Вера Васильева - Федор Раззаков

Раззаков Федор

Вера Васильева

Федор Раззаков

Вера Васильева

Вера Васильева родилась 30 сентября 1925 года в деревне Сухой Ручей Калининской области в рабочей семье. "Мои родители тверские. Мама родилась в городе, в семье рабочего-гравера, где было девять человек детей, а отец в деревне. Мама, увлеченная революционными идеями, нередко попрекала папу, что в его семье было аж две коровы! Сама она закончила коммерческое училище, изучала французский язык, привыкнуть к деревенской жизни не могла, и семья переехала в Москву. Приезжие тогда жили в подвалах, работали дворниками, истопниками. А мама устроилась на заводе, еще училась, и ее душа была больше вне дома, хотя у нее и росли три дочери. Я была младшей... А папа, напротив, после работы (он был механиком в гараже на том же заводе) спешил домой, готовил обед, ждал маму и много читал. Если люди, знавшие его, говорят, что я его истинная дочь, - для меня нет выше похвалы.

Внешне, видимо, я унаследовала его послушный, кроткий характер, а внутренне - мамины мечты о чем-то необычном", - вспоминает Вера Васильева.

Когда семья Васильевых переехала жить в Москву, их поселили в обыкновенной коммунальной квартире возле Чистых прудов: шесть человек в одной комнате (отец, мать, три дочери и младший сынишка). Однако так жило тогда большинство советских людей, и сетовать на трудности в то время было как-то не принято. Верочке не было еще и пяти лет, когда она впервые попала в театр - на оперу "Царская невеста". Это представление потрясло воображение девочки. Вернувшись домой, она села за стол, приподняла скатерть, как шатер, и запела арии собственного сочинения. Как только девочка оставалась дома одна, она наряжалась в мамины костюмы и пела, стоя у зеркала. То же самое было и во дворе. За ее вечную музыкальность ребята так и прозвали нашу героиню - Шаляпин. Когда Вера Васильева училась в школе, родители сами отвели девочку в драмкружок в Доме пионеров в переулке Стопани (там ее преподавателем был С. Л. Штейн).

Когда началась война, Васильева пошла работать на завод и одновременно училась в вечерней школе. Свою сценическую деятельность она не бросила и занималась в драмкружке во Дворце культуры ЗИЛа. В 194З году она набралась смелости и подала документы в Московское городское театральное училище, которым руководил замечательный педагог и человек Владимир Готовцев. Сдав все экзамены на "отлично", она вскоре стала студенткой первого курса.

Время тогда было военное, голодное, поэтому многие студенты училища использовали любую возможность, чтобы где-нибудь подхалтурить. Многие из них ходили на "Мосфильм" и снимались в массовках самых разных фильмов. При этом почти все студенты тайно мечтали, что кто-нибудь из маститых режиссеров обязательно заметит их и пригласит из массовки на главную роль. Мечтала об этом и Васильева. Однако счастливая для нее встреча состоялась не на территории "Мосфильма", а в раздевалке ее родного училища. Было это в 1947 году. Две женщины - ассистентки режиссера Ивана Пырьева - пришли в училище в поисках актрисы на главную роль в фильме "Сказание о земле сибирской". В тот момент, когда они появились в стенах заведения, наша героиня стояла у зеркала и прихорашивалась. Далее послушаем ее собственный рассказ:

"Одна из ассистенток подозвала меня к себе и спросила, хочу ли я сниматься в кино.

Сердце мое екнуло: "Конечно, хочу!" - ответила я, представляя себе, что где-нибудь в групповке мне дадут сказать хоть слово, а может быть, и снимут крупный план, а потом, когда выйдет картина, я с девчонками со двора и со своими родными буду ловить то мгновение, когда я мелькну на экране.

Рассматривая меня, они стали мне говорить, что начинаются съемки цветного музыкального фильма "Сказание о земле сибирской", что там будут сниматься знаменитые актеры: Марина Ладынина, Борис Андреев, Владимир Зельдин, что нужна деревенская девушка - по роли Настенька - сибирячка. Как сказал Иван Александрович Пырьев, нужна "девка - кровь с молоком"...

Слушала я их как во сне, пришла домой притихшая, затаившаяся от одной мысли, что такое чудо - съемки у знаменитого режиссера в одной из главных ролей, - такое чудо может произойти. Но как же мне понравиться режиссеру, как сделать, чтобы не упустить этот редкий шанс? Смотрю на себя в зеркало и не нравлюсь себе ужасно. Ну какая я артистка? Все во мне обыкновенное, заурядное! Надо что-то придумать, надо себя приукрасить, надо быть похожей на настоящую артистку. Как же быть?

Вечером вся квартира собралась у нас, стали советоваться. Волосы решили закрутить на тряпочки, не идти же с тощими косичками. Платье надо нарядное, чтобы быть похожей на артистку. Сестра дала мне примерить синее креп-сатиновое платье. Я себе в нем понравилась. Синий шелк ярко блестит, талия крепко схвачена тугим поясом. Остаются ноги в башмаках на низком каблуке. Меряю туфли своих старших сестер. На каблуках ходить не могу, но очень хочется быть нарядной. С трудом подошли бежевые лодочки.

Итак, я готова к завтрашнему визиту. Бессонная ночь, полная сумасшедших мечтаний, и наконец долгожданное утро. Пересаживаюсь с метро на трамвай, с трамвая на троллейбус, попадаю на проходную "Мосфильма", на знаменитую Потылиху...

Вхожу в комнату, которая мне была названа. Много народу, все чем-то заняты, вроде делом и не делом, но вид у всех такой, как будто именно от этого человека все зависит в картине. Наконец заметили меня, предлагают раздеться, скользнули по мне любопытным насмешливым взглядом - и вот я уже сижу на кончике стула. Чтобы не скучала, дают фотоальбом с пробами киноактеров. Дохожу до роли Настеньки и ревниво рассматриваю своих соперниц.

В общем, никто не нравится, но и сама себе я тоже не нравлюсь. Слишком обыкновенная...

Наконец приглашают в кабинет к Пырьеву. За письменным столом, заваленным фотографиями, эскизами декораций сидит худой человек, с измученным бледным нервным лицом, с умными живыми и цепкими глазами, волосы на голове как у мальчика пострижены, нет и следа прически и даже несколько волосков на макушке непослушно торчат...

Два-три вопроса: где учусь, где живу, наверное, чтобы успеть разглядеть, услышать, что-то понять для себя. Меня от страха как бы не существует. Я жалка и внутренне скованна, не верю в себя, душевно поникла.

Вдруг зовет тех самых ассистенток, и чувствуется, что они ощущают себя виноватыми, а главное - они явно недовольны моим видом. Объясняют, что вчера в раздевалке я была совсем другая. "Милая, скромная девочка, а сейчас она... Совсем не то".

Он отрывисто приказывает: "Подите расчешите ее как следует, заплетите косички, наденьте костюм Настеньки, сфотографируйте, потом зайдете"...

Когда я снова очутилась в его кабинете, он вновь осматривает меня, но уже чуть повнимательнее, добрее. Потом вдруг неожиданно приказывает: "Принесите два простых чулка".

Побежали за чулками, не спрашивая зачем. Я снова испугалась - значит, и с ногами что-то не в порядке...

Наконец принесли чулки. Отдали... Иван Александрович закатал чулки в два узла, подошел, сунул мне в декольте, где должна быть пышная грудь, которой у меня не было, и спокойно объяснил: "А то лицо толстое, а фигура тощая".

Так я и снималась с подложенной грудью, да талия была поднята так высоко, что я была похожа на бабу, которой обычно прикрывают чайники..."

Натурные съемки фильма проходили в Звенигороде, а павильонные - в Чехословакии. Там были выстроены огромные декорации (многие потом утверждали, что на экране они выглядели безжизненными). Однако съемки в Праге оставили в памяти Веры Васильевой не самые приятные впечатления. Вот что она рассказывает: "К великому моему сожалению, в Праге в отношении ко мне у Ивана Александровича произошел перелом в дурную для меня сторону. Мои сцены почти не снимались, я была целый день свободна, ходила по Праге, очарованная городом, людьми. Мне даже в голову не приходило, что Пырьев, снимая другие сцены, в которых меня нет, заметит мое отсутствие.

Однажды, идя по улице, я случайно увидела Ивана Александровича и радостно бросилась ему навстречу, и вдруг почувствовала, что от прежней открытости не осталось и следа. Нарочито ласково он сказал: "А, Веронька, все гуляешь?" Я простодушно ответила, полагая, что раз не занята в съемках, то могу проводить время как хочу: "Да, гуляю".

На это я услышала завуалированный странной улыбкой ответ: "Ну, гуляй, гуляй..."

И теперь, когда прошло так много лет, думаю, что в этом был все тот же характер Пырьева. Он не мог простить мне, что я не рвалась на съемки, даже если я в них не занята, что я могла существовать без его участия. Его предельная отдача своему делу требовала такой же отдачи от всех. Мое отсутствие на съемках он расценил как отсутствие заинтересованности и даже какое-то предательство.

За два месяца, что мы жили в Праге, я два-три раза была вызвана на съемки, и уже не подходил ко мне Пырьев, не поправлял на мне ни платочек, ни бусики, ни косички. Просто снимал то, что нужно по кадру, - и все. О том, что это не было случайностью, говорит такой факт: после большого успеха фильма, работая уже в театре, случайно увидев Ивана Александровича в Доме кино, я подошла к нему, чтобы сказать несколько добрых слов, и снова услышала: "А... а... Веронька, ну что, не снимаешься ни в чем?" Мне ничего не оставалось, как признаться: "Нет, не снимаюсь, Иван Александрович..." И его ласковое, удовлетворенное: "Ну, ну..."