Песочное время - рассказы, повести, пьесы - Олег Постнов

Постнов Олег

Песочное время - рассказы, повести, пьесы

ОЛЕГ ПОСТНОВ

ПЕСОЧНОЕ ВРЕМЯ: РАССКАЗЫ. ПОВЕСТИ. ПЬЕСЫ

Памяти моих родителей

ОТ АВТОРА

Эта книга, как и почти любое издание в наше время, в той или иной мере обязана своим выходом в свет благосклонности спонсеров, среди которых имя моего старинного друга Е.А.Бененсона, возглавляющего ныне фирму WBI FINANCIAL (USA), должно по праву прозвучать в первых строках. Собственно, кроме финансовой стороны дела, я глубоко признателен ему за многолетнюю моральную поддержку и интерес к моему творчеству, что, порою, бывает важней - как, например, и в этом случае, - одного только денежного участия. В конце концов деньги безличны. Что же касается Е.А.Бененсона, то, вместе с нашим общим другом Д.В.Баталиным, он всегда был и остается одним из первых читателей всех моих произведений, а, соответственно, и критиком их. Влияние этих двух людей на мое творчество всегда было решающим и, вероятно, благотворным.

Конечно, сборник художественных произведений - не научный трактат. И создание художественного текста процесс совсем особый, куда более личный или даже интимный; но результат его в не меньшей мере нуждается в усилиях и доброй воле многих людей, порой целых коллективов для того, чтобы собрание рукописей превратилось в книгу, способную заинтересовать читателя. Эта истина очевидна. А потому мне не кажется лишним выразить благодарность руководителям и сотрудникам фирмы Такрал-Сибирь - Н.А.Казаковой, Е.А.Толмачову, М.С.Желяевой, И.В.Олейникову - обеспечившим мне техническую поддержку на многих этапах моей работы с произведениями.

И, разумеется, особые слова должны прозвучать в адрес Бориса Зубкуса, оформившего это издание. Являясь одним из наиболее известных молодых художников США - на выставке в парижском Салоне он был признан лучшим художником 1997 года - он нашел возможным создать серию картин и рисунков специально для моей книги, придав ей тем самым особый, во многом неожиданный колорит. Это обстоятельство я почитаю большой честью для себя и горжусь им.

Устоявшиеся формы официальной благодарности имеют свойство придавать словам отвлеченный, словно бы лишенный действительных чувств оттенок. И все же моя глубокая признательность коллективу научно-издательского центра ОИГГМ СО РАН, в том числе В.И.Смирновой, курировавшей издание и, по существу, явившейся главным инициатором его осуществления, а также моим редакторам - Л.В.Островской и Т.В.Романенко - вряд ли способна вызвать сомнение. Издание книги - во все времена - нелегкий труд. И потому благодарность за помощь и поддержку в этом деле, вероятно, никогда не станет одной лишь формальностью.

Рассказы ________________________________________________________________

ОТЕЦ

Начиная этот, по необходимости краткий, отчет, мы первым делом считаем долгом своим сознаться не только в собственном неумении и непривычке к составлению подобного рода документов, но, что важней, в определенной предвзятости, а значит и необъективности нашего взгляда на суть тех событий, объективное изложение которых как раз и есть, вернее, должно было бы быть целью подобного очерка - как, впрочем, и доброй волей его автора, коль скоро он уже взял на себя труд этот очерк составить.

А между тем это для нас невозможно. Мистерии родственных уз редки в наш век, и потому нет ничего удивительного в том, что наше собственное мнение, вероятно, сильно отличается от мнений прочих участников дела и особенно от мнения его главного участника (если только предположить, что его вообще следует принимать в расчет). Мы к тому же имели несчастье слишком близко коснуться некоторых сторон происшествия, которое намерены описать, хотя, опять-таки, это дело давнее, а время имеет свойство сглаживать углы. И тем не менее кое-кто безусловно найдет, что мы попросту сгущаем краски. Что выбор темы, по крайней мере, требует иных средств, чем те, которыми мы располагаем. Что, наконец, мы воспользовались - самым неделикатным образом - своей осведомленностью, вовсе упустив из виду простые нормы приличия. Все это может быть. Но приходится мириться с неизбежным. А потому мы не хотим выдумывать себе дальнейших оправданий, заранее сознаем слабость и недостаточность их и смиренно склоняем голову под справедливый упрек, лишь повторяя вслед великому древнему поэту, мол, будет и того, что болезнь указана, а как ее излечить - это уж Бог знает!

Летним утром 197* года Сергей Михайлович Дозорский, наш герой, вышел во двор своего дома с совочком в одной руке и жестяным ведерком, разрисованным многоцветными бабочками и лепестками, в другой. Поскольку Сергею Михайловичу только что накануне, позавчера, исполнилось шесть лет, дело, им предпринятое, открывало еще перед ним всю важность своего значения и было ему даже отчасти неприятно, хотя и, как он думал сам, необходимо.

Отпустив подъездную дверь (она сейчас же с грохотом обрушилась на косяк, вызвав дребезжание ближайших оконных стекол), Сергей Михайлович остановился на краю низенького бетонного крылечка, пристроенного к подъезду ввиду кривизны фундамента, и оглядел двор. Двор был залит солнечным светом и, как все дворы Городка в это время дня и года, представлял собою небольшой, в меру запущенный эдем накануне грехопадения. Здесь всего было вдоволь: кустов, газонов, берез, посыпанных гравием дорожек, все это чередовалось и уравновешивалось друг другом так, что двор не выглядел ни тесным, ни пустым, и тот, кто вздумал бы описать его словами, едва ли бы избег выражений вроде "красочный ансамбль" и "живописный беспорядок".

Дозорский, однако, глядел кругом, менее всего помышляя о красотах природы. Этот двор вместе с некоторыми окрестностями и частью соседней улицы, уводившей в другие дворы, заключал в себе мир, весьма сложный и запутанный, но который все младшие обитатели дома знали наизусть. Детство поколений копирует юность человечества, и потому двор был разбит, словно античный космос, на множество мест, понятных лишь изнутри и независимых друг от друга. Мир составлялся из этих мест.

Прямо против подъезда, тесно друг к другу, располагались два наиболее важных из них: песочник и качели. Их удачно разделяла живая изгородь, довольно высокая, чтобы скрыть тех, кто играл в песке, от тех, кто качался на качелях. Слева, ближе к дороге, юная ива теснила край белокаменной трансформаторной будки, и тут, в тени, было третье по важности публичное место двора. Называлось оно, согласно главной, принятой здесь забаве, "вокруг будки", что не мешало, впрочем, по временам использовать удобную белую стену для игры в мяч. Далее, по ту сторону улицы, пестро раскидывались задворки торгово-бытового комплекса, полные ломких, как печенье, ящиков и пыльных картонных плит. Еще в пору строительства комплекса задворки получили название "стройка", укоренившееся вопреки окончанию работ. Там тоже была белая стена (за нее въезжали товарные автомобили), перед ней лужайка, а сбоку чернел ржавый ряд мусорников - ночлежка нищих котов. Более независимые в сравнении с котами птицы порхали в голубом небе над мусорниками весь день, до вечера.

Кроме этих, общепризнанных мест, существовали и другие, не пользовавшиеся, правда, доброй славой, скорее наоборот, но все-таки нужные на свой лад. Их тоже, разумеется, все хорошо знали.

Оглядев двор и ту часть "стройки", которая видна была с крыльца будка заслоняла только шеренгу мусорников - Дозорский убедился, что ни его приятелей, ни врагов не было сейчас вблизи дома. Это обстоятельство его порадовало. У него был план, однако же он боялся как-нибудь ошибиться. Оставив крыльцо, он прошел под окнами вдоль стены и заглянул за угол, в дальний подвальный спуск, сырой и сумрачный от отсутствия солнца. Спуск тоже был пуст.

Подвал играл свою важную роль в жизни дома. Это была теневая часть мира, обитель скелетов и мертвяков. Входы в него, забранные с трех сторон решетками, служили одновременно лестницей в преисподнюю и тюрьмой, и, наряду с ними, на особом положении были только заросли кустарника: шиповный куст перед качелями, куст гибридной смородины за песочником и еще два куста неизвестной породы, с бледно-зелеными, точно вываренными листьями и мелкими сморщенными ягодами, оставлявшими на пальцах мучную пыль. Кусты образовывали лабиринты, в них играли в догоняшки, в "домики", использовали при случае по нужде, а порой, как и подвал, еще для других целей. Но сейчас ни тут, ни там не было ни души.

Правда, как это отметил про себя Дозорский, в песочнике давно уже играл сам с собой незнакомый ему молодой человек, на вид ровесник Дозорского или даже еще более солидных лет. Но он в счет не шел, так как был чужак и из другого двора. С ним можно было разве что познакомиться. Однако, во-первых, Дозорскому было сейчас не до него, а во-вторых, будучи сам человеком замкнутым, не склонным к случайным знакомствам, Дозорский в своих играх любил либо верховодить, либо оставаться в тени, тогда как от чужого можно было ждать чего угодно, пожалуй, и неповиновения. Этого бы Дозорский не стерпел. А подымать шум сейчас, когда во дворе так удобно никого не было, было бы просто глупо и шло совершенно вразрез с его планом.