Сто верст до города (Главы из повести) - И Минин

Минин И

Сто верст до города (Главы из повести)

И. МИНИН

СТО ВЕРСТ ДО ГОРОДА

Главы из повести

Перевел автор

ОГЛАВЛЕНИЕ:

РАЗВЕСЕЛЫЕ ЛЮДИ

НЕ ДО РЫБАЛКИ

ХЛЕБ ТЫ НАШ, БАТЮШКА

КАК КОНЧАЕТСЯ ДЕТСТВО

ССОРА

ВОТ ТЕБЕ И КУДЫМКАР

ПИКАН РАСТЕТ ВСЮДУ

"ШПИОНЫ!"

КОСОГОР

НЕТ ХУДА БЕЗ ДОБРА

СОЛДАТЫ БУДУТ СЫТЫ

________________________________________________________________

РАЗВЕСЕЛЫЕ ЛЮДИ

С неделю назад в Лобане закончился весенний сев. Более месяца он длился нынче, немало всяких тревог и волнений было, но отсеялись все-таки благополучно.

Позавчера завершили посадку картофеля, кое-каких овощей, и председатель Сидор Антонович, хитроватый мужичок с большим горбом на спине, на радостях разрешил людям трехдневный отдых. Плечи расправили лобановцы, повеселели: теперь живем!

Да не все ладно получилось. Разрешил председатель отдых уставшим людям, а выдать хоть немного хлебушка не распорядился. Долго сидел он в правлении, на счетах щелкал, пересчитал так и этак каждый грамм и под конец, крепко потирая лысину, устало буркнул счетоводу:

- Запасов муки совсем чуть. Если выдадим сейчас, на сенокос не хватит.

- А я что говорил?

- Придется, это самое... Как бы точнее выразиться, а? - поморщился председатель.

- Придется, того, маленько, - помог ему счетовод.

- Перебьемся как-нито в эти дни, а на сенокос и муки выдадим. Пшеничную, без всякой примеси!

На том и порешили.

Пригорюнились было лобановцы, поворчали, как это водится в таких случаях, но, закаленные и веселые от природы, духом не пали:

- Поживем и без муки. Тоже нам!

- Сейчас не зима. Эвон зелени сколько.

Сидор Антонович тут как тут.

- Верно, не зима - июнь на дворе. Иду я это вчера по лужку, вижу пикан подрос. Нарвал сколько надо, сварил дома в горшке. Беда как хорошо получилось. Но прежде как ложкой вооружиться, я на эту самую божью травку сквозь лупу посмотрел. Ахнул, братцы!

- Чего там узрел?

- Витамины! Тьма-тьмущая. Да все такие бойкие, такие развеселые чисто жеребцы бегают. Один шельмец чуть из горшка не сиганул. Ну, я его, отчаянного, понятное дело, сцапал. Сейчас три дня сыт буду. В общем, смерть Гитлеру - и больше ничего!

Похохотали люди, подзакусили председательской шуткой, да делать нечего - разбрелись кто куда. Одни в лес подались, другие на болото, а остальные на луга - витамины ловить.

Вот так и получилось, что почти во всех домах селения Лобан в эти дни появились тяжелые ступы, когда-то выдолбленные еще прадедами из корявых пермяцких берез. Сейчас, когда идешь по улице, так только и слышишь со всех концов: гырк-йирк, гырк-йирк! Бут-бут-йорк! Гырк-йирк, гырк-йырк!

Почти во всех домах играла эта музыка. Играла и в Степанкиной избе. Вчера вместе с братом Сашком сбегали на Кукушкино болото, что за Журавкиной горой, нарвали по мешку пикану. Сегодня старательно делали муку. Пикан за ночь хорошо высох на печи, был ломкий. Наложишь его в ступу до краев, начнешь тюкать пестом - только пыль идет, будто на всамделишной мельнице. Сашок, Степанкин братишка, еще мал, во второй класс бегал зимой, громыхать тяжелым пестом у него не хватает терпения. А про Симку и говорить не стоит: три годика ей всего-навсего. Понятно, и в ее ручонки пест не сунешь. Так что работать приходилось одному Степанку. Слава богу, силенок вроде бы не занимать, как-никак четырнадцатый год на свете живет мужик.

Вчера вечером он внес существенное усовершенствование в дедовский пест. Известно, давние лесные жители, то есть наши предки, в большинстве своем были люди могучие, кряжистые. И что бы они ни делали для своего хозяйства, делали все под стать себе - прочно и добротно. Прочные они мастерили и песты - из мореных березовых рубцов. Но концы их были все-таки тупые, плохо измельчали пикан. И Степанко усовершенствовал старый пест: вбил в его рабочую часть граненую гайку на болту. Замечательно получилось. Тюкнешь разок, и треск идет, любая трава моментально в пыль превращается.

- Ну и башка у тебя, Степанко! - завистливо сказал Сашок. - Ловко придумал!

- Это что! Могу и похлеще. Ну-ка сбегай в чулан, тащи мою находку!

- Пружину, что ли?

- Ее. Сейчас второй фронт откроем.

Сашок моментально притащил из чулана пружину, заложив руки за спину, стал наблюдать за братом. Степанко глядел в потолок. На потолке с давних времен висело толстое железное кольцо. Возможно, это дед вбил его в матицу в пору своей молодости, чтобы продевать в него длинный березовый очеп гибкий шест для зыбки.

- Хорошее кольцо, в самый раз, - заключил Степанко.

Примерился он, прикинул что-то в уме и полез на полати. С полатей дотянулся до кольца и - Сашко даже рот не успел разинуть - примотал толстой проволокой пружину к дедовскому приспособлению. К другому концу привязал здоровенный гладкий пест. И любуйся!

- Чудеса! - не выдержал Сашок.

- Мозгами шевелить надо!

Ухватился Степанко за пест, тюкнул по пикану. Отлично получилось, замечательно. Поднимать самому пест не пришлось, пружина его так и подбросила до потолка.

- Машина! - крикнул опять Сашок. - Ура!

- Гитлер капут!

Пошумели братья, полюбовались механизацией - и снова за дело.

Дзурки-вирк, дзурки-вирк - скрипела ржавая стальная пружина.

Гырк-йорк, гырк-йорк - громыхал пест.

Чтобы работать было еще интересней, Степанко задумал считать, сколько раз тюкнет пестом. Раз, два, три... десять... сто...

- Идет дело! Уже тысячу разов хрястнул после полудня, - бросил он брату, утирая со лба обильный пот.

- Ты сильный, Степанко, - опять похвалил брата Сашок. - Ты и не устанешь. Руки-то не отнялись?

- Как не отнялись! Каждая жилка ноет. Может, потюкаешь маленько?

Сашок охотно взялся за пест, громыхнул два-три разочка, вздохнул тяжело:

- Не могу. В животе колет.

НЕ ДО РЫБАЛКИ

Днем было жарко, июньское солнце до одури пекло, а вчера укатилось куда-то за Журавкину гору, сразу посвежело. Степанко с остервенением долбанул последний раз по ненавистному вороху, выскреб до щепотки пыль из ступы и унес лукошко на залавку, поближе к печи. Шабаш! Хватит на сегодня. Сейчас можно и отдохнуть.

- Завтра сходим, попробуем? - спросил Сашок.

- Надо сходить, - ответил Степанко.

Вчера, возвращаясь с болота, братья завернули к Круглому озеру. Хотелось узнать, гнездятся ли там утки. Побродили маленько по топкому берегу и наткнулись на чей-то бредень, спрятанный от лишних глаз в густом подлеске.

- Степанко, эва! - сверкнув глазенками, воскликнул Сашок. - Кто-то рыбу ловит, а мы и не знали!

- Будет и у нас рыба!

Вернулась с работы мать. Она сняла латаный-перелатаный халат, повесила у дверей на гвоздь. Взгляд у матери печальный, неживой какой-то, щеки подернуты землистым загаром. Но это не июньский загар. Степанко знает - это от усталости.

- Буренка вернулась ли? - спросила она, ни к кому не обращаясь. Потом заметила Степанкино приспособление, головой покачала: - Лихо мне. Пест к потолку привязали.

- Так легче, мам, - сказал Степанко. - Механизация.

- Вижу. Мука, стало быть, в избытке?

Симка уцепилась было за ее подол, запросилась на руки, но мать легонько отстранила свою ненаглядную и по головке не погладила. Она подозрительно посмотрела на Степанка, огорошила:

- Председатель тобой интересуется чтой-то. Встретился у фермы, спрашивает: "Чем твой сынок занят, дома ли?"

- Сидор Антонович? А чего он?

- Вот я и гадаю: чего? Велел никуда не уходить, разговор-де серьезный будет. Может, натворил что?

Повел плечами Степанко, лоб наморщил. Долго ворошил в памяти все свои делишки за последние дни - нет, ничего будто бы, все правильно. А на лице у матери тревога, Сашок глазенками так и зыркает.

- Лихо мне с вами, лихо, - устало сказала мать, направляясь к шестку.

У Сидора Антоновича была страшная фамилия: Ошкоков. А ошкок, как известно, медвежья нога. Но слыл он человеком добрым, людей зря не наказывал, а Степанка даже не раз хвалил при всех лобановцах за хорошую работу. И все-таки заныло в груди после маминых слов, затрепетало сердчишко. Чего там еще?

Не успела мать выйти к Буренке, не успела и подойник взять, а Сашок, стоявший у окна, уже сообщил:

- Идет!

- Ошкок?

- Он.

Шумно и деловито, как и положено большому начальству, Сидор Антонович зашел в избу. Нарочито весело улыбнулся всем - дескать, вот он я, по-отцовски погладил Симкину головку, а Степанку даже руку пожал. Все перевели дух - кажется, ничего.

- Ну, как она, жизня-то? Оклемался маленько после сева? - спросил Ошкоков Степанка.

Тот пожал плечами.

Сидор Антонович устало шлепнулся на лавку, плешивую голову втянул в плечи. Было видно, зашел не с простым делом, приготовился к длинному разговору. От напряжения у Степанка колени задергались. Да не тянул бы он душу, говорил бы, что ли.

И председатель заговорил:

- Вот, значит, Степанко, дела-то какие. Дела, брат, хоть волком реви. Не успеешь с одним управиться - глянь, за другое браться надо. А там и третье на пятки наступает.