Война мышей и лягушек (Батрахомиомахия) - Автор неизвестен

Война мышей и лягушек

(Батрахомиомахия)

К первой строке приступая, я Муз хоровод[1] с ГеликонаСердце мое вдохновить умоляю на новую песню,С писчей доской на коленях ее сочинил я недавно,Песню о брани безмерной, неистовом деле Арея.Я умоляю, да чуткие уши всех смертных услышат,Как, на лягушек напавши с воинственной доблестью, мышиВ подвигах уподоблялись землею рожденным гигантам.Дело, согласно сказанью, начало имело такое.Раз как-то, мучимый жаждою, только что спасшись от кошки[2],[10] Вытянув жадную мордочку, в ближнем болоте мышонокСладкой водой упивался, — его на беду вдруг увиделЖитель болота болтливый и с речью к нему обратился:«Странник, ты кто? Из какого ты роду? И прибыл откуда?Всю ты мне правду поведай, да лживым тебя не признаю.Если окажешься дружбы достойным, сведу тебя в дом свойИ, как любезного гостя, дарами почту торовато.Сам я прославленный царь Вздуломорда и здесь на болотеИскони всепочитаемый вождь и владыка лягушек.Родом же я от Грязного[3], который с царевною Водной[20] На берегах Эридана[4] в любви сочетался счастливо.Впрочем, и ты, полагаю, из роду не вовсе простого:Может быть, царь-скиптродержец и мощный в боях предводитель?Ну, не таи же, открой мне скорее свой род именитый».Тут на расспросы лягушки мышонок пространно ответил:«Что ты о роде моем все пытаешь? Он всюду известен:Людям, бессмертным богам и под небом витающим птицам.Имя мое — Крохобор, я горжусь быть достойным потомкомХраброго духом отца Хлебогрыза и матери милой,Ситолизуньи, любезнейшей дочки царя Мясоеда.[30] А родился в шалаше я и пищей обильной взлелеян:Смоквою нежною, сочным орехом и всяческой снедью.Дружба же вряд ли меж нами возможна: мы слишком несхожи.Жизнь вся твоя на воде протекает, а мне вот на сушеПища привычна людей, и меня на дозоре не минет:Ни из красивоплетеной корзины калач белоснежный,Ни с чечевичной начинкой пирог с творогом многослойный,Ни окровавленный окорок, ни с белым жиром печенка,Ни простокваша, ни сыр молодой, ни парная сметана,Ни пирожочки медовые[5] — их же вкушают и боги,[40] Словом, ничто из того, что к пирам повара припасают,Вкусно приправами всякими пищу людей услащая.Не убегал никогда я с опасного поля сраженья,Первому следуя зову, я в первых рядах подвизаюсь.Даже его не страшусь, человека с огромнейшим телом:Смело на ложе взобравшись, цепляюсь за кончики пальцевИли пяту ухвачу, и, хоть боль до людей не доходит,Скованный сном человек моего не избегнет укуса.Но, признаюсь, опасаюсь и я двух чудовищ на свете:Ястреба в небе и кошки — великое с ними мне горе,[50] Также и скорбной ловушки[6], где рок затаился коварный.Эти напасти — все страшные, наистрашнейшая — кошка:Даже к зарытым в норе норовит она ловко пробраться.Редьки же грызть я не склонен, ни толстой капусты, ни тыквы,И не питаюсь ни луком зловоннейшим, ни сельдереемЯства отменные, впрочем, для тех, кто живет у болота…»На Крохобора слова Вздуломорда со смехом ответил:«Что ты, о друг, все о брюхе толкуешь? Поверь мне, немалоЕсть и у нас, на воде и на суше, чему подивиться.Жизнь нам, лягушкам, завидно-двойную назначил Кронион:[60] Можем мы прыгать по суше, можем плясать под водоюИ обитаем в жилищах, обеим стихиям открытых.Если желаешь, ты можешь и сам в том легко убедиться:На спину только мне прыгни, держись, ненадежней усевшись,А уже я тебя с радостью в самый свой дом переправлю».Так убеждал он и спину подставил, и тотчас мышонок,Лапками мягкую шейку обняв, на лягушку взобрался.Был он вначале доволен: поблизости виделась пристань,Плыл на чужой он спине с наслажденьем… Но, как внезапноБуйной хлестнуло волною в него, проклиная затею,[70] Жалобно тут завопил он, стал волосы рвать и метаться,Горестно лапки под брюхом ломать, а трусливое сердцеБилось неистово и порывалось на берег желанный.От леденящего страха стенаньями глушь оглашая,Правит меж тем он подвижным хвостом, как послушным кормилом,И умоляет богов привести его на берег целым.Так, чем он более тонет, тем стонет безудержней, громчеИ, наконец, исторгает из уст своих слово такое:«Верно, не так увозил на хребте свою милую ношуВол, что по волнам провел[7] до далекого Крита Европу,[80] Как, свою спину подставивши, в дом свой меня перевозитСей лягушонок, что мордой противною воду пятнает!»Вдруг над равниною водной, высокую вытянув шею,Вот уж где ужас обоих, — явилася грозная гидра[8].Гидру увидев, нырнул Вздуломорда, о том и не вспомнив,Гостя какого, коварный, на верную смерть обрекает.Сам углубился в болото и гибели близкой избегнул,Мышь же, опоры лишившись, немедленно навзничь упала,Лапками лагодя влагу и жалобный писк испуская.Часто ее заливала волна, но, живучая, снова[90] Наверх она выплывала… Однако судьбы не избегнешь…Шерстка намокшая с большей все тяжестью книзу тянула,И, уж волной заливаем, пред смертью промолвил мышонок:«Ты, Вздуломорда, не думай, что скроешь коварством проступок:Как со скалы — потерпевшего в море кораблекрушенье,С тела меня ты низвергнул… В открытой борьбе или бегеНе превзошел бы меня ты на суше. Так наглым обманомВ воду меня заманил… Но всевидящий бог покарает(Грозного не избежишь ты возмездья от рати мышиной)!»Так он сказал и свой дух на воде испустил. Но случайно[100] Это узрел Блюдолиз, на крутом побережье сидевший.С писком ужасным пустился он весть сообщить всем мышатам.Эти же, новость проведав, вспылали ужаснейшим гневомИ повелели глашатаям громко прокликать, чтоб утромПрибыли все на собранье в палаты царя Хлебогрыза,Старца, отца Крохобора, которого труп по болотуВыплывший жалко носился — не к брегу родному, однако,Нет, уносился, несчастный, в открытого моря пучину.Спешно, с зарей, все явились, и первым в собранье поднялся,Скорбью по сыну томимый, отец Хлебогрыз и промолвил:[110] «Други, хотя и один я теперь претерпел от лягушек,Лютая может беда приключиться внезапно со всяким,Жалкий, несчастный родитель, троих сыновей я лишился:Первого сына сгубила, свирепо похитив из норки,Нашему роду враждебная, неукротимая кошка.Сына второго жестокие люди на смерть натолкнули,С необычайным искусством из дерева хитрость устроив,Эту-то пагубу нашу ловушкой они называют.Третий же сын — был и мой он любимец, и матери нежной…Ах, и его погубил Вздуломорда, сманивши в пучину.[120] Но ополчимся, друзья, и грянем в поход на лягушек,Тело, как должно, свое облачив в боевые доспехи».Речью такою он всех убедил за оружие взяться.Их возбуждал и Арей, постоянный войны подстрекатель.Прежде всего облекли они ноги и гибкие бедра,Ловко для этого стручья зеленых бобов приспособив,Их же в течение ночи немало они понагрызли.А с камышей прибережных сняв шкуру растерзанной кошкойМыши, ее разодравши, искусно сготовили латы.Вместо щита был блестящий кружочек светильни, а иглы[130] Всякою медью владеет Арей — им как копья служили.Шлемом надежным для них оказалась скорлупка ореха.Во всеоружье таком на войну ополчились мышата.Живо узнали про это лягушки, и, вынырнув, тотчасВ место одно собрались, и совет о войне учредили.Только пошли пересуды, откуда и кто неприятель,Вражий внезапно явился, жезлом потрясая, глашатайТворогоеда бесстрашного сын, Горшколаз знаменитый.Он, объявляя войну, к ним со словом таким обратился:«Я от мышей к вам, лягушки, и послан я с вызовом грозным:[140] Вооружайтесь поспешно, готовьтесь к войне и сраженьям.Ибо в воде увидали они Крохобора, в чьей смертиЦарь Вздуломорда повинен. Так будьте теперь все в ответе.Тот же из вас, кто храбрее, на бой пусть скорее дерзает».Так объявил им глашатай, и, грозное слово услышав,Затрепетали сердца и у самых бесстрашных лягушек,Но Вздуломорда, поднявшись, их речью такой успокоил:«Друга, не я убивал Крохобора и даже не видел,Как он погиб: верно, сам утонул он, резвясь у болота,В плаванье нам подражая. А эти гнуснейшие мыши[150] Вздумали ныне меня обвинять. Ну, тем лучше. ИзыщемСпособ мы раз навсегда весь их род уничтожить коварный.Вот что я вам предложу и что кажется мне наилучшим:В броню себя заковавши, мы сомкнутым строем, все рядомСтанем у края болота, на самом обрывистом месте,Чтобы, когда устремятся на нас ненавистные мыши,Каждый ближайшего мог супостата, за шлем ухвативши,Вместе с оружием грозным низвергнуть в пучину болота.Там уже, плавать бессильных, мы быстро их всех перетопим,Сами же мы, мышебойцы, трофей величавый воздвигнем».[160] Речью такой убедил он лягушек облечься в доспехи:Голени прежде всего они листьями мальвы покрыли,Крепкие панцири соорудили из свеклы зеленой,А для щитов подобрали искусно капустные листья.Вместо копья был тростник у них, длинный и остроконечный,Шлем же вполне заменяла улитки открытой ракушка.Так на высоком прибрежье стояли, сомкнувшись, лягушки,Копьями все потрясали, и каждый был полон отваги.Зевс же богов и богинь всех на звездное небо сзываетИ, показав им величье войны и воителей храбрых,[170] Мощных и многих, на битву огромные копья несущих,Рати походной кентавров подобно иль гордых гигантов,С радостным смехом спросил, не желает ли кто из лягушекИль за мышей воевать. А Афине промолвил особо:«Дочка, быть может, прийти ты на помощь мышам помышляешь,Ибо под храмом твоим они пляшут всегда с наслажденьем,Жиром, тебе приносимым, и вкусною снедью питаясь?»Так посмеялся Кронид, и ему отвечает Афина:«Нет, мой отец, никогда я мышам на подмогу не стану,Даже и в лютой беде их: от них претерпела я много:[180] Масло лампадное лижут, и вечно венки мои портят,И еще горшей обидою сердце мое уязвили:Новенький плащ мой изгрызли, который сама я, трудяся,Выткала тонким утком и основу пряла столь усердно.Дыр понаделали множество, и за заплаты починщикПлату великую просит, а это богам всего хуже.Да и за нитки еще я должна, расплатиться же нечем.Так вот с мышатами… Все ж и лягушкам помочь не желаю:Не по душе мне их нрав переменчивый, да и недавно,C битвы когда, утомленная, я на покой возвращалась,[190] Кваком своим оглушительным не дали спать мне лягушки,Глаз из-за них не сомкнувши, я целую ночь протомилась.И, когда петел запел, поднялась я с больной головою.Да и зачем вообще помогать нам мышам иль лягушкам:Острой стрелою, поди, и бессмертного могут поранить.Бой у них ожесточенный, пощады и богу не будет.Лучше, пожалуй, нам издали распрей чужой наслаждаться».Так говорила Афина. И с ней согласились другие.Тотчас все боги, собравшись, пошли в безопасное место.Временем тем комары в большие трубы к сраженью[200] Вражеским станам обоим знак протрубили, а с небаЗевс загремел Громовержец, начало войны знаменуя.Первым Квакун Сластолиза — тот в первых рядах подвизалсяМетким копьем поражает в самую печень по чреву:Навзничь упал он, и нежная шерстка его запылилась.С грохотом страшным скатился, доспехи на нем зазвенели.Этому вслед Норолаз поражает копьем ГрязевогоПрямо в могучую грудь. Отлетела от мертвого телаЖиво душа, и упавшего черная смерть осеняет.Острой стрелою тут в сердце Свекольник убил Горшколаза.[210] [В брюхо удар Хлебоеда на смерть Крикуна повергает:Наземь упал он стремглав, и от тела душа отлетела.Гибель героя увидев и мщеньем за друга пылая,Камень огромный, на жернов похожий, схватил Болотняник,В шею метнул Норолазу; в глазах у того потемнело.Тут уже жалость взяла Травоглода, и дротиком острымОн упредил нападенье врага. Но и сам поплатился:Ловко копьем дальнолетным в него размахнулся Облиза,Меток удар был, под самую печень копье угодило.Он на Капустника, по побережью бежавшего, яро[220] Ринулся, но, не смутившись, тот сам обратил его в бегство.В воду злосчастный упал и живой уж не выплыл, багровойКровью окрасил болото, и, вздутый, с кишками наружу,Долго еще труп героя у берега горестно бился.][9]Творогоед же от смерти и на берегу не сберегся.В ужас пришел Мятолюб, когда Жирообжору увидел:Бросивши щит, он проворно спасается бегством к болоту.Соня Болотный убил знаменитого Землеподкопа[А Водорад поразил беспощадно царя Лизопята,][10]Тяжким булыжником череп ему раскроив. Размягченный[230] Из носу мозг его вытек, и кровью земля обагрилась.Соне Болотному смерть причинил Блюдолиз безупречный,Дротик свой бросив, и тьма ему взоры навеки покрыла.Это увидел Чесночник и, за ноги труп расторопноКрепкой рукою схвативши, в болото Болотного бросил.Тут за убитого друга герой Крохобор заступился,Ранил жестоко Чесночника в печень, под самое чрево.Тело простерлось бессильно, душа же в Аид отлетела.Болотолаз, то увидев, горсть грязи швырнул в Крохобора:Тина лицо облепила, он зрения чуть не лишился.[240] Гневом вспылал Крохобор и, могучей рукой ухватившиКамень из долу огромный — земли многолетнее бремяВ Болотолаза метнул его яростно. Вся раздробиласьПравая голень его, и, подрубленный, пал он на землю.Тут и Пискун на него напустился и сильно ударилВ чрево. Проникло в утробу копье глубоко, и, как толькоКрепкой рукою копье извлек из брюха противник,Тотчас наружу за ним и все внутренности потянулись.Видя, что на побережье от смерти не убережешься,Еле плетясь и измученный страшно, сраженье покинув,[250] В ров Зерногрыз пробирался, чтоб гибели лютой избегнуть.В пятку копьем уязвив, поразил Хлебогрыз Вздуломорду.[Позже, хоть раненный тяжко, он вынырнул вновь из болота.][11]Видя, что дышащий трудно во прахе простерт Вздуломорда,К первым рядам устремившись, копье в него Луковник бросил,Но уцелел крепкий щит, и копья острие в нем застряло.Также и дивный Полынник, в сражениях равный Арею,Сбросить не смог с головы Вздуломорды тяжелого шлема,Хоть средь лягушек воинственных витязем первым считался:Слишком уж много врагов на него устремилось. Пред грозным[260] Натиском не устоял он и спешно в болоте укрылся.Был средь мышей еще юный, но храбростью всех превзошедший,Славный герой Блюдоцап, знаменитого сын Хлебоскреба.Из дому вызвавши сына, отец его в бой посылает.Этот же витязь, с угрозою весь истребить род лягушек,Гордо вперед выступает, пылая с врагами сразиться.Тотчас лягушки, объятые ужасом, в бегство пустились.Силой владея великою, тут бы их всех погубил он,Если бы зоркий Кронион, отец и бессмертных и смертных,Гибнущих видя лягушек, к ним жалостью вдруг не проникся[270] И, головой сокрушенно качая, богам не промолвил:«Боги! Великое диво я вижу своими глазами.Скоро, пожалуй, побьет и меня самого сей разбойник,Что на болоте свирепствует. Впрочем, его успокоим.Тотчас Афину пошлем или шумного в битвах Арея:Эти его, хоть отважного, живо от битвы отвадят».Кроноса сын так промолвил. Арей же ему возражает:«Ныне, Кронид, уж ни мудрость Афины, ни сила АреяЛютую смерть отвратить не сумеют от жалких лягушек,Разве на помощь им все мы направимся, да и оружье,[280] Коим когда-то сразил Капанея[12], могучего мужа,Дерзостного Энкелада[13] и дикое племя гигантов,Ты и теперь пустишь в ход — перед этим и храбрый смирится».Только промолвил Арей, громовою молнией грянулКроноса грозного сын, — и великий Олимп содрогнулся,Знаменье страшное в ужас повергло мышей и лягушек,Все же мышиное войско сражения не прекращало,Крепко надеясь лягушачий род истребить совершенно,Что и могло бы случиться, если б с Олимпа Кронион,Сжалившись, в помощь лягушкам не выслал защитников новых.[290] Вдруг появились создания странные: кривоклешневы,В латы закованы, винтообразны, с походкой кривою,Рот словно ножницы, кожа — как кости, а плечи лоснятся,Станом искривлены, спины горбаты, глядят из-под груди,Рук у них нет, зато восьмеро ног, и к тому двуголовыРаками их называют… И тотчас они начинаютМышьи хвосты отгрызать, заодно уж и ноги и руки.Струсили жалкие мыши и, копья назад повернувши,В бегство пустились постыдное… Солнце меж тем закатилось,И однодневной войне волей Зевса конец наступает.

Примечания