Новый год - Ирина Николаевна Кашкадамова

Новый Год.

Вот и опять заканчивается лето. В глазах детей читается живая вера в чудо. Скоро Новый год. Пан раздает подарки нового урожая. Каждому за труды воздастся в новом году. А детям, Козлоногий отдельно дарит сладости, игрушки всё, на что хватает фантазии родителей и глав города.

Я до сих пор жду прихода Нового года. Всё ещё на что-то надеюсь. Всё ещё как ребёнок ощущаю трепет, перед возможным чудом, исполнения сокровенных желаний.

А ведь не всегда праздник бывает радостным и солнечным. Он бывает холодный, как пасмурный осенний день. Потягивающий тленом зимний смерти. И тогда слезы, как осенняя морось, идут из глаз.

Помню мне тогда было лет восемь-девять. Мы с сестрой в город побежали, подарки от Пана получать.

Жили мы во фракийском селе. На землях отца. Мать из Аргоса, дорийка. Сюда она со своим отцом по торговым делам приехала, вот за фракийца замужем вышла. Трое у неё нас было: Мы старшие, и карапуз трехлетний за подол держащийся. А еще одного ждала. Жрецы говорили девочку. Жили не бедно не богато. Отец работал, нас уже к труду приучал. А на Новый год мы с сестрой в город бегали. Там красиво было. Да ещё по дороге идешь все украшено. На гермах придорожных, банты из лент, колокольчики звенят злых духов отгоняют.

Лес шумит. Птицы последние песни допевают. И тихо так звон колокольчиков. Значит скоро Новый год. Скоро Пан с сатирами в пляс пустятся.

Воздух чистый как из Серебряного источника, дрожащий, светящийся. Он веселит как молодое вино. Не знаю, как городским, но нам, этот напиток давали не только по праздникам. Отец сам делал, из наших виноградников. А ещё он делал пьянящий напиток не только из винограда, а из всего, что росло в саду. Отец никогда вино не продавал, говорил: “самим едва хватает”.

И вот мы с сестрой бежали. Двое детей по лесу.

– Агафон! Агафон! – звала она меня, и забежав вперёд пряталась за деревьями.

Когда я её догонял, то давал тумака, не злобно, так по-братски. Ну не целовать же ее было. Мне тогда восемь лет всего. А сестра была старше. Казалось тогда совсем взрослый.

Мы дурачились и смеялись входя в город. Молодые стражники в воротах при видя сестры присоединились.

– Смотри, у Адмета какая дочь подросла, на следующий год сватов засылать можно, – толкнул плечом зарумянившегося молодого парня другой воин.

Тот покраснел как девушка, смутился. Друзья над ним засмеялись. На них были сияющие, начищенные шлемы. Мы тазы так начищали песком, а потом мелом, чтобы блестели. Ну тазы – это не то… Блестящий шлем, с гребнем посередине смотрелся Божественно. Особенно для мальчишки.

Юный воин предложил сестре ароматное яблоко. Она с фырканьем отвергла сочный плод. Глупая. Что с девчонки взять. Я тут же схватил яблоко и возил зубы. Сочное, спелое, сладкое…

Воины захохотали. А тот, который яблоко давал сестре, растерялся и отвернулся. Под хохот воинов мы вошли в город. Это сейчас я могу сказать, что название полис было слишком гордым названием к этому захудалом поселению. Так большая деревня. Но в детстве мне казался огромным городом, красивым величественным. То было тогда…

Музыка в городе уже звучала. Наверное, с самого рассвета. В преддверии Нового года играли авлосы. Их певуче несколько гнусавые пение перекликались со звоном бубна.

Лица людей весёлые. Одеты все празднично. Новый год ведь.

Мы с сестрой на площадь побежали. Там уже толпилась городская детвора и дети из деревень, как мы, сами прибежавшие на праздник. Гомон вокруг, смех, свист свистулек. Торговцы продают сладости, ленты, колокольчики.

Мы тоже накупили лент и колокольчиков. Я тут же нашел палку, обмотал её пестрыми лентами, подвесил колокольчики, так, чтобы они не мешали друг другу и звенели. Сестре этого доверить нельзя. Всё сделать через пень колоду, и кому такая безрукая жена достанется, ума не приложу.

В полдень, народ расступился и на площадь выехал на осле толстый Силен. Уши большие острые. Пузо такое, как винный бурдюк. Борода – клочьями. Выехал на середину и орёт:

– Восславим Вакха!!!

– Вай вэ! – к нему выбежали козлоногие сатиры, рогатые, с копытами. Они весело плясали, смешно перебирая ногами. Все смеялись. Рассмеялся даже Селен сидящий на осле. Он так хохотал, что венок у него с головы сполз, и застрял, зацепившись за ухо. Силен смеяться перестал, и стал пытаться напялить венок опять на голову.

Но пузо мешало. Это было очень смешно.

А потом появились вакханки, красивые, быстрые и нарядные.

Они, как пугливые лани, высыпали на площадь, и заливаясь звенящим, серебристым смехом, рассыпались по зрителям, преподнося им фиалы с молодым вином. Сестре налили. А когда я попытался схватить себе фиалу, вакханка стукнула меня по лбу и рассмеялась. Вот тогда я присмотревшись узнал её, девчонка это из дома у реки была. Вредная… Стало понятно почему вина не налила.

Под гиканье и распевание куплетов на площадь выскочил сам Пан. Небольшие оленьи рожки золотом сверкали на солнце. Высоко вскидывая копыта, он танцуя тащит огромный мешок. Подарки! Подарки– подарки…

Зачерпывая рукой, он кидал детворе разные сладости, мелкие игрушки, монеты и орехи.

Тут были и медовые коврижки, и сладкие орехи, и пирожные, вкусные– вкусные…

Я набрал много, даже в руках не помещалась. Задрав подал хитона я собрал все туда. Ещё и сестра помогла. Набрала сладких вываренных в меду морковок, и долек яблок. Вкусно всё. Это всё я в детстве так любил…

А потом на большом корабле, который несли на своих плечах сатиры, появился Вакх. Молодой, красивый, с развевающимися волосами, в пестрых, ярких ниспадающих одеждах. А следом за ним менады, с гирляндами осенних цветов. Тут уже оживились юноши и молодые мужчины.

– К ночи домой бы дойти… – сестра не дала мне посмотреть продолжение. Развернув меня потащила домой. А за спиной слышался смех, шутки… Очень хотелось остаться. А сестра ныла, что домой пора, родители волнуются. И вообще ночью идти по лесу, то еще удовольствие…

А когда мы дошли домой… Зимний холод… День смерти… Говорить можно, что угодно, высказать это нельзя. Сегодня выскажешь. Дома не было. Пепелище уже догорало. Вверх дым почти не поднимался.

Дом… Чёрный обгоревшие бревна. Потрескивающие разваливающиеся кирпичи. Зола и угли. Вот то, что осталось от дома. Руки у меня разжались сами с собой, и сладости попадали в золу, прямо под