Отец и сын - Владимир Корнилов

Владимир Корнилов

Отец и сын

К реке приходил я по вечерам. Пристраивался в уютной впадинке берегового откоса, прикрытой разросшейся здесь травой, умиротворяясь одиночеством, смотрел в заречные дали, где по-летнему нехотя меркло заревое небо с растянутой по горизонту грядой недвижно светлых облаков.

Пустынно бывало в этот поздний час у реки, никто не мешал думать, смотреть, вслушиваться в шорохи и звуки оживающей к ночи земли.

Но в этот раз одиночество мое было нарушено: рядом, за изгибом высокого берега, кто-то разговаривал, и голоса, хотя и сдержанные, отраженные гладью реки слышались отчетливо.

Говорил, видимо, старый человек:

— Вчера ты спросил меня: отец, нравится тебе моя девушка? Я промолчал. И ты не повторил свой вопрос. Мое молчание ты понял по-своему. Я и сейчас не скажу, нравится ли мне твоя девушка. Она нравится тебе. Глаза мои видят по-другому. То, что знаю я, еще не узнал ты. В свое время, когда я был в твоем возрасте, о том же говорил мне мой отец. Я выслушал отца, но делал по-своему. Думал, что может знать отец о моих чувствах? И, как понял потом, повторил многое из горьких его ошибок. Отец умудрен был прожитой жизнью. Я же видел только рассвет, когда и капля росы кажется алмазом.

— Ты был мал, когда твоя мама, и ты вошли в мою жизнь. Мне казалось, я был тебе отцом. Или это не так? Теперь можешь сказать об этом…

— Папа! — молодой голос прозвучал с такой взволнованностью, что не зародилось капли сомнений в родственной близости разговаривающих друг с другом людей.

Старый человек кашлянул, сказал в некотором смущении:

— Рад, что не ошибся.

Некоторое время на берегу, где сидели они, было тихо. Река бесшумно текла, прикрытая вечерним туманом. Старый человек снова заговорил.

— До того, как узнал я твою маму, я был женат, до сих пор не могу понять, что повлекло меня соединить свою жизнь именно с той женщиной. Порой, кажется, что не мы выбираем, выбирают нас они, женщины. И мы покоряемся их выбору, даже смутно не сознавая, что ждет нас там, за порогом семейной жизни.

Нетерпеливый голос перебил голос старого человека:

— Пап! А все-таки скажи, ведь девушка моя красивая?

Старый человек сдержанно вздохнул.

— Видишь ли, сын. В молодости мы слишком доверяем видимой стороне жизни. Мы еще не догадываемся, что под внешней, зримой стороной бездна сложностей самой жизни. И мне мои друзья тоже в один голос твердили: «Ну, чего ты раздумываешь? Девчонка твоя — красавица. Женись!..». А слова, которые я должен был сказать своей красивой девушке, и которых, как я чувствовал, она ждала, я никак не мог произнести. Что-то стояло между нами. Я не понимал — что? Она сама помогла мне. Милой улыбкой, ласковым поглаживанием моих рук, заставила забыть о будущем и додумать, о настоящем. Я произнес слова, которые миллиарды раз произносились во всех поколениях человечества.

Она обняла меня, благодарно поцеловала в лоб. Так стали мы мужем и женой…

Старый человек, видимо, взволнованный воспоминанием, долго молчал. Наконец, с явно слышимой горечью спросил:

— Знаешь ли ты, сын, что такое одиночество вдвоем? Два человека живут в одной квартире, едят за одним столом, спят в одной постели, и каждый из них — одинок! У каждого свои мысли, свои желания, свои интересы. Хотя все считают их отличной семейной парой.

Должен сказать, до жены я не знал женщин. Мама моя была удивительно романтичной натурой. Еще в юности внушала мне, что я обязательно должен дождаться любви возвышенной. Я дождался. И естественную благодарность за первую испытанную близость женщины принял за любовь.

Ты должен знать об одной из важных сторон семейной жизни. Говорю об интимных отношениях между мужчиной и женщиной. Когда на правах мужа я оказался в постели с женой, мне показалось: в мире нет большей радости, чем радость обладания женщиной. Но, во всем всегда есть свое «но». Прошло время, упоение физической близостью превратилось в обыденность семейной жизни. И проступили скрытые прежде тонкости супружеских отношений.

Мог ли я знать, что жена моя окажется женщиной фригидной, совершенно равнодушной к объятиям и ласкам мужчины? Одно это уже ставило нас в неравное положение. Я искал ответной ласки, но ее не было. Нет, она не отказывала мне, знала, что близость с мужем входит в обязанность жены. Но эту свою обязанность она лишь снисходительно дарила. И то, что должно было бы быть взаимной радостью, оборачивалось униженностью одного из нас.

— Ну, пап, такое мне не грозит! — в молодом голосе не трудно было уловить упоение уже познанной тайной.

— Подожди, сын. Не торопись. Ты еще не узнал, что может скрываться за восторженностью первых встреч.

Год мы прожили в относительном благополучии, но тут случилось… Что только ни делала она с собой. Сколько проклятий было вышвырнуто на мою голову, сколько пролито слез. А все из-за того, что должен был появиться на свет маленький человек. Она неистовствовала, кричала, что пеленки, соски, бессонные ночи несовместимы с её артистической карьерой! Переубедить её я не мог. Когда она вернулась от врача, в выражении её красивого лица, в прищуре холодных глаз, была непреклонность английской королевы. Она сказала: «Запомни раз и навсегда: никакого потомства, никогда, ни при каких обстоятельствах, у нас не будет!».

— Тогда впервые я задумался о смысле семейной жизни.

В наступившей тишине отчетливо слышалось, как в водах реки тяжело плеснула рыбина.

Молчание нарушил нетерпеливый голос:

— И что потом, пап?..

— Что потом? — произнес в задумчивости старый человек. — Потом, светленькое утро сменилось сереньким днем. Не знаю, есть ли более тяжкое испытание для человека, чем безрадостность семейной жизни. Я пришел бы в ярость, если бы на пороге женитьбы кто-то предсказал мне, что любимым занятием моей жены будет сидеть, поджав ноги, в углу диванчика, перелистывать часами иллюстрированные женские и театральные журналы, попутно выуживать из поставленной вблизи вазочки конфетки, посасывать их.

Ни разу не увидел я в её руках какой-либо серьезной книги, ни разу не услышал вопроса о жизни какого-то интересного человека, о смысле самой человеческой жизни. Интересовали ее только собственные успехи, пустые разговоры с подружками по театру, примерка кофточек и париков.

Все это, к сожалению, узнается потом, когда романтика улыбок, поцелуев, ласк сменяется буднями. Когда уже не надо стараться, когда всё становится обыденным, изо дня в день повторяемым… Молодой голос осторожно спросил:

— Пап! А вот скажи; если бы в этом самом, ну, в физической близости, все было хорошо, вы бы не разошлись?

Старый человек ответил не сразу:

— Что сказать, сын. Понимаю, что волнует тебя. Но боюсь, ты не услышишь того, что надо бы услышать. Видишь ли, при известном такте, терпимости, уступчивости можно и не совсем сложившуюся интимную жизнь сделать приемлемой. Но при одном непременном условии: при обоюдно-деятельной духовной жизни.

Вижу, лицо твое поскучнело, Да, заболтали нынешние непросвещенные пастыри это великое понятие. Да и ты в том еще возрасте, когда чувственные порывы заглушают зов разумности. Придет время, узнаешь цену радостей неизмеримо более высоких, чем радости объятий и поцелуев. Если, конечно, не отупеешь в обывательской суете.

Ты был ревнивым свидетелем моей жизни с твоей мамой, должен помнить, сколько усилий потратила она, чтобы прорваться в мир книг, в мир мыслящих людей. Духовность — это ведь не просто молитвы в ожидании божественного озарения, это способность и потребность постоянно мыслить, познавать взаимосвязи всего сущего, приобщаться к богатству мыслей, накопленных человечеством.

Маме это приобщение далось трудно. Многие годы упорных занятий бессонных ночей, вперемежку с постоянными семейными заботами, с беспокойством за тебя, за меня. Но к неохватному миру духовности она приобщилась. Хотел бы сказать тебе, что полнота общих интересов скрепляет соединившихся в семью людей крепче брачных свидетельств и гербовых печатей. В естественной для молодости эгоистичности, ты многое мог не разглядеть. Боюсь, не оценил ты в маме и редкое, до сих пор еще редкое человеческое качество — она умеет радоваться чужой радостью. И не просто радоваться. Самоотреченно делает все возможное, чтобы вспыхивала радость в глазах другого человека…

— Могу признаться, помолчав, заговорил снова старый человек, поначалу мама распахнуто, безраздельно отдала мне всю ласковость и заботу, что даны ей были от природы. Да, сначала мы познали всю полноту радости от близости друг к другу. Это было так. Лукавить не хочу…

— Вот видишь, пап! — восторжествовал молодой голос — Вот, видишь! И у тебя все начиналось с этого самого, с чувства…

— Ты прав, — согласился старый человек. — Начиналось с чувства. Но ты смалодушничал в своем торжестве. Ты как будто забыл, что было потом. Если бы не многие годы самоотверженных усилий ума, отданных мамой на свое духовное возвышение, не было бы у нас тех тридцати лет согласия, понимания, той интересно прожитой жизни, в которой участвовал и ты. Видишь ли, близость физическая ограничена минутным удовлетворением, при том она повторяема в природной своей неизменности. И потому таит немало коварств. Попробуй принудить себя съесть подряд два-три обеда, тебя отвратит от еды. Таково свойство всех физиологических необходимостей, заложенных в нас природой. Духовная жизнь тем и отлична, что она нескончаема, неповторяема, пополняется все большими и большими радостями от познаний, открытий, от постоянной обогащающей душу работы ума. Мы избежали нудной засасывающей обыденности.