Последний Ланнистер (СИ) - Качим Марк

Глава 1

Теснота, смрад, почти полная темнота — к этому он уже привык за время плена у Старков. Вот разве что в клетке посреди лагеря было не так темно, но там были другие "прелести". Все можно перенести. Кроме одного — слабых, едва различимых стонов Серсеи.

Из всех многочисленных прегрешений сестры сейчас Джейме больше всего злился на эти звуки. Хотелось орать: "Заткнись! Заткнись уже наконец!" — как изредка орала сама Серсея от усталости и отчаяния, когда у детей резались зубы, и она не спала ночами. Так злиться можно только на тех, кого по-настоящему любишь. И чем сильнее любишь, тем сильнее злишься, особенно, если вымотан до предела. Наверное, поэтому Серсея заказала его убийство вместе с убийством Тириона — думал Джейме. Из любви и отчаяния.

Серсея снова застонала, и Джейме сцепил зубы, лишь бы не выпустить заветное "Заткнись!" наружу. Если бы она помолчала хоть немного! Не заставляла с каждым болезненным вздохом чувствовать себя никчемным и беспомощным. И в то же время перестать слышать ее стоны он боялся до шума в ушах и темноты перед глазами. Если Серсея замолчит, значит — все кончено.

Умом он понимал — так было бы лучше. Даже если бы его оставили здесь, рядом с ее гниющим трупом, как сама Серсея поступила с Элларией Сэнд. Тихо умереть во сне, не дожидаясь неизбежного "дракарис", когда их ребенок покинет утробу матери и перестанет быть живым щитом — для Серсеи это было бы облегчением. Но он не мог заставить себя смириться с этой мыслью. Стоило только представить, что Серсея не дышит, что биение сердца, которое он часто чувствовал рядом, порой принимая за собственное, прекратилось — и мир останавливался.

Как ни просила его Серсея исполнить старое глупое пророчество — прекратить мучения, как ни подставляла тонкую шею под здоровую левую руку, Джейме не мог этого сделать. Сам не знал, почему. Ребенок? Глупости! Ребенка не ждет ничего хорошего в мире, в котором они его оставят. Он знал, что выторговав жизнь этому младенцу, обрек его на судьбу, полную страданий. И сделал это сознательно. Ради Серсеи.

Это нельзя было даже назвать любовью. Его чувства к Серсее были похожи на древнее темное колдовство, из тех проклятий, что подавляют волю. Будто он один из бессмысленных вихтов, повинуясь неизвестно чьему приказу, существует с единственной целью — защищать Серсею, делать ее счастливой. Любой ценой.

Защищать Серсею… Да, какой бы опасной она ни казалась другим, какой бы сильной ни считала себя сама — для него Серсея всегда была хрупким нежным существом. Прекрасный цветок — со смертоносным ядом в каждом лепестке.

Когда-то ему нравилось ощущение собственной силы на фоне ее хрупкости, но сейчас, под участившиеся к рассвету болезненные стоны, хотелось побыть просто человеком. Орать во всю глотку — от усталости, безнадежности, от страха перед будущим. Но рядом с Серсеей нельзя. Рядом с Бриенной… Пожалуй, рядом с ней можно было бы.

Леди Бриенна Тартская. Вернее — сир, он сам же и посвятил ее в рыцари. А потом поступил… Ну да. Как он обычно поступает. Как типичный негодяй — берет, что захочется, и не думает о последствиях. Человек без чести. Ему к этой глупой кличке не привыкать, она уже не задевает. Почти. А обесчещенной, если история всплывет, назовут Бриенну. И от этого было неожиданно больно.

И все же, несмотря на уколы совести, воспоминания о Бриенне были тем единственным, что поддерживало его все последние недели. Или уже месяцы? Он потерял счет дням. Злая насмешка судьбы — в плену у Старков он выживал мыслями о Серсее. А сейчас, деля с сестрой каменный мешок камеры и тощий соломенный матрас, он жил памятью о Бриенне. Даже теми днями, когда она тащила его на привязи со связанными руками и делала вид, что его насмешки ее не задевают.

Бриенна… Интересно, знает ли она? Жив ли еще глупец Сноу? Второе маловероятно, учитывая, как изменились условия их содержания, а первое… После того, что он сделал — как он ушел, оставив эту, казалось, непрошибаемую женщину в слезах, не исключено, что она никогда ничего не захочет слышать о Джейме Ланнистере. Цареубийце, клятвопреступнике. Одним словом — предателе.

Узкий луч восходящего солнца пробился сквозь крошечное окошко в массивной двери. Полчаса на рассвете — вот и все время, когда они могли видеть солнце. Вернее, он мог. Серсея всегда спала утром. Да и на протяжении дня тоже — разве что просыпалась ради крошечных порций еды, которую поглощала с жадностью, наплевав на гордость. Ребенок требовал своего, живот уже начал оформляться, и Серсея была постоянно голодна. Джейме отдавал ей половину своей порции, но знал, что этого недостаточно…

Поначалу все было не так плохо. Когда он только явился на суд над Серсеей, в сдавшемся на милость Таргариенов городе его принимали с должным почетом — как одного из участников Битвы с Королем Ночи. И на суд пустили без возражений.

Серсея вела себя как обычно — отвратительно. Будто не понимала, что насмешки над победителями и кривляние унижают лишь ее саму. Хохотала как безумная, потешаясь над выплывшим из-за писем Вариса наружу фактом: Джон Сноу — тоже Таргариен, законный наследник Железного престола. Будто лишившись последних крох инстинкта самосохранения, дразнила Дейенерис тем, что та наверняка спала с собственным племянником, и тем, что северянину на престоле Вестерос будет рад больше, чем чужестранке-Таргариен…

Наверняка, Дейенерис казнила бы ее, не дожидаясь окончания суда, если бы Джейме не попросил слова. Если бы не сказал, что просит судей дать ему возможность разделить с сестрой любую кару, какую ей назначат, в обмен на жизнь ее ребенка. Их ребенка — он даже не стал отпираться. Вместе грешили, вместе отвечать. После этого Серсея заткнулась. Посмотрела на него затравленно. Не сказала ни слова о его поступке, ни тогда, ни позже.

Джон Сноу на его словах встал, будто желая отговорить, но тоже — промолчал. Зато заговорил, когда Дейенерис попыталась насмехаться над самим Джейме. Кажется, впервые показал королеве зубы прилюдно — посмел возражать. Перечислил какие-то достоинства Джейме, подвиги в Битве, о которых он сам не очень-то помнил. Вынудил королеву Таргариен принять условия Ланнистера. Может, именно это и стало первой трещиной в отношениях Сноу с гордячкой Дейенерис?

Первое время их с Серсеей жизнь едва ли можно было считать настоящим заточением осужденных на смерть. Их держали в просторных соседних камерах и позволяли видеться на ежедневных прогулках. Кормили не то чтобы роскошно, но не хуже, чем солдат под его командованием когда-то. Но это длилось лишь первые три недели. Затем, посреди ночи его грубо выдернули из постели, не дав толком одеться. Выволокли из камеры к перепуганной, пусть она и пыталась это скрывать, Серсее — та тоже осталась в одной ночной рубашке. В ответ на их вопросы лишь сыпались оскорбления и насмешки.

Их бросили в эту темную, затхлую, пусть и продуваемую насквозь ветрами камеру на вершине одной из башен, вопреки традиции не посадив в подвальные темницы. Оставили трястись от холода и неизвестности до утра. А утром явилась Дейенерис, и все стало понятно.

Джейме и раньше слышал разговоры, что младшая Таргариен может повторить судьбу своего безумного отца, но не придавал этому значения. Его в тот момент занимали другие вещи. Но увидев королеву тем утром, ее взгляд… Джейме хорошо его помнил — именно такой взгляд был у Эйриса за минуты до того, как Джейме вонзил ему клинок в спину. И сделал бы это снова. И жалел только об одном — что не может повторить это с Дейенерис.

Он не особо понимал, что она говорила. Ясно было, что Сноу обвинили в предательстве, и что Ланнистеры — интересно, КАК?! — якобы этому предательству способствовали. То ли Тирион отличился, то ли безумный разум Таргариен видел связи там, где их не было… Джейме не успевал следить за поворотами мысли Дейенерис, частившей так, будто от скорости ее речи зависело ее право на престол. Уловил главное — она считает их заложниками и ждет возможности убить их у Сноу и "его северных приятелей" на глазах.