Поэтические сборники - Николай Гумилев

Гумилев Николай

ПОЭТИЧЕСКИЕ СБОРНИКИ

Содержание

Чужое небо

Колчан

Путь конквистадоров

Костер

Романтические цветы

Жемчуга

* Чужое небо *

I.

117. АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ

Он мне шепчет: "Своевольный,Что ты так уныл?Иль о жизни прежней, вольной,Тайно загрустил?

"Полно! Разве всплески, речиСумрачных морейСтоят самой краткой встречиС госпожой твоей?

"Так ли с сердца бремя сниметГолубой простор,Как она, когда подниметНа тебя свой взор?

"Ты волен предаться гневу,Коль она молчит,Но покинуть королевуДля вассала — стыд".

Так и ночью молчаливой,Днем и поутруОн стоит, красноречивый,За свою сестру.

118. ДВЕ РОЗЫ

Перед воротами ЭдемаДве розы пышно расцвели,Но роза — страстности эмблема,А страстность — детище земли.

Одна так нежно розовеет,Как дева, милым смущена,Другая, пурпурная, рдеет,Огнем любви обожжена.

А обе на Пороге Знанья...Ужель Всевышний так судилИ тайну страстного сгораньяК небесным тайнам приобщил?!

119. ДЕВУШКЕ

Мне не нравится томностьВаших скрещенных рук,И спокойная скромность,И стыдливый испуг.

Героиня романов Тургенева,Вы надменны, нежны и чисты,В вас так много безбурно-осеннегоОт аллеи, где кружат листы.

Никогда ничему не поверите,Прежде чем не сочтете, не смерите,Никогда никуда не пойдете,Коль на карте путей не найдете.

И вам чужд тот безумный охотник,Что, взойдя на нагую скалу,В пьяном счастье, в тоске безотчетнойПрямо в солнце пускает стрелу.

120. НА МОРЕ

Закат. Как змеи, волны гнутся,Уже без гневных гребешков,Но не бегут они коснутьсяНепобедимых берегов.

И только издали добредшийБурун, поверивший во мглу,Внесется, буйный сумасшедший,На глянцевитую скалу

И лопнет с гиканьем и ревом,Подбросив к небу пенный клок...Но весел в море бирюзовомС латинским парусом челнок;

И загорелый кормчий ловок,Дыша волной растущей мглыИ, от натянутых веревок,Бодрящим запахом смолы.

121. СОМНЕНИЕ

Вот я один в вечерний тихий час,Я буду думать лишь о вас, о вас,

Возьмусь за книгу, но прочту: "она",И вновь душа пьяна и смятена.

Я брошусь на скрипучую кровать,Подушка жжет... нет, мне не спать, а ждать.

И крадучись я подойду к окну,На дымный луг взгляну и на луну,

Вон там, у клумб, вы мне сказали "да",О это "да" со мною навсегда.

И вдруг сознанье бросит мне в ответ,Что вас, покорной, не было и нет,

Что ваше "да", ваш трепет, у сосныВаш поцелуй — лишь бред весны и сны.

122. СОН Утренняя болтовня

Вы сегодня так красивы,Что вы видели во сне?

— Берег, ивыПри луне. —

А еще? К ночному склонуНе приходят, не любя.

— ДездемонуИ себя. —

Вы глядите так несмело:Кто там был за купой ив?

— Был Отелло,Он красив. —

Был ли он вас двух достоин?Был ли он как лунный свет?

— Да, он воинИ поэт.

О какой же пел он нижеНеоткрытой красоте?

— О пустынеИ мечте.

И вы слушали влюбленно,Нежной грусти не тая?

— Дездемона,Но не я. —

123. ОТРЫВОК

Христос сказал: убогие блаженны,Завиден рок слепцов, калек и нищих,Я их возьму в надзвездные селенья,Я сделаю их рыцарями небаИ назову славнейшими из славных...Пусть! Я приму! Но как же те, другие,Чьей мыслью мы теперь живем и дышим,Чьи имена звучат нам, как призывы?Искупят чем они свое величье,Как им заплатит воля равновесья?Иль Беатриче стала проституткой,Глухонемым — великий Вольфганг ГетеИ Байрон — площадным шутом... о ужас!

124. ТОТ ДРУГОЙ

Я жду, исполненный укоров:Но не веселую женуДля задушевных разговоровО том, что было в старину.

И не любовницу: мне скученПрерывный шепот, томный взгляд, —И к упоеньям я приучен,И к мукам горше во стократ.

Я жду товарища, от БогаВ веках дарованного мнеЗа то, что я томился многоПо вышине и тишине.

И как преступен он, суровый,Коль вечность променял на час,Принявши дерзко за оковыМечты, связующие нас.

125. ВЕЧНОЕ

Я в коридоре дней сомкнутых,Где даже небо тяжкий гнет,Смотрю в века, живу в минутах,Но жду Субботы из Суббот;

Конца тревогам и удачам,Слепым блужданиям души... О день, когда я буду зрячимИ странно знающим, спеши!

Я душу обрету иную,Все, что дразнило, уловя.Благословлю я золотуюДорогу к солнцу от червя.

И тот, кто шел со мною рядомВ громах и кроткой тишине, —Кто был жесток к моим усладамИ ясно милостив к вине;

Учил молчать, учил бороться,Всей древней мудрости земли, —Положит посох, обернетсяИ скажет просто: "мы пришли".

126. КОНСТАНТИНОПОЛЬ

Еще близ порта орали хоромМатросы, требуя вина,А над Стамбулом и над БосфоромСверкнула полная луна.

Сегодня ночью на дно заливаШвырнут неверную жену,Жену, что слишком была красиваИ походила на луну.

Она любила свои мечтанья,Беседку в чаще камыша,Старух гадальщиц, и их гаданья,И все, что не любил паша.

Отец печален, но понимаетИ шепчет мужу: "что ж, пора?"Но глаз упрямых не поднимает,Мечтает младшая сестра:

— Так много, много в глухих заливахЛежит любовников других,Сплетенных, томных и молчаливых...Какое счастье быть средь них!

127. СОВРЕМЕННОСТЬ

Я закрыл Илиаду и сел у окна,На губах трепетало последнее слово,Что-то ярко светило — фонарь иль луна,И медлительно двигалась тень часового.

Я так часто бросал испытующий взорИ так много встречал отвечающих взоров,Одиссеев во мгле пароходных контор,Агамемнонов между трактирных маркеров.

Так, в далекой Сибири, где плачет пурга,Застывают в серебряных льдах мастодонты,Их глухая тоска там колышет снега,Красной кровью — ведь их — зажжены горизонты.

Я печален от книги, томлюсь от луны,Может быть, мне совсем и не надо героя,Вот идут по аллее, так странно нежны,Гимназист с гимназисткой, как Дафнис и Хлоя.

128. СОНЕТ

Я верно болен: на сердце туман,Мне скучно все, и люди, и рассказы,Мне снятся королевские алмазыИ весь в крови широкий ятаган.

Мне чудится (и это не обман),Мой предок был татарин косоглазый,Свирепый гунн... я веяньем заразы,Через века дошедшей, обуян.

Молчу, томлюсь., и отступают стены — Вот океан весь в клочьях белой пены,Закатным солнцем залитый гранит,

И город с голубыми куполами,С цветущими жасминными садами,Мы дрались там... Ах, да! я был убит.

129. ОДНАЖДЫ ВЕЧЕРОМ

В узких вазах томленье умирающих лилий.Запад был меднокрасный. Вечер был голубой.О Леконте де Лиле мы с тобой говорили,О холодном поэте мы грустили с тобой.

Мы не раз открывали шелковистые томыИ читали спокойно и шептали: не тот!Но тогда нам сверкнули все слова, все истомы,Как кочевницы звезды, что восходят раз в год.

Так певучи и странны, в наших душах воскреслиРифмы древнего солнца, мир нежданно-большой,И сквозь сумрак вечерний запрокинутый в креслеРезкий профиль креола с лебединой душой.

130. ОНА

Я знаю женщину: молчанье,Усталость горькая от слов,Живет в таинственном мерцаньиЕе расширенных зрачков.

Ее душа открыта жадноЛишь медной музыке стиха,Пред жизнью дольней и отраднойВысокомерна и глуха.

Неслышный и неторопливый,Так странно плавен шаг ее,Назвать нельзя ее красивой,Но в ней все счастие мое.

Когда я жажду своеволийИ смел и горд — я к ней идуУчиться мудрой сладкой болиВ ее истоме и бреду.

Она светла в часы томленийИ держит молнии в руке,И четки сны ее, как тениНа райском огненном песке.

131. ЖИЗНЬ

С тусклым взором, с мертвым сердцем в море броситься со скалы,В час, когда, как знамя, в небе дымно-розовая заря,Иль в темнице стать свободным, как свободны одни орлы,Иль найти покой нежданный в дымной хижине дикаря!Да, я понял. Символ жизни — не поэт, что творит слова,И не воин с твердым сердцем, не работник, ведущий плуг,  — С иронической усмешкой царь-ребенок на шкуре льва,Забывающий игрушки между белых усталых рук.

132. ИЗ ЛОГОВА ЗМИЕВА

Из логова змиева,Из города Киева,Я взял не жену, а колдунью.А думал забавницу,Гадал — своенравницу,Веселую птицу-певунью.

Покликаешь — морщится,Обнимешь — топорщится,А выйдет луна — затомится,И смотрит, и стонет,Как будто хоронитКого-то, — и хочет топиться.

Твержу ей: крещеному,С тобой по-мудреномуВозиться теперь мне не в пору;Снеси-ка истому тыВ Днепровские омуты,На грешную Лысую гору.

Молчит — только ежится,И все ей неможется,Мне жалко ее, виноватую,Как птицу подбитую,Березу подрытуюНад счастью, Богом заклятою.

II.