Лишнее золото. За гранью джихада - Игорь Негатин

Игорь Негатин

Лишнее золото. За гранью джихада

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Муэдзин пел старательно и неторопливо. Призыв к утреннему намазу ас-субх он начинал резко и с очень высокой ноты. Словно обрушивался на совесть тех, кто в этот час еще спал:

Аллаху акбар!Ашхаду алля иляха илляллах…

К середине строки его голос понижался, набираясь сил перед концом фразы, и опять улетал вверх. Будто не людей призывал к молитве, а обращался к небесам, в надежде быть услышанным у престола Аллаха:

Ашхаду анна мухаммадар-расулюллах.Хаййа галяс-салях…

На востоке, закрытом туманом и темными горными вершинами, зарождался новый день. И пусть облака, обнявшие вершину Арч-Корта, еще не окрасились в нежный предрассветный румянец, но рассвет уже чувствовался. В дурманящем запахе горных трав, в кристально чистом воздухе. Даже горная река, омывающая эту каменистую землю, сейчас шумела иначе.

Один из домов горного селения стоял на некотором отдалении от остальных. Он был окружен глухим и крепким забором. На втором этаже в небольшой комнате спал мужчина. Еще не старик, но выглядевший гораздо старше своих шестидесяти лет. Лицо, хоть и сохранившее гордый профиль, напоминало печеное яблоко. Ранние для его возраста старческие пятна и глубокие морщины переплетались с побелевшими шрамами в затейливую вязь. Кожа на руках напоминала старинный пергамент. Когда раздались первые звуки азана, он, даже еще не проснувшись, поморщился. Мужчина никогда не любил рано вставать. В его жизни было слишком много бессонных и тревожных ночей. Поэтому сейчас, когда ему стукнуло шестьдесят два, он позволял себе расслабиться и спать столько, сколько нужно для его уставшего тела. Только вот заснуть не получилось. И дело здесь не в этом, раздери его шайтан, муэдзине! Что-то другое, неуловимое и непонятное. Чувство надвигающейся беды, которое его никогда не подводило. Оно просто захлестнуло душу своим мутным потоком опасения и тревоги.

Он открыл глаза и увидел сидящего напротив кровати незнакомца…

Тому было около сорока. По крайней мере, выглядел этот человек не старше. Он был смугл и черноволос. Короткая стрижка и трехдневная щетина серебрились искрами седых волос. Темные, почти черные глаза смотрели на собеседника холодно и спокойно. Одежда тоже ничем особенным не отличалась от той, к которой привык хозяин этого дома. Выцветшая на солнце форма оливкового цвета и видавший виды разгрузочный жилет. На шее – черно-белая куфия. В правой руке пришелец держал пистолет. Легко и привычно.

Незваный гость сидел верхом на стуле посередине комнаты. Сидел и спокойно смотрел на открывшего глаза хозяина. Рядом с ним стоял небольшой кожаный чемодан. Даже не чемодан, а саквояж. Кожаный, светло-рыжего цвета. Потускневшие латунные застежки и вытертые от частого употребления бока. С такими в начале двадцатого века ходили провинциальные врачи и авантюристы, претендующие на звание джентльмена.

– Амир, ваш муэдзин все-таки – порядочная скотина, – спокойно заметил незнакомец. – Он так вопит, словно никогда не слышал о наставлениях Биляла ибн Рабаха[1].

– Кто ты тако… – начал было хозяин, но пришелец не обратил на это никакого внимания и спокойно продолжил говорить:

– Жаль, что он не видит разницы между настоящим азаном и криком. Иначе бы давно понял одну простую вещь. Если бы воплем можно было разбудить совесть мусульманина, то самым лучшим муэдзином был бы простой лопоухий ишак.

– Кто ты? – повторил свой вопрос старик.

– Это не важно. – Незнакомец лениво махнул рукой и кивнул на саквояж: – Вот твои деньги, амир. Двести тысяч экю. Где наш пленник?

Он говорил спокойно и неторопливо. На хорошем арабском языке. Чисто, но с каким-то странным акцентом. Короткими, тяжелыми фразами. Будто не говорил, а отливал слова из расплавленного серебра.

Хозяин нервно дернул щекой, прищурился и еще раз посмотрел на саквояж. Его левая рука незаметно скользнула под подушку, но гость заметил. Заметил и усмехнулся. Улыбка, похожая на волчий оскал, коснулась его губ, но взгляд остался холодным. Темные глаза – как два оружейных ствола, готовых огрызнуться пулей. Предупреждая ненужные действия, незнакомец еще раз качнул рукой и поднял повыше пистолет.

– Не надо делать глупостей, амир. Ты ведь, слава аллаху, не вечный. Зачем тебе лишняя дырка во лбу? Тем более что твоей игрушки там уже нет. Как и охранников у дверей твоего дома, – усмехнулся гость. – Не переживай, они живы. В целости и сохранности. Пройдет немного времени – и очнутся. Разве что головы будут немного болеть.

– Я тебя…

– Ты опять меня не слышишь, амир, – с сожалением в голосе повторил незнакомец. – А все почему? Потому что ты забыл про три завязанных шайтаном узелка. Иначе бы не валялся в кровати, а встретил рассвет с молитвою и с душой, переполненной радостью.

– Их здесь нет.

– Это плохо, – покачал головой незнакомец, и улыбка слетела с его лица. – Где они?

– К югу отсюда. У надежных людей.

– Жаль, что мы плохо поговорили. Очень… очень жаль. Можешь не провожать.

Гость встал и аккуратно подвинул стул к стене, украшенной богатым текинским ковром. На нем висело несколько старинных шашек и два кавказских кинжала, украшенных серебром. Он посмотрел на лежащего мужчину и сухо обронил:

– Мы ждем еще три дня. Потом – ты уж не обижайся, амир, – но умирать будешь долго и очень мучительно. Ты и все твои близкие. И похоронят тебя, паскуду, завернутым в грязную свиную шкуру. Как знал, что может пригодиться. Специально приготовил.

С этими словами незваный гость подхватил саквояж и открыл дверь…

Конец восьмидесятых годов

Западная Европа

Утреннее солнце дразнило. Оно предательски проскользнуло в щель между занавесками и осветило мою холостяцкую берлогу. Еще немного – и луч света доберется до подушки. Будильник, стоящий на прикроватной тумбочке, зашелестел шестеренками, собираясь выдать звонкую порцию звуков, но я успел хлопнуть его по большой медной кнопке. Когда-нибудь я его выброшу. Или отправлю в открытое окно. Или в стену. Со всего размаха. Этот большой будильник достался мне от предыдущего постояльца. Своим заполошным звоном он мог поднять и покойника. Думаю, что его прежний хозяин был счастлив, когда «забыл» это извращенное творение часовщиков.

– Доброе утро, маленькая моя… – Я не вижу лица, но чувствую, как изменилось дыхание моей проснувшейся подружки. Как у разбуженной кошки. Сейчас она что-нибудь нежно промурлычет, поцелует меня в шею и пойдет в ванную. И будет долго плескаться под душем, напевая смутно знакомую мне мелодию. Она поет ее каждый раз, когда ночует у меня, но я никак не могу вспомнить название этой песни.

– Боже, как мне не хочется вставать… – Она садится на кровати и потягивается. И все это с закрытыми глазами. Еще не проснулась.

В конце концов она показала мне свои хитрые зеленые глаза, посмотрела на часы и нехотя поднялась. Еще раз потянулась. У нее красивое тело, и она это знает. Она любит его демонстрировать. И знает, что мне это нравится.

Солнце скользнуло по ее загорелой коже, и Хельга довольно улыбнулась. Потом показала мне язык и ушла в душ. Мол, даже не думай приставать! Или наоборот – попробуй не приставать? Кто знает, что у женщин на уме… Подчас они и сами этого не понимают. Куда уж нам, грешным… Поэтому мне остается лишь проводить ее взглядом и довольно хмыкнуть. Нет, конечно, можно нарушить этот привычный ритуал и присоединиться к ней. Поначалу она будет возмущаться. До первого поцелуя. В ложбинку, между лопаток. Потом… Эх, дьявольщина… В итоге из душа мы опять переберемся в постель, и я опоздаю на дежурство. Сегодня это нежелательно.

Пока она умывается, я иду на кухню. Точнее – закуток, который так называется. Делаю кофе. При всех достоинствах моей светловолосой подружки, варить кофе она не умеет. Потом мы меняемся местами. Я иду в душ, а она хлопает дверцами холодильника и готовит мне завтрак. Просто семейная идиллия, а не утро…

– Спасибо. – Я целую ее в шею и получаю шлепок по пальцам.

– Даже не думай!

– Как бы не так, – бурчу я и провожу руками по ее бедрам.

Хельга пытается возмущаться и перебирается на другой конец стола. Подальше от моих рук. Правда, смотреть на нее никто не запрещает, и я с большим удовольствием рассматриваю ее стройные ножки, обтянутые темными чулками со стрелкой. Строгая черная юбка, белая блузка и деловой пиджачок. Черт побери! Прав был старик Сесиль Сен-Лоран: «Женщина без чулок, как роза без запаха. Что же тогда сказать о женщине, которая носит чулки со швом? Ничего, так как слов будет недостаточно!»