Похвала эпатажности - Вячеслав Козачук

Как-то после спектакля, стоя в, казалось, бесконечной очереди в гардероб, я ненароком прислушался к нарочито (так почудилось) громкому и чересчур возбужденному обсуждению игры актеров, происходившему буквально за моей спиной.

«Вы знаете, mon cher, сегодня NN играла крайне эпатажно!» — безапелляционно заявил уверенный, хорошо поставленный женский голос. (К слову, такие голоса чаще всего встречаются у преподавателей и батальонных старшин…) Далее последовала длинная и сложная тирада, общий смысл которой сводился к неподдельному (а, может, мое огрубевшее ухо и не уловило тонкой иронии?..) восторгу актерским мастерством NN. Однако ее игра у меня не только восхищения, но даже и малейшего одобрения не вызвала. Выждав приличествующую моменту паузу, я обернулся и был крайне поражен почти невероятным совпадением мысленного портрета, который я себе уже составил, и той реальности, которую был вынужден созерцать. Бальзаковского возраста искусственная блондинка, стремящаяся, видимо, из всех физических сил и финансовых ресурсов выглядеть моложе лет на десять, а при удачном освещении — и на все пятнадцать, одета была и впрямь эпатажно: нежного, бледновато-розового цвета длинный, крупной вязки кардиган, выглядывающая из-под него насыщенно-зеленая, до ядовитости, шелковая блуза с немыслимых размеров бантом и, наконец, узкие брюки из тяжелого черного твида.

«Эталон безвкусицы! Хоть сейчас в Палату мер и весов…», — мелькнуло у меня. — Но при чем тут эпатажность?!»

По дороге домой, под мерный стук колес полупустых вагонов метро я долго раздумывал над правильностью употребления слова. Казалось бы, с чего это меня взволновала чья-то ошибка? Но суть, на мой взгляд, была все же гораздо глубже…

Дома, даже не снимая верхней одежды и только сбросив обувь, я подошел к книжным шкафам и отыскал величайшее по нынешним временам сокровище — почти букинистическую ценность — Словарь иностранных слов, изданный еще в те годы, когда в академических институтах, составлявших энциклопедические словари, к работе относились с величайшей тщательностью.

…Ну-ка, ну-ка, глянем, что ж это за зверь такой — эпатажность!

Словарь утверждал, что слово «эпатажность» имеет исключительно французские корни, происходя от épatage, что означает: «…скандальная выходка; поведение, нарушающее общепринятые нормы и правила». Впрочем, и у слова épatage, как выяснилось, есть предшественник — глагол épater — ошеломлять, приводить в изумление. Кстати, буквальное значение сего глагола — «отколоть ножку рюмки, лишить ноги» (фр. patte — «лапа»), что значит — выбить землю из-под ног, перевернуть всё с ног на голову…

Эпатажность многолика и многогранна. Одни являют ее в виде шокирующего публику спектакля, иные — скандально-вызывающей, сотрясающей моральные нормы картины или книги, третьи стремятся привлечь к себе внимание ошарашивающими песнями etc. Но все перечисленное касается только творческой составляющей. А эпатаж весьма часто проявляется и в поведении, в том числе обыденном, и примеров тому несть числа — хотя это, наверное, тема отдельного разговора…

Что же лежит в основе эпатажности, является неким базисом, основой, фундаментом, на котором возводится иногда убогая халупа, а когда и величавое строение эпатажа?

В первую очередь, стремление выделиться, желание добиться славы, известности (как минимум), успеха (в том числе и коммерческого)… Любым путем, всяческими способами!..

Эпатажность — это не только цель, но еще и средство. Например, испытанный способ, проверенная веками метода скрыть недостаток таланта или, на худой конец, ярких, заметных способностей. Этакая мимикрия посредственности под выдающуюся личность. Выдающуюся, разумеется, — на фоне других, может, еще более посредственных, а, может, настолько более мудрых, что не считают нужным и возможным выделяться подобным образом. Похоже, прав был Иосиф Бродский: «…Старайтесь носить серое… Я посоветовал бы вам также говорить потише…»

Кроме того, эпатаж – это и попытка восполнить, компенсировать отсутствие неординарности средствами простыми, примитивными, доступными для понимания даже слаборазвитой личности. Например, там, где автору следовало бы взять глубиной рассмотрения, раскрытием новых граней исследуемого или показываемого, из-за острой нехватки и знаний, и мыслей стараются поразить нетрадиционным, шокирующим публику (сиречь, наблюдателя-читателя) рассмотрением, придавая объекту черты совершенно новые, о которых, возможно, никогда и не помышлял автор, создавая свое творение. Пускай выказываемые суждения поверхностны, зато на них лежит загадочный флер оригинальности…

И, наконец, эпатаж — это способ скрыть свою застенчивость, робость… Тому яркий пример эпатажность ярчайшего сюрреалиста Сальвадора Дали, которая произрастала из его робости и стеснительности.

В искусстве, как правило, все эпатажные творения являют собой перепевы старых, хорошо известных произведений. Так сказать, римейки. В основном, это римейки на давно получившие популярность темы. Ведь нужно быть гением, чтобы создать что-то совершенно новое, а в гениях у человечества всегда нехватка. Штучный продукт, дефицитный. А так — совершенно беспроигрышный ход! Создать великое произведение и ждать его признания? Вздор! На это ведь может и не хватить жизни… Гораздо проще — а главное! — быстрее сотворить (а зачастую — сляпать) нечто эпатажное, и успех, по крайней мере, коммерческий обеспечен… Ведь контакты между людьми большей частью мимолетны, случайны, поверхностны. Наш современник, поглощенный собственными заботами, не имеет ни возможности, ни желания уделять другому пристальное внимание. А потому почти все, что один человек может дать другому, заключается в быстротекущем впечатлении. И чем ярче это впечатление, тем лучше оно запоминается… Поэтому искус для создающего что-либо, не прорабатывая, не пропуская через себя, выдернуть отдельный, невзаимосвязанный фрагмент и преподнести его как новаторское видение, сопровождая все это действо лицемерными рассуждениями о «продвинутости» (да простят мне эстеты сей пассаж!).

Слишком часто вольное или широкое — а иногда и то, и другое — толкование, дополняющее или расширяющее замысел оригинала, путают с нарочитой оригинальностью, цель которой — выделиться; не привнести, дополнить — а отличиться! За этим зачастую просматривается только одно — самолюбование, от которого недалеко и до гордыни… «Родственников», кстати, у эпатажности более чем достаточно — хвастливость, гордыня, зависть, тщеславие, наконец, чванство и снобизм — все это грани, близкие тому явлению, которое мы стеснительно именуем эпатажностью, прикрывая истинность стыдливо-благозвучным и далеко не всем понятным эвфемизмом. Но если хвастливость или чванство – черты неприятные, но сносимые, то тщеславие и гордыня всеми ведущими конфессиями признаны смертными грехами, за которые, согласно великому Данте, души грешников обречены томиться в круге Втором.

Эпатажность всегда требует зрителей, без них она бессмысленна. Иногда эта потребность трогательна, почти по-детски наивна, иногда агрессивно-скучна и обременительна. Словом, неприятна. В лучшем случае.

Но и зритель зрителю — рознь, как известно. Эпатажность ради эпатажа воспринимается с успехом пресыщенной аудиторией, стремящейся к новым формам, не находящей наслаждения в привычном.

Эпатаж, сформированный многоплановостью, многоуровневостью замысла и подачи, требует усилий, подготовленности, наконец, вдумчивости восприятия и от зрителя, слушателя, читателя, словом, аудитории. Осведомленная, компетентная, «не близорукая» аудитория в состоянии оценить глубину и мудрость автора, а неподготовленный, аматорско-дилетантский зритель-читатель может воспринять все лишь как попытку эпатировать…

Но так ли уж все однозначно и прямолинейно, как представляется на первый — и, как правило, поверхностный — взгляд? Только негативные ли стороны имеет эпатажность? Следует ли ставить ее в один ряд со смертными (да и простыми, не смертными тоже) грехами? Ведь, по сути, это ломка стереотипов подачи и восприятия, выход за рамки прокрустова ложа традиционности. На семенах эпатажности иногда взрастают, взлелеиваются ростки совершенно нового, но, правда, уже у других авторов, которым эпатаж предшественника дал толчок к мысли, идее, поступку… Ведь иногда нужна внутренняя смелость, раскрепощенность для выхода «из колеи», о которой писал Владимир Высоцкий.

Зачастую за эпатажность принимают скуку автора, вызванную шаблонностью существующих подходов и решений, его попытки выхода за рамки устоявшихся, навязших на зубах, подобно конфете «Ириска», клише в данной сфере.

Эпатаж часто путают с юмором автора, иногда тонким и потому далеко не всеми понимаемым, иногда принимающим облик злого сарказма, а посему отторгаемого большинством — немногие умеют искренне смеяться над собой, да еще и получать от этого удовольствие…