Девять рассказов (сборник) - Джером Сэлинджер

Джером Сэлинджер

Девять рассказов

J. D. Salinger

Nine Stories

© М. Немцов, перевод на русский язык, 2017

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

Дороти Олдинг и Гасу Добрано[1]

Нам известно, как звучит хлопок двух ладоней.

Но как звучит хлопок одной?

Самый день для банабульки

В отеле поселились девяносто семь рекламщиков из Нью-Йорка и так забили все междугородные линии, что девушке из 507-го пришлось ждать соединения с полудня чуть ли не до половины третьего. Однако времени она не теряла. Прочла в женском карманном журнале статью «Секс – развлечение. Или ад?». Вымыла щетку и расческу. Свела небольшое пятно с юбки бежевого костюма. Перешила пуговицу на блузке из «Сакса»[3]. Выдернула два свежих волоска, пробившихся из родинки. Когда телефонистка наконец вызвала девушкин номер, та сидела в нише окна и докрашивала ногти на левой руке.

Такие девушки совершенно ничего не станут бросать, если звонит телефон. У таких, судя по всему, телефон не умолкает с наступления половозрелости.

И вот телефон разрывался, а она подвела кисточку к ногтю мизинца и очертила контур лунки. После чего закрыла пузырек и, встав, помахала в воздухе левой – невысохшей – рукой, туда-сюда. Затем сухой рукой взяла из оконной ниши уже полную пепельницу и перенесла на тумбочку, где стоял телефон. Села на заправленную узкую кровать и – на пятом или шестом звонке – сняла трубку.

– Алло, – сказала она, отставив левую руку подальше от белого шелкового халата, который только на ней и был – да еще шлепанцы: кольца остались в ванной.

– Нью-Йорк вызывали, миссис Гласс? На про воде, – сказала телефонистка.

– Спасибо, – ответила девушка и пристроила пепельницу на тумбочке.

Пробился женский голос:

– Мюриэл? Ты?

Девушка слегка отвернула трубку от уха.

– Да, мама. Ты как? – ответила она.

– Я до смерти за тебя переживала. Ты почему не позвонила? У тебя все хорошо?

– Я пыталась дозвониться вчера вечером и позавчера. Здесь телефон…

– У тебя все хорошо, Мюриэл?

Девушка увеличила угол между ухом и трубкой.

– Все прекрасно. Только жарко. Такой жары у них во Флориде не бывало с…

– Ты почему не позвонила? Я до смерти за…

– Мама, дорогая моя, не ори на меня. Я прекрасно тебя слышу, – сказала девушка. – Вчера вечером я звонила дважды. Один раз прямо после…

– Я и отцу твоему сказала вчера вечером, что ты, наверное, позвонишь. Так нет же, он… У тебя все хорошо, Мюриэл? Скажи правду.

– У меня прекрасно. И хватит уже спрашивать.

– Вы когда доехали?

– Откуда я знаю? В среду утром, рано.

– Кто вел?

– Он, – ответила девушка. – И не дергайся. Вел он очень славно. Я даже поразилась.

– Он вел? Мюриэл, ты дала мне слово, что…

– Мама, – перебила девушка. – Я же говорю. Он вел машину очень славно. Вообще-то не больше пятидесяти всю дорогу.

– А с деревьями не глупил, как раньше?

– Я же сказала, мама, он очень славно вел. Ну пожалуйста. Я попросила его держаться поближе к белой полосе и все такое, и он меня понял и держался. На деревья даже старался не смотреть, я видела. Кстати, папа машину починил?

– Нет еще. Требуют четыреста долларов только за…

– Мама, Симор сказал папе, что заплатит за ремонт. Незачем…

– Ну, посмотрим. Как он держался – в машине, ну и в целом?

– Нормально, – ответила девушка.

– Обзывал тебя этой жуткой…

– Нет. У него теперь кое-что новенькое.

– Что?

– Ох, да какая разница, мама?

– Мюриэл, я хочу знать. Твой отец…

– Ладно, ладно. Он зовет меня мисс Духовная Гулёна-1948, – ответила девушка и хихикнула.

– Ничего смешного, Мюриэл. Совершенно ничего. Это кошмар. А вообще – грустно. Как подумаю, что…

– Мама, – перебила девушка. – Послушай меня. Помнишь книгу, которую он мне прислал из Германии? Ну эту – немецкие стихи. Куда я ее задевала? Ума не…

– Она где-то у тебя.

– Точно? – спросила девушка.

– Разумеется. То есть где-то у меня. В комнате у Фредди. Ты ее бросила тут, а у меня не было места в… А что? Она ему нужна?

– Нет. Но он про нее спрашивал, когда мы ехали. Прочла я или нет.

– Она же на немецком!

– Да, моя дорогая. Это без разницы. – Девушка закинула ногу на ногу. – Он говорит, стихи эти, оказывается, написал единственный великий поэт нашей эпохи. Говорит, надо было перевод купить или как-нибудь. Или выучить язык, если угодно.

– Кошмар. Кошмар. А вообще – грустно, вот что. Твой отец вчера вечером сказал…

– Секундочку, мама, – сказала девушка. Сходила к окну за сигаретами, закурила, вернулась к кровати. – Мама? – спросила она, выдыхая дым.

– Мюриэл. Так, послушай меня.

– Я слушаю.

– Твой отец разговаривал с доктором Сивецки.

– Так? – сказала девушка.

– Он все ему изложил. По крайней мере, мне он так сказал – ты же знаешь своего отца. Про деревья. Эту историю с окном. Весь этот кошмар, что он бабушке наговорил про ее виды на кончину. Что он сделал с этими славными снимками с Бермуд – все.

– И? – сказала девушка.

– И. Во-первых, тот ответил, что выпускать его из госпиталя – это было преступление армии, слово чести. Он весьма определенно сказал твоему отцу, что есть немалая возможность – очень большая возможность, как он сказал, – что Симор совершенно утратит контроль над собой. Даю слово чести.

– Здесь в отеле есть психиатр, – сказала девушка.

– Кто? Как его фамилия?

– Откуда я знаю? Ризер или как-то. Говорят, очень хороший.

– Никогда не слышала.

– Но он все равно, говорят, очень хороший.

– Мюриэл, пожалуйста, не хами. Мы за тебя очень переживаем. Вообще-то вчера вечером отец хотел вызвать тебя телеграммой дом…

– Мама, я сейчас домой не поеду. Так что успокойся.

– Мюриэл. Слово чести. Доктор Сивецки сказал, что Симор может совершено утратить кон…

– Я только что приехала, мама. Это у меня первый отпуск за много лет, и я не собираюсь все упаковать обратно и мчаться домой, – сказала девушка. – И я все равно сейчас дороги не перенесу. Я так обгорела, что хожу с трудом.

– Ты на солнце обгорела? Ты что, не мазалась этим «Бронзом», я же тебе положила? Я в сумку прямо…

– Мазалась. Но сгорела все равно.

– Кошмар. И где ты сгорела?

– Везде, дорогая моя, везде.

– Кошмар.

– Выживу.

– Скажи мне, а ты с этим психиатром говорила?

– Ну как бы, – ответила девушка.

– И что он сказал? Где был Симор, когда вы разговаривали?

– В Океанском салоне, на пианино играл. Он оба вечера, что мы тут были, играл.

– Ну, и что он сказал?

– Ой, да ничего такого. Сначала со мной сам заговорил. Я вчера вечером на бинго рядом с ним сидела, и он спросил, не муж ли это мой играет в соседнем зале на пианино. Я говорю, да, муж, а он спрашивает, он что, заболел. А я говорю…

– А почему он спросил?

– Откуда я знаю, мама? Наверное, Симор бледный такой, – сказала девушка. – В общем, после бинго они с женой позвали меня выпить. Я и пошла. Жена у него просто жуть. Помнишь это кошмарное вечернее платье, мы его в витрине «Бонуита»[4] видели? Ты про него еще сказала, что к нему нужно маленькую, просто крохотную…

– Зеленое?

– Вот в нем она и ходит. Там одни ляжки. Она у меня все спрашивала, не родственник ли Симор той Сюзанне Гласс, у которой магазин на Мэдисон-авеню, шляпный.

– Но что же он сказал? Врач.

– А. Ну, в общем, ничего такого. То есть мы же в баре сидели и прочее. Там жуткий шум.

– Да, но… но ты ему рассказала, что он пытался сделать с бабушкиным креслом?

– Нет, мама. Я не очень вдавалась в подробности, – ответила девушка. – Может, еще получится с ним поговорить. Он торчит в баре целыми днями.

– А он не сказал, возможно ли, чтобы… ну, ты понимаешь – он чудить, скажем, начал? С тобой что-нибудь сделал?!

– Вообще-то нет, – ответила девушка. – Ему нужно побольше фактов, мама. Им же про детство надо все вызнать – вот в этом смысле. Я же сказала, нам едва удалось вообще поговорить, такой там шум стоял.

– М-да. Как твое синее пальто?

– Нормально. Я часть набивки вытащила.

– А что вообще с одеждой в этом году?

– Жуть. Но инопланетная. В общем, сплошные блестки, – сказала девушка.

– Как номер?

– Нормально. Но и только. Тот, что у нас до войны был, не дали, – сказала девушка. – Люди в этом году кошмарные. Ты бы видела, что с нами в ресторане сидит. За соседним столиком. Будто на самосвале приехали.

– Ну что, сейчас так повсюду. Как балерина?