Свобода - Полина Герасимова

Полина Герасимова

Свобода

Мой Бог, ответь,(Если ты где-то есть): Как жить, когдаДушу сжигает месть?

Холодно. Сыро. Темно. Я практически не чувствую босых ног на каменном полу, но упрямо продолжаю идти вперёд. Только вот, кажется, я заблудился.

Темнота наползает со всех сторон, мешаясь с серым туманом, стелющимся по коридору, скалится множеством воображаемых лиц, хохочет моими собственными шагами и стуком ошалевшего сердца в груди. Я пытаюсь прислушаться, но коварная тишина отзывается только шумом крови у меня в ушах.

Куда я иду? Кого я обманываю надеждой, что мне удастся выбраться?

Темнота подбирается ближе. Я ощущаю её ледяное дыхание у себя на лице, чувствую, как её жадные пальцы касаются моего плеча. Ей тоже хочется моей крови.

Ну уж нет! Я пока ещё жив!

Я резко выпрямился, сбрасывая наваждение, но сильный приступ головокружения заставил меня опереться о стену. На какое-то мгновение это помогло, но внезапно я ощутил, что моя рука проваливается в камень. Я попытался выровняться, но непослушное, истощённое тело подвело, я опрокинулся и полетел куда-то вниз.

Падение вышло недолгим. На какое-то мгновение я перестал видеть что-либо, оставшись наедине с отвратительно липким страхом, что таким для меня будет весь мой следующий плен, но тьма отступила, и я смог оглядеться.

Я оказался во дворе. Странном дворе. Погружённые в туман остовы многоэтажных зданий, выбитые окна, прогнившие рамы, крошево битого кирпича на земле и. приближающийся сквозь туман силуэт. При взгляде на него меня пробрал леденящий ужас. Мне казалось, что я уже неспособен бояться после всего того, что пережил, но совершенно безотчётный страх захлестнул разум, заставив даже приподняться на локтях в попытке отползти от приближающейся фигуры.

Но — мгновение — и она рядом со мной. Бледная, хрупкая девушка с ярко накрашенными губами и глазами ядовитой змеи.

Когда я разглядел её, то весь страх потонул в ненависти и желании убить. Убить любой ценой.

— Ты хотел сбежать от меня, мой мальчик? — насмешливо спросила она невероятным, чарующим голосом.

Только вот на меня её чары давно не действовали. Я вскинул руку, выкрикнув слова аркана, на который тщательно собирал крупицы энергии, выжимая их из обессиленного тела и.

Ничего не произошло.

Она засмеялась и села мне на живот, легко переломив сопротивление моих рук, когда я попытался её оттолкнуть.

Что с моей магической силой?! Почему не сработал аркан?

Девушка, без труда удерживая меня одной рукой, достала кинжал и наклонилась так, что я почувствовал у себя на лице её дыхание. Только тепла её тела я не почувствовал. Меня обдало невероятным, неживым холодом и таким же, звеняще холодным, запахом роз.

— Ты не убежишь от меня, — прошептала она, почти касаясь моих губ, — ни-ко-гда. Потому что ты теперь моя собственность, мальчик.

Она поднесла к моей щеке кинжал, резко провела им по одному из шрамов и потянулась к хлынувшей крови языком. Я дёрнулся, пытаясь вырваться и…

…открыл глаза.

Лёгкий полумрак, уже знакомые очертания мебели в нём, светлеющий проём окна, отошедшая от порывов злого ветра фрамуга, из-за которой комната превратилась в ледник.

Сон.

Всего лишь сон.

Я сел, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце и сбросить наваждение, как вдруг понял, что по щеке что-то течёт. Я провёл по тому месту рукой и почувствовал под пальцами длинную рану.

Мгновенный укол страха — «она была здесь?!» — прошёл, едва я посмотрел на руки и грудь. Шрам на щеке был не единственным, из которого шла кровь.

Но что, Спящий возьми, это значит?! Эрлийцы потеряли квалификацию?!

В первый момент я совершенно растерялся. Что делать? Разбудить Марка? Осмотреть комнату: вдруг она не просто приснилась мне? Может, она была здесь?

Но паника прошла, и я наконец смог взять себя в руки. Брат Эрциус говорил, что с этими ранами будет сложно справиться. Он, правда, не сказал, что шрамы могут открыться опять, но, судя по его. — ха, да нет, не удивлённому или обеспокоенному, а скорее заинтересованному лицу — подобное он в своей практике видел впервые.

Кровь потекла по руке вниз, и я поднялся, решив поискать, чем можно её остановить. Марка я решил не беспокоить. Он, конечно, сможет позвонить эрлийцу, но это не то, ради чего стоит лишать старого рыцаря сна. Я как-нибудь дождусь его пробуждения, тем более что не чувствую боли.

Первым делом я закрыл фрамугу, пытаясь избавиться от грызущего меня холода, и случайно бросил взгляд в зеркало. Мутная поверхность отразила полумрак комнаты, в котором мои бледно-рыжие волосы казались почти каштановыми, и меня самого — исхудавшего, с чёрным провалом вместо залитой кровью щеки и без изуродовавшей его сеточки шрамов. Я невольно присмотрелся, пытаясь различить их, и тут отражение на миг изменилось, превратившись в девичье лицо.

— Ты мой, — прочитал я по её губам.

Я отшатнулся, натолкнувшись на стул, он с грохотом полетел на пол, но я рванулся вперёд, к зеркалу. Однако наваждение уже пропало. Что это было? Морок? Или просто игра моего воображения?

— Я найду тебя, тварь! — сквозь зубы прошипел я, сжимая кулаки. — И ты нигде не сможешь спрятаться от моей магии!

Вокруг моей руки внезапно порхнуло несколько искр. Я опомнился, понимая, чем грозит потеря контроля над силой, выдохнул, пытаясь успокоиться: влитая в меня после довольно большого перерыва энергия Карфагенского амулета требовала осознанного контроля, я как будто заново учился ею пользоваться. Но тело и разум не особо желали подчиняться доводам логики: меня по-прежнему трясло. Больше всего на свете мне сейчас хотелось запустить чем-нибудь в зеркало, как будто это могло повредить ей.

«Головой своей лучше постучи, — мрачно подумал я, отворачиваясь, — вдруг какой толк из этого выйдет?»

Струйка крови перетекла на шею, и я вспомнил, зачем поднимался. Ругнувшись, схватил первое попавшееся под руку полотенце, стёр кровь, прижал его к щеке и сел на кровать, прислонившись спиной к стене. Всё равно не усну больше, да и не очень-то тянет, по совести говоря, смотреть очередную порцию кошмаров.

Кто знал, чем закончится рядовая, в общем-то, поездка в Питер.

Нет, я и сам частенько иронизировал, что этот серый и пасмурный город — идеальное место для масанов и что жить им будет вольготнее разве за полярным кругом, где ночь длится полгода, — в Питере солнца могли не видеть и неделями.

Я бывал тут раньше, но не один, только с отцом или старшим братом, и пару раз даже попадал в удачные сезоны, когда над городом светило солнце. Но всё равно главными цветами Питера оставались для меня тревожно-серый цвет низкого неба, свинцовый — волнующейся под ветром Невы и мокро-гранитный — холодных, безлюдных набережных. Если Москву можно сравнить с человской провинциалкой, выбившейся в люди, надменной женщиной, шедшей к успеху по чужим костям, которая давным-давно позабыла, что такое жалость и сострадание, и даже не подумает подать нуждающемуся хотя бы жалкую копейку, то Питер виделся мне несколько другим. Это элегантный мужчина в неизменно сером камзоле старинного покроя. И он, несмотря на всю свою внешнюю холодность, был сердечнее столицы. Благороднее Москвы. Может быть, даже добрее.

Так я думал до недавнего времени.

Теперь для меня единственной ассоциацией с Питером будет холодный подвал, в котором воняло мочой и отходами, а со стен, покрытых потрескавшейся грязно-зелёной краской и разводами плесени, стекала влага.

А ещё ветер. Непрекращающийся безумный ветер, который может свести с ума кого угодно. Он свистит и завывает в вентиляционных отверстиях и водосточных трубах, как баньши, и сбежать от него нет возможности.

Тем более здесь, на Васильевском острове. Однако моему отцу почему-то нравился этот продуваемый насквозь клочок суши, и помещение под офис для филиала своей московской фирмы он присмотрел именно здесь.

Наша семья происходила из ложи Горностаев, но мой отец не был хорошим магом, так и остановился на уровне «рыцарь-ученик». Честно говоря, не знаю, что заставило его уйти из Мастерской войны, но, так или иначе, он выбрал светскую жизнь и посвятил её небольшой фирме, которая приносила основной доход нашей семье. После его смерти старший брат некоторое время колебался, не зная, что делать с фирмой, — он не последовал примеру отца, пошёл по традиционной для Ордена военной стезе, правда, из-за практически полного отсутствия магического дара гвардия Великого Магистра ему не светила, но амбиций это у Хьюго не отняло. В гвардию он определил меня, благо мой магический дар, в отличие от его и отца, это позволял, а сам, похоже, нацелился на кресло магистра ложи. Фирму в итоге он решил не продавать. Почему, раз уж видел будущее семьи далеко от светской жизни, не знаю, меня он в свои планы не посвящал практически никогда, но заниматься её делами по большей части приходилось мне.