Мы плывем на самоходке - Феликс Лев

Феликс Лев

МЫ ПЛЫВЕМ НА САМОХОДКЕ

КТО ГОВОРИТ —«ПАРОХОД», КТО —«БАРЖА». А это вовсе ни то и ни другое, а самоходка.

На пароход, правда, похоже: из трубы идёт дым и стучит машина. Но у парохода по бокам гребные колёса, а здесь вместо колёс — винт за кормой.

И на баржу похоже: вся палуба ровная, голая и под ней трюм. Только на корме небольшая постройка, совсем как двухэтажный домик. Там — каюты, а сверху — рубка. И в рубке рулевое колесо — штурвал.

Рулевой в рубке нажал кнопку, потянул рычаг, повернул штурвал, и поплыла вперёд не баржа, не пароход — самоходка.

САМЫЙ ГЛАВНЫЙ на самоходке — капитан. У него фуражка с крабом. Его все слушают. Зовут его Фёдор Васильич.

Капитан Фёдор Васильич стоит в рубке и смотрит в бинокль. Он видит на реке красный бакен и белый бакен. Красный — у правого берега, а белый — у левого. Надо плыть между ними, чтобы не сесть на мель.

— Держать посредине! — говорит капитан, и матрос Толя что есть силы вертит штурвал.

— Да зачем же так быстро? — усмехается Фёдор Васильич. — Ты тише, тише, спокойней! — и незаметно кладёт на штурвал свою руку. — Ничего, я тоже был штурвальным и вот также сначала накручивал зря…

Капитан видит в бинокль деревню на берегу. Там ходят коровы и гуси. Там работает трактор. И ещё там идёт совсем маленький мальчик и несёт в большой корзине грибы из леса. Раньше капитан тоже был маленьким мальчиком. Это было давно, но капитан помнит про это. И ему снова хочется в лес за грибами. Но ведь без капитана нельзя, а надо плыть дальше.

ВДРУГ ВПЕРЕДИ СТЕНА. Плыть некуда!

А это вовсе и не стена, а ворота.

Ворота в реке?

Да, прямо в реке. Только это не обыкновенная река, а канал — его сами люди сделали.

Ворота распахнулись и пропустили нас. А впереди опять стена. И с боков бетонные мокрые стены. Высокие — выше мачты! А позади ворота уже закрылись, и мы как в колодце. Если кто не знает, может испугаться.

Тут зашумело, забурлило, и пошли по воде волны и белая пена. Стены «колодца» стали быстро опускаться, а наша самоходка подниматься — всё выше, выше. Это в «колодец» пустили воду.

И вот уже можно выглянуть из «колодца», чуть-чуть. И вот уже нет никаких стен, а есть берега и на каждом берегу белая башенка, а между ними… Впереди между ними теперь тоже нет никакой стены: она ушла, опустилась под воду. И можно плыть дальше.

А это был шлюз — речная ступенька. По таким ступенькам суда взбираются вверх и спускаются вниз, из одной реки перебираются в другую. Из Москвы в Волгу.

ВОЛГА ОЧЕНЬ БОЛЬШАЯ. По ней плавает много всего: самоходки, пароходы, баржи. И самые быстрые — суда на подводных крыльях «Ракета» и «Метеор». Они мчатся так, будто летят по воздуху. Только крылья скользят под водой.

У нас на самоходке есть штурман Дмитрич, помощник капитана. А у штурмана Дмитрича есть друг, который плавает на «Ракете». Когда Дмитрич стоит на вахте, а мимо знакомая «Ракета» проносится, он выскакивает из рубки и кричит:

— Витька, привет! Как живёшь?

Но друг ничего не успевает ответить: «Ракета» уже далеко впереди. Он только высоко поднимает руку. Наверно, он живёт хорошо.

— Вот и поговорили! — доволен Дмитрич. Он очень любит встречаться с друзьями.

Потом штурман снова возвращается в рубку и смотрит свою речную карту. На карте нарисована река и где глубоко, где мелко. Мы должны плыть там, где глубоко, потому что у нас груз.

ГРУЗ ЭТОТ — ПЕСОК. Не обычный песок, а очень белый и чистый. Такой песок нужен для завода. Из него делают стекло. Вот мы его и везём. Он лежит в трюме, а сверху на трюме железная крыша. Эта крыша на колёсиках.

После вахты мы с рулевым Колей сдвигаем крышу вперёд, снимаем рубашки и прыгаем на песок. И ложимся на него загорать. Песок тёплый. А сверху печёт солнце. Как хорошо!

Я лежу и спрашиваю Колю:

— А трудно вертеть штурвал? Ведь он такой большой!

— Для того и большой, чтобы не трудно было. Вертеть удобней, — говорит Коля.

Только я всё равно думаю, что Коле потому нетрудно, что у него такие большие, сильные руки. А может, оттого и сильные, что он всё время стоит у штурвала?..

Я СПАЛ В СВОЕЙ КАЮТЕ. Вдруг — трах-бах! Я думал, койка перевернулась, и проснулся. Но она перевернуться не может, потому что привинчена к полу. Посмотрел я в круглое окошко — иллюминатор, а там, за окошком, что-то черное ходит, совсем не волна. Выбежал на палубу: кругом темно, даже страшно, только два фонаря в черной воде блестят, и мы причаливаем. Но не к пристани, а к большущему какому-то ящику, что возле берега плавает. Пригляделся я: да ведь это же кран! Плавучий называется. Вместо крюка у него корзина железная, вроде ковша.

Мы все на борту сгрудились, один рулевой в рубке.

— Право подработай! — кричит ему капитан.

Штурман побежал глубину замерять: не мелко ли?

Ночью причаливать труднее, но все равно все довольны: приплыли!

Тут мы бросили на кран чалки (это такой толстый канат), а там их замотали вокруг кнехтов (это такие чугунные столбики). Подошли так тесно, что с нашей палубы можно прямо на ящик прыгать, на кран. И кран тоже на месте стоит, на якоре.

Крышу с трюма и вдвоем отодвинуть нетрудно. Но мы кинулись все вместе. Как взялись — разом сдвинули. В ту же минуту сверху что-то большое, черное как ухнет в трюм — я так и отпрянул в сторону. А из трюма ковш тяжёлый с песком стал медленно подниматься и куда-то песок в темноту потащил. Потом снова вернулся за песком… Нам стало нечего делать, и мы пошли спать. А кран ещё долго работал, всю ночь наверно. И в нём окошко светилось. Там, за окошком, сидел человек и руками двигал железные рычаги.

Утром я увидел на берегу целые горы такого белого, чистого песка. Его очень много нужно, потому что стекла тоже нужно много.

ТРЮМ СТАЛ ПУСТЫМ И ЧИСТЫМ, и мы поплыли дальше. Но не очень далеко — к соседней пристани грузиться. А там уже стояли другие самоходки, и нам велели обождать. Мы стали возле одной баржи. Борт у неё высокий— весь берег загораживает и нам ничего не видно.

Вдруг баржа стала отходить от причала, а за ней башенка открылась, потом будка какая-то. За будкой дом с колоннами и ещё башня, деревья, дома — большой город. А чуть подальше дымят трубы — наверно, завод.

Возле берега купаются мальчишки. Мы тоже решили спуститься на берег. Вода тёплая, песочек. Сейчас полежим, позагораем, искупаемся, как все, — не то что с палубы да в воду. А потом и по городу прогуляться можно.

Стали собираться.

— Постойте! — сказал нам механик Николай Алексеич. — Куда же вы, милые? Не туда, не туда идёте. Сюда нужно, машину чистить — вон как дымит.

Пришлось нам всем лезть вниз, в машинное отделение. Спустились мы по железным ступенькам, а там — комната, тоже вся из железа сделана: и пол, и стены. И в ней машина стоит: вся в разноцветных трубках и проводах, такая огромная — до потолка, целую самоходку толкает!

Тут механик нагнулся, нажал на что-то, и все кругом сразу задрожало и загремело, я даже уши закрыл руками. Это заработала машина. Он еще повернул какую-то ручку, и сразу стихло.

— Все понятно, форсунка засорилась, — сказал механик. Он дал всем работу — кому чистить, кому смазывать.

А сам стал какую-то гайку отвертывать. Отвернул-завернул и снова нажал на кнопку. Кругом опять загремело все, задрожало. Механик прислушался.

— Вот теперь другое дело, — сказал он.

«Какое же другое? — подумал я. — Как гремело, так и гремит…».

А механик говорит:

— Толя, ступай погляди дым из трубы: не чёрный?

Толя пошёл и кричит сверху:

— Теперь уже не такой, чище!

Тогда Николай Алексеич прикрикнул на нас:

— Ну, чего стоите, чего загорать не идёте?

НА САМОХОДКЕ, КАК ВЕЗДЕ, — завтракают, обедают, ужинают. Только кухня здесь называется по-морскому — камбуз. А повар — тоже по-морскому: кок.

Нашего повара зовут Лида.

Пока мы в машине возились — чистили, смазывали. — Лида успела на берег сойти, на базарчик Огурцов купила, редиски, луку— подешевле все выбирала, чтобы денег хватило.

— Толя! — крикнула она с берега. — Рыбы много наудил? А то масло несу — жарить!

…Когда у кока на камбузе сварится обед, кок зовет нас в столовую, по-морскому — кают-компанию. Мы едим очень хорошо, потому что хорошо поработали И хвалим кока, а кок дает нам добавку.

НАКОНЕЦ ПОДОШЛА НАША ОЧЕРЕДЬ ГРУЗИТЬСЯ. К нам в трюм будут класть резину. Мы поплывём с ней обратно в Москву.

Эта резина — шины для автомобилей. Те, что поменьше, — для легковых. А есть совсем огромные — для грузовиков и автобусов. Шины делают здесь, на шинном заводе. А в Москве делают автомобили.