Говельщик - Николай Лейкин

Н. А. Лейкинъ

Говѣльщикъ

Великій постъ. Первый часъ дня. Въ трактиръ входитъ пожилой купецъ и садится за столъ около буфета.

— Давненько у насъ бывать не изволили, Родивонъ Захарычъ… привѣтствуетъ его изъ-за стойки буфетчикъ.

— По нынѣшнимъ днямъ нашему брату и совсѣмъ-бы по трактирамъ-то баловать не слѣдовало, отвѣчаетъ купецъ. Собери-ко чайку поскромнѣе.

— Ужь не говѣть-ли задумали?

— Говѣю. Грѣшимъ, грѣшимъ, такъ тоже надо и о душѣ подумать.

— Это точно-съ.

Купецъ вздыхаетъ. Служитель подаетъ чай.

— Это что же такое? спрашиваетъ купецъ, указывая на блюдечко съ сахаромъ.

— Сахаръ-съ… отвѣчаетъ служитель и пятится.

— То-то сахаръ! Ты меня за кого считаешь? За татарина, что-ли? Убери блюдечко и принеси медку или изюмцу…

— А вѣдь это, Родивонъ Захарычъ, я полагаю, одна прокламація только, что вотъ говорятъ будто этотъ самый сахаръ бычачьей кровью очищается? Потому, учтите, сколько бы этой крови потребовалось, замѣчаетъ буфетчикъ.

— Прокламація тамъ или не прокламація, а только коли мы истинные христіане, такъ себя оберегать должны, отвѣчаетъ купецъ и начинаетъ пить чай.

Молчаніе. Въ комнату входитъ тощій купецъ.

— Родивону Захарычу, почтеніе! выкрикиваетъ онъ тонкой фистулой, подаетъ руку и садится противъ толстаго купца. Чайкомъ балуешься?

— Да… Говѣю я, былъ у обѣдни въ Казанской, а вотъ теперь и зашелъ. «Да исправится молитва моя» пѣли… То-есть Господи, кажется, цѣлый день стоялъ-бы, да слушалъ! Просто на небеса возносишься…

— А я такъ лѣтомъ говѣлъ. Признаться сказать, тогда, передъ Успенскимъ постомъ, сдѣлалъ съ кредиторами сдѣлку по двугривенному за рубль, захватилъ жену и отправился на Коневецъ. Монашки тамъ маленькіе. Прелесть! Даже въ слезы введутъ. Въ тѣ поры мы не токмо-что масла, а даже горячей пищи не вкушали… Да, хорошо, коли кто сподобится! со вздохомъ заканчиваетъ тощій купецъ, умолкаетъ, барабанитъ по столу пальцами и спрашиваетъ:- а что, не толкнуть ли намъ по рюмочкѣ?

Толстый купецъ плюетъ.

— Никаноръ Семенычъ, да ты въ умѣ? спрашиваетъ онъ. Человѣкъ говѣетъ, а онъ водку!.. Пей самъ, коли хочешь.

— Я-то выпью…

Тощій купецъ подходитъ къ буфету, пьетъ и, возвратясь на свое мѣсто, говоритъ:

— Водка… То есть ежели сообразить: что въ ней скоромнаго? Гонится она изъ нашего русскаго хлѣба, монашествующимъ дозволяется… Пустяки! Чай-то, пожалуй, хуже, потому изъ китайской земли идетъ, а китаецъ его всякой скоромью опрыскивать можетъ… Дай-ко графинчикъ! обращается онъ къ буфетчику.

На столѣ появляется графинчикъ. Толстый купецъ вертитъ его въ разныя стороны, разсматриваетъ грань и, наконецъ, вынимаетъ изъ него пробку.

— Что, или выпить хочешь?

— Нѣтъ, что ты! Дивлюсь я, какъ это ныньче пробки эти самыя гранятъ! Чудо! А что, кстати, почемъ нынче судачина мороженая?

— Въ Воскресенье я по тринадцати покупалъ.

— Такъ. О, Господи, Господи! вздыхаетъ толстый купецъ, лижетъ медъ, пьетъ чай съ блюдечка и черезъ нѣсколько времени говоритъ: А вѣдь и водка, коли ежели по немощи, болящему, значитъ, такъ она во всякое время: разрѣшается, потому лекарствіе.

— Всякое быліе на потребу, всякое быліе Богъ сотворилъ, отвѣчаетъ тощій, глотаетъ вторую рюмку и тыкаетъ вилкой въ груздь.

Молчаніе. Толстый купецъ вздыхаетъ и потираетъ животъ.

— Съ утра вотъ сегодня нутро пучитъ, говорилъ онъ. Даве въ церкви такъ и рѣжетъ, пришелъ въ трактиръ — поотлегло, а теперь вотъ опять…

— Простуда… Сходи въ баню, да водкой съ солью… да внутрь стаканчикъ съ перечкомъ… Богъ проститъ.

— То-то, думаю… Баней-то мы, признаться, вчера очистились, а вотъ внутрь развѣ?.. На духу покаюсь. Ахъ! какъ сегодня отецъ Петръ возглашалъ: «Господи Владыко живота моего»… Умиленіе!.. Пришли-ко графинчикъ съ бальзамчикомъ!

— А на закуску семушки?.. откликается буфетчикъ.

— Чудакъ! Человѣкъ говѣетъ, а онъ рыбой подчуетъ! Пришли сухариковъ…

На столѣ стоитъ графинчикъ съ «бальзамчикомъ». Толстый купецъ выпилъ и говоритъ:

— Рюмки-то малы. Съ одной не разогрѣетъ.

— А ты садони вторую… Даже и въ монастырскомъ уставѣ говорится: стаканчикъ. Мнѣ монахъ съ Афонской горы сказывалъ… ей-Богу!

— Зачѣмъ стаканчикъ, мы лучше рюмками наверстаемъ… Закусить вотъ развѣ? Андронычъ, обращается толстый купецъ къ буфетчику, закажи-ко два пирожка съ грибами, да отмахни на двоихъ капустки кисленькой! И масла-то, по настоящему, вкушать не слѣдовало-бы… со вздохомъ заканчиваетъ онъ.

— Съ благополучнымъ говѣньемъ! Желаю сподобиться до конца! возглашаетъ тощій купецъ и протягиваетъ рюмку.

— О, Господи, что-то намъ на томъ свѣтѣ будетъ!.. чокается толстый.

Черезъ часъ купцы, съ раскраснѣвшимися лицами, сидятъ уже въ отдѣльной комнатѣ. На столѣ стоятъ тарелки съ объѣдками пироговъ, осетрины и четыре опорожненные графинчика. На полу валяются рачьи головы.

— Съ утра обозлили, а то нешто бы я сталъ пить? говоритъ толстый купецъ. Въ эдакіе дни и то обозлили. Приказчикъ въ деревню ѣдетъ — деньги подай, жена платье къ причастью… дочкѣ шляпку… Тьфу ты! Даже выругался! Смиреніе нужно, а тутъ ругаешься.

— Въ мірѣ жить — мірское творить! утѣшаетъ его тощій. Что жмешься? Или все еще пучитъ? спрашиваетъ онъ.

— Пучитъ не пучитъ, а словно вотъ что вертитъ тутъ…

— Семъ-ко, или сейчасъ бутылочку лафитцу потребуемъ. Красное вино хорошо; оно сейчасъ свяжетъ.

— А и то дѣло! Вали!

Бутылка лафиту опорожнена. Толстый купецъ встаетъ съ мѣста и слегка заплетающимъ языкомъ говоритъ:

— Пора! Сначала въ лавку зайду, а тамъ и съ вечерни…

— Полно, посиди! удерживаетъ тощій. Для чего въ лавку идти? Услышатъ приказчики, что отъ тебя водкой пахнетъ и сейчасъ осудятъ. И себѣ не хорошо и ихъ въ соблазнъ введешь. Садись! А мы лучше вторую сулеечку выпьемъ. Красное вино — вино церковное. Его сколько хочешь пей — грѣха нѣтъ!

— Ахъ ты дьяволъ, искуситель! восклицаетъ толстый и, покачнувшися, плюхается на стулъ.

Часы показываютъ пять. Тощій купецъ сбирается уходить; толстый, въ свою очередь, удерживаетъ его.

— Нельзя, отвѣчаетъ тощій. Въ Екатерингофъ на лѣсной дворъ ѣхать надо. У меня и конь у подъѣзда. Нужно къ завтрему триста штукъ тесу, да шестьдесятъ двухъ-дюймовыхъ досокъ.

— Успѣешь! Досидимъ до всенощнаго бдѣнія. Отсюда я прямо ко всенощной, потому сказано: «иже и въ шестой часъ»…

— Нельзя. Гуляй, дѣвушка, гуляй, а дѣла не забывай! Молодецъ! Сколько съ насъ?

— Вѣрно! Коли такъ, возьми и меня съ собой! Покрайности я хоть провѣтрюсь маленько.

— Аминь! Ѣдемъ!

— Черезъ часъ купцы ѣдутъ по Фонтанкѣ по направленію къ Екатерингофу.

На воздухѣ ихъ уже значительно развезло.

— Мишка! Дуй бѣлку въ хвостъ и въ гриву! кричитъ кучеру тощій купецъ.

— Боже, очисти мя грѣшнаго! вздыхаетъ толстый.

— Что? Аль опять нутро подводитъ?

— Щемитъ!

— Мишка! Держи на лѣво около винной аптеки!

Семь часовъ. Стемнѣло. Купцы выходятъ изъ погребка, покачиваясь.

— Не токмо что ко всенощной, а теперь и къ запору лавки опоздалъ, говоритъ толстый купецъ, садясь въ сани. А все ты съ своимъ соблазномъ…

— Мишка! Къ Евдокиму Ильичу на лѣсной дворъ! командуетъ тощій купецъ.

— Да ужь теперь заперто, Никаноръ Семенычъ!

— Коли такъ, жарь къ воксалу!

Черезъ десять минутъ купцы входятъ въ воксалъ.

— Ахъ ты Господи! вздыхаетъ толстый купецъ. И не думалъ и не гадалъ, что на эдакое торжище попаду! Тутъ и тридцатью поклонами не отмолишь. Ну, Никаноръ Семенычъ, ты тамъ какъ хочешь, а въ зало, гдѣ это самое, пѣніе происходитъ, я ни за что не пойду.

— Намъ и въ отдѣльной комнатѣ споютъ.

— Боже мой! Боже мой!

Часа черезъ два купцы. Какъ мухи наѣвшіяся мухомору, бродятъ по буфетной комнатѣ.

— Принимаешь на себя весь мой грѣхъ? спрашиваетъ толстый у тощаго.

— Все до капельки принимаю.

— Врешь?!

— Съ мѣста не сойти!

— Коли такъ, значитъ другъ!

Купцы цѣлуются. Мимо ихъ проходятъ двѣ дѣвушки,

— Охота это кавалеру съ кавалеромъ цѣловаться! говоритъ одна изъ нихъ и лукаво улыбается,

Толстый купецъ скашиваетъ глаза.

— Какую ты имѣешь праву кавалерами насъ обзывать? огрызается онъ.

— Ну, господа купцы, если такъ…

— То-то. Почетъ, братъ, намъ съ тобой, Никаноша! восклицаетъ онъ.

— Хоть-бы холодненькимъ угостили за почетъ-то….

— Вчера-бы пришла. Нешто по эдакимъ днямъ пьютъ шипучку? Тутъ дни покаянія, а она на-поди!

— Вѣрно на ярмаркѣ прогорѣли, такъ оттого и каетесь?

— Что? восклицаетъ толстый купецъ и вытаскиваетъ изъ кармана бумажникъ. А это видѣла чѣмъ набитъ? Ну, теперь садись и требуй три бутылки бѣлоголовки!

— Въ отдѣльную комнату, пожалуйте, ваше степенство. Тамъ будетъ много сподручнѣе! предлагаетъ лакей.