб Вячеслав Брагинский — тоже миллионер и близкий друг Геннадия Корбана. И вот новое происшествие, почти аналогичное.

— Но 13 октября!!! — вскрикнула я.

Этот день я помнила. В день убийства Вячеслава Брагинского я была в селе и в последний раз поздравляла Прабабушку с днем рождения, ей исполнялось 88 лет. На ее 89-летие мне попасть не удалось. Но ведь все равно совпадение… пусть странное, кажущееся не стоящим внимания. Но это кому как — а для меня все касающееся Прабабушкиных дат и событий значение имеет. И это правильно, ибо если бы я была настроена иначе, то мы никогда не узнали бы, что она была знакома с Мариной Цветаевой, даже плотно общалась с нею.

И вот опять…

В канун Пасхи…

Я случайно оказалась в Днепропетровске. Но коль так получилось, то заодно решила навестить Цьо и посвятить продукты на пасхальный завтрак в Преображенском соборе, благо, что это рядом. Святить их до всенощной службы — это не по канонам, Прабабушка запретила бы мне такое нарушение порядка. По правилам это надо делать в день воскрешения Христа — собственно в воскресенье, уже после того, как служба будет окончена. Но все течет, все меняется — в воскресенье многие люди уезжают к родственникам и стараются повезти с собой уже освященные угощения. Поэтому появилась новая практика — святить куличи и яйца в субботу вечером. Почему бы мне не воспользоваться этим?

До родственников добралась изрядно уставшей от хождения по магазинам, где делала покупки к своему выпускному вечеру. Натопалась с непривычки до изнеможения. Только успела выпить стакан чаю и прилечь на диван, подняв ноги на подушку, чтобы отдохнули, как меня окликнула Цьо.

— Из собора потянулись люди. Значит, сейчас прихожане начнут собираться на следующий заход. Если хочешь попасть домой засветло, то поспеши.

Делать было нечего, как говорится, назвался груздем… Наобещала маме вернуться с освященной снедью, так надо было держать слово… Я опять надела туфли, на три дня вперед отдавившие мои ноги, и поспешила в собор.

Люди, пришедшие посвятить скоромные продукты для разговения, собирались во дворе, выстраиваясь шеренгой по его периметру. На землю они стелили газеты, сверху — вышитые крестиком или гладью салфетки, на них ставили наполненные доверху плетеные корзинки… А когда раскрывали их, то оттуда выглядывали куличи в ярких шапочках набекрень. Кое-кто зажигал в церкви свечки и вставлял в эти шапочки, а потом укрывал их от ветра, изощряясь и рискуя получить огорчение, если ветер окажется хитрее и задует огонь. Вот делать нечего! — подумала я. Однако все это совершалось с любовью, с желанием получить удовольствие. Хорошо.

Ожидание затягивалось, люди, вначале стоящие смирно и молчаливо, потихоньку начали заговаривать друг с другом, общаться. Меж тем голые еще деревья, осветленные безоблачным небом, лишь оставляли светло-серые узоры на земле и не давали тени. Погреться в ярких лучах да погулять на свежем воздухе, пока к собравшимся выйдет батюшка, освящающий снедь в корзинках, было приятно, но и тяжело — солнце, как и всегда, нагружало.

Но вот из церкви показались священнослужители, и все встрепенулись, зашуршали корзинками и кошельками. Я по привычке глянула на часы, как делаю в ответственные минуты, было без десяти пять.

У Цьо я оказалась минут через двадцать. Сначала рассказала ей о погодке на улице, о пении птиц и о новостях, услышанных в толпе прихожан, затем подобралась к ее всегда включенному компьютеру и зарылась в Интернет под предлогом того, что хочу отдохнуть перед последним марш-броском домой. Посмотрела новости.

Из них я узнала, что около пяти часов вечера, как раз когда я прогулочным шагом возвращалась из собора к Цьо, был убит Геннадий Аксельрод. И это произошло всего в трех кварталах от меня!

Я отчетливо вспомнила ту минуту — как шла медленно-заслуженной походкой, какой ходят труженики после выполнения большой важной работы, любовалась весной, апрелем, солнцем и его ненавязчивым теплом, как обнаружила, что этот миг — один из редких и его надо запомнить, что вот таким и бывает счастье, коротким и тихим.

Зачем было дано кому-то погибнуть в этот момент? Как это огорчает, — я вдруг почти физически ощутила относительность всего происходящего.

Около памятника Ленину я вскочила в маршрутку — лень было взбираться на крутую горку пешком. Мне даже свободное место нашлось в правом ряду, и я села. Довольно плотный поток машин не позволял микроавтобусу разогнаться по скользкой брусчатке. И это меня устраивало, вот так бы ехать и ехать. Почти все запланированное сделано, и спешить было некуда, к тому же я пыталась расслабиться и дать отдых ногам, а заодно поглазеть за окно на изменяющийся облик города.

Неспешно маршрутка пересекла перекрестки с улицами Карла Либкнехта, Артема, миновали Екатеринославский бульвар, подобрались к улице Гоголя. Тут маршрутку тормознули прихожанки с пасхальными корзинками. Конечно, в другой день водитель не остановился бы, видя по всему, что им ехать-то всего ничего — три квартала. Но учитывая такой великий праздник и возраст старушек, он подобрал их. Те зашли и начали шумно обживаться в салоне, я уступила им место.

Так тоже неплохо, — сказала я себе и повернулась лицом к окну, чуть наклонив голову, снова принявшись обозревать улицу. Вдруг мой взгляд выхватил нечто странное, сразу не осознаваемое: перед закрытыми металлическими воротами стоял черный джип, а впереди него мелькала человеческая голова. Причем в ее движениях было что-то неестественное, не такое, как обычно. Неужели джип, въезжая во двор, придавил кого-то к воротам? — подумалось мне.

Словно в подтверждение этих мыслей дверь джипа резко распахнулась и оттуда выскочил водитель. Я подумала, что он разозлен помехой и хочет задать трепки неуклюжему пешеходу, но он кинулся бежать, устремившись в сторону центрального проспекта.

Тем временем и пешеход развернулся туда же, тронулся с места. И тут я увидела, что он не пешеход вовсе, а велосипедист. Значит, между джипом и воротами он с остановками протискивался на своем транспорте, а вовсе не был затиснут. Это-то меня и удивило своей непонятностью.