Годы, воды, берега - Дмитрий Зуев

Зуев Дмитрий

Годы, воды, берега

Дм. Зуев

ГОДЫ, ВОДЫ, БЕРЕГА...

НА ДОРОЖКУ С ПЛОТА

Маститые рыболовы на своем веку припомнят всякое, самое необычайное. И все-таки, пожалуй, ни одному из них не снилось того, что приключилось со мной... ..."Лед тронулся". Телеграмма об этом волнующем событии весны заставила двинуться по маршруту Москва-Мантурово. Туда из Макарьева, вверх по Унже, на борту пароходика доставлена лодка - пловучий дом охотников и рыболовов. Так было подряд две весны. ..."Плыви мой челн по воле волн"... Унжи до самой Волги. Каждая заря на новом месте. Утро от вечера отделяет ночной рейс на лодке (10-15 километров). Путешественнику с ружьем и с удочками лучше нельзя и придумать. Неповторима красота пейзажей! Бессонные ночи апреля, до зари то на плаву, то у костра на лесном берегу. Форма одежды: ватник, валенки, шапка. И ни одной минуты тишины - неумолчно бьют в литавры сторожевые гусаки, охраняющие свои стаи. Они дожидаются здесь, пока оттают северные тундры, - двадцатых чисел мая. Обыкновенный день для нас - настоящая мука у костра, под усыпительным солнцем и хрустальной лазурью неба. В глазах темно, веки смыкаются на полдневном солнцепеке от усталости, от страстных переживаний охоты и рыбной ловли. Дремлется и от аппетитного обеда из дичи и ухи. Отменяется уже всякая форма одежды, кроме трусиков, - солярий у костра. Рыба не берет, селезни дремлют, и мы с ними живем одной жизнью. Вечерние запевы птиц - нам утренний будильник после денной "ночи", после "мертвых часов" младенчески беззаботного сна, самого покойного, без сновидений. Идеально лечебный сон у костра, под открытым небом, а плывущая по половодью Унжи лодка день за днем раскрывает перед нами таежные пейзажи левобережья, а на траверзе правого борта - луга и поймы. Нет. Никакой вид спорта никогда не сравнится с многоборьем рыболова-охотника. И никакие изнеженные прелести южных здравниц - курортов не заменят этого моциона. Лодку догоняют и на охотничьих остановках обгоняют наши попутчики-плотогоны. Так, по обыкновению, от Мантурова мы спускались до колхоза Шигари. Он один-единственный на наволочной земле левого берега у хвойной стены таежного леса. Не только охотники и рыболовы, но и плотогоны облюбовали это место как станцию для сна и отдыха: спать на ходу плота опасно. Остановить плот - не легкое дело, надо заранее высмотреть, выбрать тихий затон. Такое пристанище и было повыше колхоза. Плот подгонялся на быстрине перед тихой заводью ближе к берегу. Плотовщик, схватив рычаг на канате в виде деревянного сошника-крюка, сноровисто соскакивал на берег и начинал пахать, как сохой, землю, стараясь упором в подземные корни задержать плот в тихом месте течения. Обычно это удавалось: ведь левый берег лесной, коренистый... А однажды плотовщик начал пахать берег рычагом, а корней для опоры не оказалось. И плот потихоньку вышел из заводи на стрежень быстрой воды. На счастье, нашелся крепкий корень старого пня. Прочно зацепился крюк, канат натянулся, и плот, как еще никогда не бывало, остановился на быстрине и чуть притонул, захлестнутый напором волн. Вокруг плота - страшный водоворот, вода вскипает от всплесков. А на струе плещется крупная рыба, сверкает серебро ее чешуи... Сидели мы в это время за самоваром в семье колхозника, с которым я познакомился еще прошлой весной. Вошел к нам плотовщик, поздоровался, снял заплечную сумку с провиантом. Его пригласили к завтраку, он сел и вздохнул: - Ой, братцы, до чего же измаялся. Плот на быри, боюсь оборвется канат или расслабнут вицы. - Ничего, догоним на лодке, - утешил его наш хозяин. Плотовщик, будто у него отлегло от сердца, сказал: - И вот еще оказия: какая-то рыба так и лезет на плот, бултыхается кругом вперкувырку. И все норовит поверху. Нет ли у вас каких снастей на нее? Ну, сама выскакивает из воды, посмотрите, что делается... Мы вышли, посмотрели - правда. У плота била стая крупной рыбы. Диковинки здесь не было. Бревна на быстрине притонули ниже обычного, с неокоренной древесины водой смывало личинки и яички насекомых. Эта прикормка привлекала мелочь, мэльков, а за ними, видно, гонялись какие-то хищные рыбы. "Эх, спиннинг бы сюда", - подумал я. Но спиннинга не было: на утиные охоты я возил с собой дорожку. Достал я тогда ее из рюкзака и решил попробовать с плота. В мою затею не верили. Все вернулись в избу, опять сели к самовару. А мне захотелось скорее на плот, ведь кругом бойчится рыба, будто дразнит вывертами. В углу плота по быстрому течению распустил я бечеву дорожки с блесной; так и понесло ее поверху, далеко, на всю длину. Ждал и думал, что вряд ли кому доводилось так необычайно пользоваться дорожкой. Ведь и нарочно не поставишь так на стремнину фарватера плот, которому уготовано место в тихой пристани отлогого берега. Признаться, я сам не ожидал ничего путного. И рыба, как нарочно, буянила, вызывала: дескать, зря стараешься, безнадежно, таких рыбалок не бывает. Но уженье - недаром школа терпения: снасть в руке, и надежда в сердце теплится. Но в избе не верили: никто даже не вышел глянуть, как я рыбачу. Быстрая вода натягивала бечеву, течение выносило блесну кверху. Пожалуй, это хорошо, так и надо. Прошли еще минуты, и рука вдруг почувствовала толчок. Попробовал тащить на себя, против течения это трудно, зато приятно. Век живи, - не забыть этих волнующих мгновений, напряженной потаски большой рыбины, да еще против беспокойного течения вешней воды. Ходуном ходила бечева по сторонам, бойко металась рыба, а все-таки подтягивалась к плоту. Вот уже и на виду серебристый великан, никогда таких не видывал на своем крючке. То ли язь, то ли голавль. Как бы не ударить, не зацепить за бревна. Нет, благополучно поднял на плот. В обнимку прижал его к груди, хвост болтается ниже колен, на бегу он меня шатал, скорей в избу. К столу подошел: - Вот кто на твой плот бросался, - сказал я изумленному плотогону. Все встали из-за стола и рассматривали трофей. Потом я унес его и пустил в прудок, в большую колдобину, что образовалась на берегу после убыли половодья. Шереспер весил не менее пяти килограммов. От радости всего меня трясло, как в лихорадке. Дрожащими руками я снова распустил с плота всю дорожку. Вода влитом натянула бечеву, и блесна так хорошо заиграла на волнах. Не прошло десяти минут, как снова я почувствовал знакомый толчок. И снова в моих руках шереспер, точь-в-точь, как первый. Нижу, такая же рыбина извивается в воде. Вынес и ее на берег. Затем простоял на плоту до темноты - ни поклевки. Видимо, весь рыбий корм с бревен начисто смыло течением и косяк шересперов отступился: не стало для него привады. На рассвете плот снялся и ушел вниз, к Макарьеву. А я стал думать, как бы инсценировать на быри обстановку вчерашнего лова на дорожку. Пробовал на якорях-камнях укрепить колхозную лодку - снесло. Увеличил груз железными осями и другими тяжестями - лодка встала на месте плота. Дня три распускал дорожку, но без успеха. Очевидно, мой случайный успех зависел от прикормки с бревен плота.

НА ЗАПОВЕДНЫХ БЕРЕГАХ КУБРИ

Нет, кажется, такого водоема у нас в стране, где бы ни побывали московские рыболовы-спортсмены. Речная даль всегда зовет и манит. И особенно любы места незнакомые, где надеешься найти "золотое дно". Что делать, все мы немножечко... Колумбы. Для меня неразведанным местом в Подмосковье долго оставалось Кубрянское лесничество. Там недавно открылась охотничья база Министерства сельского хозяйства. По путевке поехал туда в отпуск приятель с семьей, правда, вне рыболовного сезоиа,и пригласил меня с собой. Это было в конце июня 1956 года. Соблазнило меня письмо лесничего Николая Николаевича. Он сообщал о грибах, о ягодах, о глухих лесах при слиянии замечательных рек Кубри, Нерли и Мечки у деревни Андрианово? Три реки вблизи от конторы - вот от чего разгорелась моя страсть рыболова. И я поехал. Часто грезы далеки от натуры. А тут действительность чарующего пейзажа превосходила даже самые воспаленные мечты фантазеров. Крутобережная красавица Кубря. Река стеклянеет извивами причудливых поворотов-излучин, петляет в таежных коридорах леса. Плесы сменяются крутоярами темных омутов. Всюду дремучие тростники и камыши. Везде два леса: один высится в небо, другой окунается в зеркало воды. Любо плыть на лодке по такой реке. Под Москвой толпы удильщиков бродят по истоптанным берегам, а здесь всюду непомятые пышные травы. Кроме лесников и грибников, некому и полюбоваться на величественную красоту лесной реки. Редко-редко, только связанный деревенским родством, заглянет сюда в одиночку москвич по памяти детства. Мы залюбовались окнами в кувшинках и камышах, мысленно выбрали уютные места для ловли с берега и с лодки, которую нам обещали достать. Приятель с семьей отправился дальше по высокому берегу, а мне понравился мысок с просветом чистой воды среди трав и кустов. Изловчился закинуть удочку в рукаоок межтравья, насадка - красный червь. Конечно, истые рыболовы поймут, как волновал меня первый заброс на новой незнакомой реке. Что-то будет. Смотрю, грузило ходко потянуло в сторону поплавок; поклёвки незаметно, а он почему-то повернул к стенке осок. "Э, - думаю, - это не годится, надо перекинуть, а то зацеп"... Потянул: зацеп и есть. А, впрочем, интересно, но еще непонятно, в чем дело. На потяжку не подается, а толкает. Надо вываживать, и, кажется, это не окунек и не плотичка. Изживается, - видно, щучка; поднимать еще рано - тонка леска. Милое дело - запальчиво ринуться в воду у берега и, как из сети, выпутать из травы необыкновенный трофей... Еще бы - щука на червяка. Небольшая рыба, а для удочки предельно хороша. Вот она и в руках, слышу крик радости, вижу приятеля на повороте крутого берега. Первой прибегает маленькая Наташа, спускаются вниз и приятель с женой. Начало одобрено. Какая удача - первый заброс в незнакомую реку, и сразу щука на червяка. А приятель даже не взял удочку. Вот маловер. Дивимся: "золотое дно" нашли. Теперь так и будет - только таскай, а впереди у нас целый месяц удач. Приятель с женой и дочкой ушли за первыми ягодами земляники. А я просидел на берегу всю вечернюю зорю и, как ни старался, взял только одного окунька. На утро втроем - с приятелем и Наташей - мы старались ловить по-всякому, опробовали разные места, но попадалась только мелочь и то редко. Начался холодный, дождливый июль. Солнце спряталось в облаках, подули осенние ветры. Как зарядили дожди, так нескончаемо и лили весь месяц. Вода помутнела, как в ледоход. Кубря прибывала. Наше, поначалу счастливое, место вовсе затопило, близко не подойти. И отступили мы на заранее приготовленные позиции. Невдалеке от дома лесничества, у нас прямо под боком, текла маленькая Мечка. Уселся я как-то на берегу этой мутной речушки. Среди кустов, сзади, остался не скошен в непогоду пышный лужик ромашек, красных луговых васильков, дятлины. Чуть разгуляется погода - будто рой прилетел - гудят пчелы на цветах. Подошел старик-колхозник, посмотрел на траву: солнца нет, приходится косить луг на силос, сушки никакой. Присел, обрадовался понюшке табаку. Поговорили. Уходя, он сказал: - А тут бывало много щурят. Это меня подбодрило: ведь одного я уже поймал на Кубре. Надо сообразить, как вернее ловить. Надоумил случай. Кроме своих удочек, я закинул на черного выползка чужую удочку, кем-то забытую на берегу. За кустом ловил приятель и недоуменно жаловался: - На выползка была странная поклевка, и вот зацеп, а чувствую, что на крючке крупная рыбина, наверно лещ. Он погорячился, оборвал леску, и тайна не раскрылась. Я решил перезакинуть чужую удочку, и в этот момент - поклевка на моей. В спешке бросил чужую так, что крючок с выползком оказался в самых лилиях у берега: нарочно бы так не закинул. На свою вытащил окунька, забросил ее опять. Тут же я захотел исправить свою ошибку - перекинуть чужую удочку с травы на чистое место. Поплавок спокойно дремал. Стал поднимать - зацепил, не пускает трава. Потом подумал, что коряга. И вдруг подалось, потянуло. От неожиданности опять забыл про подсачек и выбросил прямо на берег хорошего щуренка. Сошлись мы с приятелем, поговорили: диво - на червя второй щуренок. Все-таки видная рыбина, не то что окуньки. Пренебрежение чужой удочкой, брошенной в траву, подсказало решение, Надо закидывать не на чистое место, а непременно у самого берега, в траву, где хищники караулят добычу. Прошли минуты. Приятель опять зацепил, послали Наташу за лодкой. Потом, смотрю, из-за кустов выводит он кого-то на леске в обход травы и кустов, крупная рыбина плескается, удочка - на пределе. Тут уж понадобился подсачек. Обежал с ним кусты и у берега подхватил щуку на мелководье. Тоже на червя и, главное, из травы. Так мы догадались, как надо удить щурят, и поймали еще несколько штук. А потом пошли белые грибы, и лес переманил нас от реки. Весь июль прошел без хорошего клева. Дожди и ветры отбивали от ловли. Но снова выручил нас случай. - Смотрите, сыр-то позеленел, - сокрушенно горевала хозяйка. - Привезли и забыли. Завалялся в вещах. - Вот и прекрасно, это очень кстати, - обрадованно сказал я. Истер сыр в порошок, перемешал его с ватой и с хлебом. Любимый запах рыбы - вонючая плесень гнилого сыра. И на утро повеселил нас необыкновенный клев на скрепленные ватой катышки хлеба с сыром. На тех местах в Мечке, где на червя клевала мелкая плотва, стала попадаться крупная. А уж какой лов-то! Наверняка. Катыш с ватой держится крепко. И крупная плотва его не сбивает. Знай - подсекай. И конец один - плотица на берегу. А на столе - уха. В лесной жизни это много значит. Вот как обернулся тухлый сыр по пословице; "Не было бы счастья, да несчастье помогло"...