Школа Мертвого искусства - Майя Перцулиани

Перцулиани Майя

Школа Мертвого искусств

Часть I

Правда

— Джес, собирайся быстрее, а то на поезд опоздаешь!

— Да иду я, иду!

Где мой плеер? Именно сейчас, когда я жутко спешу! Хотя, чего я ожидала? Всегда теряю его в своей комнате. Он такой тонкий, что в этом "Бермудском треугольнике" исчезает бесследно. Как говорит моя мама, "у тебя в комнате и слона не найдешь!" Ладно, соглашусь, здесь бардак… Если преуменьшить в несколько раз. Ну и что!? Мне так удобно, если я тут все уберу, то потом тем более ничего не найду. Ага, вот он родимый, спрятался под книгой Чарльза Диккенса, может и ее взять? Я положила на ладонь увесистую книгу и пролистала ее, при этом обдумывая собственный вопрос. Зачем таскать эту увесистую макулатуру, если в наше время современная техника позволяет читать книги в электронном виде. Хотя читать по настоящей книге куда приятней.

Сегодня меня отправляют (конечно, не по своей воле) в частную школу на окраине Мавиль-Орна. Зачем выбрали столь отдаленное место, не имею ни малейшего понятия. Я обшарила весь Интернет, чтобы отыскать это богом забытое место, но так и ничего не нашла. Очень надеюсь, что это не монастырская школа. Меня скорей назначат Мамой Римской, чем надолго задержат там, а при уходе моего святейшества, врубят на все семь аккордов Джеймса Брауна "I Feel Good" и будут зажигать не хуже элитного бомонда.

— Джес!

По дому раздался громкий и суровый голос матери, от чего я подскочила как ошпаренная, при этом задев клетку с попугаем. Чик с трудом удержался на своем шесте, при чем его занятный хохолок встал по стойке смирно. Он последний раз чирикнул и перелез на решетку. После того, как меня решили сплавить на учебу в другой город, он разрывался от чирикания, словно протестуя из-за такого решения родителей.

— На обед бы тебя соседскому коту, он давно на тебя засматривается, — я насыпала корм пернатому и решительно посмотрела на него.

Чик странно покосился на меня. Его большие медовые глаза округлились, а хохолок медленно и мучительно вернулся в лежачее положение.

Я усмехнулась и подала ему зернышко прямо в клюв.

— Шучу, конечно, так что не пугайся.

Попугай поверил и взял зернышко, но не успел им насладиться, как я добавила:

— Никому я тебя не отдам! Сама съем! Вон какие окорачка отрастил.

Кажется у бедного попугайчика сейчас случится инфаркт. Я улыбнулась перепуганному попугаю, который так и остался висеть на клетке с зернышком в клюве. Чувствую, аппетит у него не скоро проснется.

— Глупый ты Чик! — выставила диагноз я, — А еще смотришь так, словно все понимаешь. Ладно, птица. Не скучай, скоро увидимся.

Я отошла от клетки с перепуганным до смерти попугаем и вышла из родимой комнатки.

Спустившись с грохотом по лестнице, волоча за собой сумку, которая в принципе носится на плече, последний раз осмотрела дом, пытаясь все запомнить. Столько лет здесь живу, а приходится уезжать из-за какой-то школы. Друзья, знакомые, любимый городок. Все это сменить на новое место… Что может быть ужаснее. Я обреченно выдохнула и прошла в гараж, представ перед матерью при полном параде.

Она стояла у машины, скрестив руки на груди. Тут же ее глаза отсканировали мой внешний вид с ног до головы.

— Ты собираешься ехать в школу в этом?! — возмутилась она.

Я мельком глянула на свою одежду, хотя имела четкое представление о том, что на мне одето. Но судя по реакции матери, что-то было не то. Вроде ничего плохого: свободные серовато-голубые джинсы, белые кеды, синяя футболка и белая олимпийка с тремя золотыми полосками вдоль рукавов. Может скейт в руках ее так смутил?

— Ну. у, да! — подтвердила предположение матери я.

— Иди, и переоденься во что-нибудь более приличное и официальное!

Ах вот в чем проблема? Я гордо вздернула подбородок и уверенна зашагала к машине. Скейт и сумка были аккуратно устроены на заднем сиденье, тем временем как я жестко приземлилась на переднее.

— Это что еще за выходки? — воскликнула мама.

Отвечать не хотелось, но злость кипела во мне подобно реакции вулкана, готового вот-вот взорваться. Вчера я сожгла не всю злость, пока устраивала очередную истерику по поводу своего отъезда, так что на сегодня осталось предостаточно. Со второй попытки, я сорвалась.

— Выгоняешь дочь из дома, а еще говоришь, как одеваться. И еду я туда, чтобы учиться, а не моду показывать!

Отлично. Называется, высказалась с дальнейшими последствиями. Сейчас разразится Третья Мировая, не иначе. Я с опаской посмотрела на мать, которая была готова испепелить меня глазами. От такого взгляда, я интуитивно вжалась в сиденье машины. Три, два, один…

— Я не выгоняю тебя из дома! — крикнула она, — Мы с отцом работаем, часто ездим по командировкам и мы не можем оставлять тебя дома одну! Еще раз заговоришь на эту тему… — она погрозила пальцем и замолчала.

Решив, что разговор дальше абсолютно бессмыслен я, надувшись, уставилась на панель приборов. Не хочу ехать в школу. Лучше бы и правда оставалась дома одна. Мне уже семнадцать, в конце концов, неужели не могут позволить самостоятельно принимать решения?!

До вокзала ехать далеко не надо, но каждая минута в такой атмосфере длилась мучительно долго. Я то и дело смотрела в окно, старалась избегать взгляда матери. Она часто смотрела на меня и это раздражало еще больше. Единственным способом успокоиться и как-то отвлечься, я сочла рассматривание людей проезжающих по противоположному потоку. Благодаря тому, что машины ехали медленно, это не составляло труда. С утра мало кто бывает в настроение, так что этим фактом я и утешалась.

Наконец, мы припарковались около вокзала. К удивлению матери и меня любимой, было обнаружено, что на поезд я опаздываю. Он отправляется с перрона через две минуты. Мама стала подгонять меня к центральному выходу, при этом обнимая, словно прощаясь на веки веков. Быстренько чмокнув ее в щеку, я вбежала на вокзал. Только внутри до меня дошло, что путь не близкий. Прикинув и сообразив, что на поезд бегом не успеть я сделала единственное, что пришло в голову на данный момент: вскочила на скейт и понеслась по холлу, старательно объезжая шедших впереди людей. Да, предстоит очень нервная гонка. Быстро соображая, где находится одиннадцатый перрон, старательно удерживала тяжелую сумку в руке, которая наровилась выскользнуть.

Одиннадцатый перрон оказался самым последним на вокзале, как и поезд, который уже двигался. Пришлось прибавить ходу. Смотря на движущуюся груду железа, не заметила внезапно появившейся передо мной тележки с багажом. Ну, вот всегда так! Выругавшись несколькими нецензурными словами, я, сама не ожидая от себя такой реакции, перескочила через нее, словно слившись воедино со скейтом. Еще более удивило то, что приземлилась обеими ногами на доску. Обычно в таких прыжках мы летим с ним в разные стороны, при чем он молча, а я матерясь на трех языках словно пулемет. Чуть позже подумаю об этом обязательно и даже попробую повторить, но сейчас для меня важен поезд, нахально набирающий обороты и отправляющийся в "уже" ненавистную школу. Набрав нужную скорость, догнала эту едущую рекламу ржавчины и сравнялась с последним грузовым вагоном. Так, теперь главное не промазать и попасть в вагон, а не мимо, прямиком на грязные рельсы. Закинув внутрь увесистую сумку, вскоре приземлилась туда и сама. Надо же, с большим трудом, но успела. Отдышавшись вволю, жадно глотая воздух и мысленно повторяя фразу "и все-таки я тебя сделала зараза рельсовая" я попыталась встать, но и тут меня поджидал сюрприз — ноги не слушались. Не поняла прикола! Я что, от нервов ходить перестала?! Так, без паники Джессика. Успокоив бешено бьющееся сердце, решилась на еще одну попытку встать. Слава Рамсесу, могу ходить. Сделав несколько прыжков для проверки крепости ног, и то, что они способны держать пятидесяти килограммовый вес, осмотрела место своего пребывания. Уж где-где, но не заставите меня ехать до школы в этом вагоне. Я не для этого покупала билет, чтобы разъезжать в багажном отделе. Так, стоп, багажный отдел и не заперт? Хм, странно… Ладно, потом узнаем все подробности. Чрез ругань, мат и ушибы, я таки пробралась через деревянные чемоданы и выбралась из жесткого отдела, как тут наткнулась на проводника. Он смотрел на меня такими глазами, словно увидел президента выбравшегося из канализации. Кругленький мужчина лет сорока в странной форме темно-зеленого цвета, обретя столь скрытый в самых потаенных недрах души дар речи, наконец, спросил: