Петя Кантроп - Натан Эйдельман

Эйдельман Натан

Петя Кантроп

Натан Эйдельман

Петя Кантроп

Петр Алексеевич ко мне приходит и говорит:

- Я великое открытие сделал.

А я отвечаю:

- Это бывает.

Тогда он достает большую мензурку, наполненную розовой жидкостью:

- Вот мое открытие.

- И это бывает, - отвечаю.

- На слово вы не верите ученым. Но настанет время, никто не будет нас проверять: сделано - сказано!

Затем Петр Алексеевич отмерил и вылил в чашку немного жидкости, выпил и превратился в своего папу Алексея Михайловича. Я, по чести говоря, совсем не удивился, потому что знаю Петиного папашу много лет. Правда, никогда я его таким моложавым не видел, разве что на фотографиях. Выглядел он не старше своего сына.

- Добрый день, Алексей Михайлович, - говорю. А он на меня как-то странно смотрит и не узнает. Потом вздрогнул и стал разглядывать брюки и пиджак: Петина одежда на "старике" затрещала, потому что Алексей Михайлович против своего наследника много корпулентнее.

- Здравствуйте, Алексей Михайлович, я же Антон, товарищ вашего сына.

Алексей Михайлович разгневался:

- Какой товарищ? Какого сына? Нет у меня пока что никаких детей, жена мальчиков не любит и хочет родить дочь. И вообще где я?

Вежливо объясняю, что я сын Якова Осиповича, его соседа. Тут папаша так захохотал, что Петин пиджак, подобно феодальному государству, стал стремительно распадаться на отдельные территории.

- Если ты Якова сын, значит, он уже в детской коляске был отцом семейства.

- А какое, кстати, число сегодня и год? - спрашиваю я.

- Что, ты не в ногу со временем живешь, что ли? - шутит Алексей Михайлович. - 6 июля 1940 года.

Смекаю, что до Петиного рождения еще почти целый год, и протягиваю его папаше сегодняшний номер "Советского спорта".

- Вот, - говорю, - свежая газетка от 18 февраля 1966-го...

Алексей Михайлович как впился в газету, как рот разинул, так и просидел молча не знаю сколько времени. И вдруг рот закрыл и превратился в Петьку.

Петя обругал себя за то, что не снял костюма перед опытом, и сказал:

- Видишь, открытие какое я сделал? Ровно пятнадцать минут действует.

- А если принять двойную дозу твоего эликсира?

- Пожалуйста.

Отмерил, выпил вдвое против прежнего и тут же сделался собственным дедушкой Михаилом Федоровичем, которого я в детстве видал. Михаил Федорович был молод и худощав. Драный Петин костюм на нем висел, как на пугале.

Разумеется, я не стал расспрашивать Михаила Федоровича, узнает ли он меня и как относится к своему сыну Алексею Михайловичу, но завел такой разговор, что "старику", мне отвечая, пришлось сказать, какое сегодня число.

- 12 мая.

- А год?

- 1902-й, - смеется.

Тут я вспомнил, что дед был любителем поэзии, и немало удивил его кое-чем из Блока, Маяковского и Багрицкого, которых он еще знать не мог. Чтобы не вызывать лишних расспросов, я собирался сообщить дедушке Мише, что все эти стихи сам сочинил, но сделаться великим плагиатором не успел; пятнадцать минут прошло, и передо мною был снова Алексей Михайлович образца 6 июля 1940 года. Меня он опять видел в первый раз, но я уже имел опыт обращения с ним: поговорил о погоде, затем сунул в руки "Советский спорт" и спокойно дождался появления Петра Алексеевича.

А Пете я задал только три вопроса.

- Вопрос первый: что, если бы несколько минут назад невзначай зашел ко мне в комнату настоящий, то есть сегодняшний, твой папаша Алексей Михайлович и встретил бы самого себя в молодом возрасте?

- Да, - сказал Петя, - это был бы нежелательный вариант. Папа у меня задиристый, мог и в ухо дать.

- Какой папа какому?

- А не все ли равно?

Второй вопрос я задал такой:

- В чем же секрет твоего эликсира?

Петя сказал, что основная формула его эликсира Р=М+П, то есть РЕБЕНОК = МАМА + ПАПА. В первый миг своего существования в ребенке нет ничего своего (плоть от плоти двух родителей). Потом уж к М+П прибавляется еда, среда и прочее бытие. Но каждая мама и каждый папа сами вначале составляли определенное сочетание своих родителей, те - своих и т.д. и т.п.

- Значит, что надо? - спросил Петя риторически. - Надо найти способ в каждом человеке выделить нужного предка в чистом виде, а для этого убрать на время черты и качества других предков. Вот этот напиток в зависимости от дозы и дает любого предка: чуть больше - прапрадедушка, чуть меньше папаша... Ну, разумеется, все они появляются в том возрасте, в котором были при начале существования своего сына. Папаше было, к примеру, тридцать семь. Когда я начался. Приняв минимальную дозу розовой водицы, я отсекаю множество свойств и становлюсь своим молодым отцом. Всего, правда, на пятнадцать минут, дольше никак не выходит. Ну, а приняв пять доз, я на девятьсот секунд обращаюсь в прапрапрадеда в момент основания прапрадедушки... Так что, как видишь, все до того просто, что непонятно, отчего никто доселе такого открытия не совершил.

Тут я задал третий вопрос:

- А почему ты не делаешься мамашей или прабабушкой?

Петр Алексеевич поважнел, достал мензурку с синей жидкостью.

- Вот женский эликсир. Перемешивая два напитка, можно получить любого из двух дедушек, или двух бабушек, или, если угодно, какую из шестнадцати прапрабабушек. Но... - тут Петя замялся, - но я как-то стесняюсь превращаться в женщин. У меня почему-то всегда есть опасение, что синий эликсир мой вдруг откажет и я навсегда останусь собственной прабабкой. Конечно, и розовый может сплоховать, но - умереть мужчиной предпочтительнее...

"Хорошие все-таки друзья у меня, - думал я, слушая Петю, - Ученые и приятные".

Из моего дневника

21 февраля. Петр привел знакомого студента Володю Пушкина. Мы все подготовили, чтобы на пятнадцать минут превратить Володю в его прямого предка Александра Сергеевича. Однако мы так волновались, что дали Володе лишнего и вместо Пушкина получили Ганнибала, Арапа Петра Великого. Оробели мы, конечно, но Петя заговорил о фортификации, и арап, с детства привыкший ничему не удивляться, принялся чертить и объяснять. В разгар очень любопытного объяснения он сделался, однако, Осипом Абрамовичем Ганнибалом, мрачным и злым, и дико заорал: "Водки!!!"

Мы побежали, принесли. Он выпил раз, два, три, заставил нас пить. Мы не хотели, но он настаивал, да нам и отказываться было стыдно. Как это ни удивительно, но довел он нас за пятнадцать минут до такого состояния, что мы и Надежду Осиповну, и Александра Сергеевича, и детей, и внуков, и правнуков Пушкина проспали, и когда очнулись, то Ганнибалы-Пушкины уже превратились в студента Володю, и, сколько мы его ни уговаривали, больше он не желал подвергаться опыту, боялся в себя не вернуться.