Гусарские страсти - Николай Прокудин

Эта книга повествует о жизни офицеров в Богом забытом гарнизоне на задворках Советской Империи. События, происходившие там, — это и комедия, вплоть до фарса, и драма, вплоть до настоящих шекспировских страстей. Всего понемножку. Но все это было…

О чем хотел рассказать автор? О том, чего нужно стыдиться, и о том, чем можно гордиться, — с какой стороны посмотреть. Какова главная мысль повествования? Не все то золото, что блестит, а среди разгильдяев встречается немало надежных и порядочных ребят.

Николай Прокудин

Гусарские страсти

Предисловие к повествованию

Все события этой книги происходили для кого-то давно, а для меня — будто вчера. Те годы кто-то называет «застойными», кто-то — «старыми добрыми временами», а для некоторых это «период расцвета развитого социализма». Мой рассказ может показаться выдумкой, насмешкой или даже глумлением над армией. Такого, мол, во времена построения социализма не могло произойти, а моральный облик советских людей всегда был образцовым. Увы, мои друзья. Хотите верьте, хотите нет, но все изложенное на этих страницах — чистейшая правда. И я отношусь с симпатией к большинству из персонажей.

В те времена официальная пропаганда вещала: «пшеница колосится на полях, тучные стада коров дают рекордные надои молока, в шахтах совершаются трудовые подвиги, сталевары выплавляют стране миллионы тонн стали». Но реальная, настоящая жизнь людей была иной и шла своим чередом. Партией предписывалось жить в соответствии с Кодексом строителя коммунизма. Люди жили в соответствии с собственными принципами (или обходились без них). И жизнь их была наполнена почти шекспировскими страстями. Жизнь с кем бы то ни было и где бы то ни было. Пусть и в далеком военном гарнизоне на задворках Советской Империи — пыльном, грязном, унылом, нищенском. События, происходящие там, — это и комедия, вплоть до фарса, и драма, вплоть до настоящей трагедии. Всего понемножку. Но все это было…

Пролог

Велика столица, а отступать некуда. То есть как раз есть куда — кругом дома и дома, проспекты и проспекты, площади и площади, переулки-закоулки. Но Никите-то нужен конкретно сад «Эрмитаж», а где его..? Самостоятельно не нашел бы ни за что. Либо нашел бы — кто ищет, тот всегда найдет! — но объявился бы там аккурат к окончанию встречи ветеранов: «Здрасьте! — А мы как раз уже расходимся!» Проводник нужен, нужен проводник. Кто, как не Вовка Кирпич! Благо жил в военной общаге при академии. А уж где эта общага, Никите хоть это, слава богу, известно… Вовка Кирпич, бывший подчиненный Никиты по Афгану, командир взвода, редкостный раздолбай и сорвиголова, признаться! Впрочем, десять лет спустя, может, изменился в корне? Как-никак, ныне он — большой чин, полковник, слушатель элитного военного вуза.

Но язык с трудом повернулся, когда Никита на вахте осведомился у дежурного по общежитию:

— Где я могу найти… полковника Кирпичина? Переговорить с ним…

— Полковника? Кирпичина? — дежурный ухмыльнулся. — Кирпича, что ли?

— Ну, или так. Кирпича, если такой есть… — Судя по ухмылке дежурного старинный приятель Никиты мало изменился за десять лет, разве что в худшую сторону.

— Такой есть. Найти-то вы его сможете. А вот переговорить…

— Мы с ним созванивались, он меня ждет. Я… издалека.

— Да пожалуйста! Жалко, что ли! Только… Его сегодня поутру четверо принесли, положили…

— Как?! — Мелькнула картинка бездыханного Кирпича, который, надо же, весь Афган прошел вдоль и поперек и живым вернулся, а тут… Что? Дорожно-транспортное? Сердце? Орава шпаны?

— Каком кверху! Собутыльники приволокли. Отметил, блин, День Победы. С группой ветеранов. Три часа назад «му» сказать не мог, а вы — поговорить! Это не раньше, чем к вечеру, когда очухается.

— Черт! Как же так! Мы ж как раз сегодня собирались отметить… Встреча однополчан… Черт!

— А Кирпич у нас всегда — с опережением графика и перевыполнением плана… Вы поднимитесь на двенадцатый этаж. Комната 1291.

Лифт, как водится, не работал. Пешком, пешком. Медленно и печально. Медленно — потому, что спешить теперь Никите, собственно, некуда, если Кирпич мертвецки пьян и лыка не вяжет. А печально тоже как раз потому, что спешить некуда. На встречу однополчан он без проводника Кирпича так и так не успевает. Кто не скитался по Москве, донимая встречных-поперечных вопросами «как пройти? а где это? а случайно не подскажите?», тот пусть и не пробует, поверив на слово.

Дверь открыла женщина:

— Вам кого?

— М-м. Вашего… мужа, наверное. Это квартира Кирпичиных?

— Не квартира. Это номер общежития.

— Но… Кирпичин Владимир… Он здесь живет?

— Этот гад здесь не живет!

— Простите…

— Этот гад здесь только ночует! Когда ночует! Гад!

— Я, простите, не вовремя?

— Смотря зачем вы…

— Видите ли, я издалека. Приехал на торжественное мероприятие — «Десять лет без войны». Мое имя Никита. Ромашкин.

— А-а-а, слышала о вас, проходите. Но он спит, гад. Будите, если у вас получится. Спальня там.

Никита прошел через «предбанник», служивший кухней, столовой, коридором и прихожей одновременно. В спальню. Ее сотрясал богатырский храп, заглушающий все остальные звуки утренней Москвы из открытого окна. Крупномасштабный Вовка валялся поперек двухъярусной кровати в позе морской звезды. Правая нога в туфле — на полу, левая в носке — на простыне. Целиком никак не помещался Кирпич на обычной кровати для обычного человека. Во всяком случае, не в позе морской звезды. Опухшее багровое лицо. Полуоткрытый булькающий рот. «Пленочные» глаза. И перегарная вонь. Водочку с пивом потреблял, Кирпич ты наш «ершистый»? И еще в каких дозах!

— И часто он так пьет? — Никита спросил с сочувствием к хозяйке и с осуждением хозяина. Чтобы ненароком не подумали, что вот и он тоже… и вообще все мужики сволочи…

— Регулярно. То однокурсники, то академики, то ветераны, то какие-то бандиты. Он ведь еще и руководит этим… как его? Охранным агентством, вот! Рестораны, казино, банки. Не знаю даже, на занятия в Академию он, гад, вообще ходит? Или просто деньги там сует кому надо, чтоб его отмечали в журнале. У-у-у, гад! Храпит, как… как Горилла!

— А гориллы храпят?

— Храпят. И гориллы, и слоны, и бегемоты, и… кирпичи! Детям хотя бы дал заснуть!

Только тут Никита заприметил две мордашки, пацана и пацанки, на втором кроватном ярусе. Они с интересом смотрели на гостя, высовываясь из-под одеяла.

— Брысь! — прикрикнула мамаша, и детишки юркнули в «укрытия», натянув одеяла на головы.

Никита взялся за нос спящего приятеля тремя пальцами и слегка потрепал.

Кирпич чихнул и, не открывая глаз, отмахнулся огромными лапищами, словно отгонял назойливую муху.

— Кирпич! Подъем! Рота подъем! Тревога! — протрубил Никита в полный голос.

Без толку.

— Без толку! — сказала жена Вовки. — Пока не проспится, не проснется.

— О как? По-другому попробуем… — Никита набрал в легкие воздух, но не проорал, а шипящим громким шепотом издал: — Духи! Кирпич, духи! Окружают! Пулемет, Кирпич! Тащи пулемет!

Полковник Кирпичин дернул глазом, приоткрыл щелочку, очумело окинул взглядом комнату и пробормотал:

— Сейчас! Сейчас-сейчас!… Держитесь! Ленту мне! Пулеметчик! Где лента? Лента где?!!

— Ну, вот, — Никита жестом «умыл руки», будто хирург после тяжелой, но успешной операции, — прогресс налицо. Сейчас мы еще… — Он форсировал голос: — По машинам!!! Быстро грузиться!!! Где Кирпичин?! Опять пьян?! Под суд отдам!

— Здесь! Я здесь! — вскинулся полковник Кирп… да никакой не полковник, а взводный Кирпичин.

— Встать! Смирно! — гаркнул Никита.

Крупномасштабный Вовка с усилием сложился пополам и, держась за перила верхней кровати, приподнялся и распрямился во весь двухметровый рост. Разомкнул глаза, хлопнул ресницами, потер ладонью «морду лица». Узнал:

— Никита?! Ты откуда здесь? Какими судьбами? Как ты меня нашел?

— Да, Вова, это уже диагноз! Совсем белый и горячий. Мы же с тобой неделю перезванивались-договаривались. Нам сегодня на банкет идти. Я тащусь через пол-России! И что я вижу?! Живой труп! И пьяный к тому ж!

— Ладно, прекрати! — Кирпич рухнул тяжелым задом на матрас и вытянул перед собой ноги. С удивлением посмотрел на свои конечности, обутые по-разному. Почему-то снял не туфлю, а носок.

Пацан и пацанка, подглядывающие в какую-то известную только им щелку сверху вниз, хихикнули. Мать двоих детей тоже — непроизвольно.