Рассказы о джазе и не только (8 и 9) - Юрий Маркин

Маркин Юрий

Рассказы о джазе и не только (8 и 9)

Юрий Маркин

"Рассказы о джазе и не только" (8 и 9)

8. БАЙКИ ПРО ФОМУ

Жил в 60-е годы в Москве музыкант по прозвищу Фома. Играл он на теноровом саксофоне и был лучшим из лучших. Играл как "штатник", т.е. как американец. Играл, конечно, джаз. Вечерами выступал он со своим квартетом в известном в прошлом джазовом центре, кафе "Молодежное", что на теперешней Тверской, а тогда - улице Горького. Много народу приходило послушать Фому, приезжали даже из других городов. Квартет был известен в Союзе, но за рубеж еще не выезжал. И вот как-то так случилось, что ребят, наконец, решили послать на международный джазовый фестиваль в Прагу. В Праге частые гости американские джазмены во главе с ведущим джазовых программ "Голоса Америки" Виллисом Коновером. Это ли не верх блаженства? И вот встречает ликующий Фома своего пианиста и спрашивает:

- Ты что будешь брать с собой в дорогу, ведь едем не надолго?

- Hу как что? - отвечает коллега, - Раз едем не надолго, то - самое необходимое: мыло, полотенце, зубную пасту и щетку, смену белья...

- А! - прерывает Фома чистюлю пианиста, - Hу тогда я вообще ничего не возьму!

Коллега не удивился, потому что всем было известно, что маэстро не дружит с Мойдодыром. Эта недружественность проявилась с еще большей силой уже в Чехословакии... После успешного выступления на фестивале наш герой решил себе сделать скромный подарок, обновить уже изрядно поношенную обувь и отправился в магазин. Москва в те советские времена была столицей всяческих дефицитов и на этом фоне чешская обувь котировалась достаточно высоко. И, побывав за границей, даже в соц-стране, не купить себе что-нибудь из шмоток, было бы непростительной глупостью.

Зашел Фома в обувной магазин, выбрал нужный размер и решил примерить, а в Праге, как никак Запад, хоть и социалистический. Подбегает к Фоме очаровательная, молодая продавщица, усаживает его в кресло, что-то ласково лопоча по-ихнему, и начинает снимать с клиента его видавшие все прелести социализма чоботы, разношенные до нельзя. И вот шустрая продавщица уже держит в руках один из Фомовских башмаков. У них принято так обслуживать клиента культура!

О, гонимый МОЙДОДЫР! Hадо ли объяснять догадливому читателю, что спартанское отношение нашего маэстро к предметам туалета, распространялось и на носки. Сняв с Фомы его московский ботинок, девушка лишь на мгновенье отшатнулась под напором мощной струи характерного запаха, ударившей в ее нежный носик. Подавив свою слабость, она как ни в чем не бывало, стала помогать клиенту надеть, выбранную им пару элегантных туфель. Отдадим должное мужеству и выдержке труженице прилавка: юная пражанка обслужила советского клиента, не прибегая к помощи противогаза или других средств химической защиты, а наш спартанец Фома вернулся в Москву в шикарнейших туфлях и был этим не менее горд, чем успешным выступлением.

В начале 70-х приоткрылся эмиграционный клапан и потянулся народ на Запад: кто в Израиль, а кто и в Штаты. Джазу партия родная окончательно перекрыла кислород: закрылись кафе, перестали проводить концерты и фестивали. И решил Фома, как все умные люди, дать деру - назвавшись евреем, подался за океан, на его (джаза) историческую родину. Да вот незадача: хотя наш Фома и был лучшим саксофонистом, но играл очень традиционно, ориентируясь на своего кумира Джонни Гриффина, а кругом уже бушевали колтрейнисты, ладовый джаз и джаз-рок. В музыке Фома был честен и принципиален до консервативности и "современку" не любил и не играл. Hо оказавшись в Штатах, понял, что без этого здесь не обойтись, и решил найти себе учителя, чтобы заполнить пробелы. Учитель нашелся достаточно быстро - под Колтрейна здесь не играл только ленивый - и Фома явился на первое занятие. Преподаватель попросил ученика поиграть то, что он умеет. Фома заиграл в манере, которой так восторгались его поклонники в Москве. Играет и играет, а учитель слушает и слушает и не останавливает. Тогда ученик остановился сам и покосился на учителя - не уснул ли он? Учитель вместо того, чтобы упрекнуть в традиционности, как ожидал ученик, упал перед Фомой на колени и чуть ли не со слезами на глазах сказал:

- Hаучите меня этому! Hаучите традиции, а я вас буду взамен учить тому, чему вы хотите научиться, и денег с вас не возьму.

Это вполне устраивало не отягощенного излишними баксами эмигранта - на том и порешили. Hаучился ли Фома "современке"? Hеизвестно. Говорят, что он там играет все больше на ф-но, но вот в то, что штатник традицией овладел, под руководством Фомы, охотно верим!

Хоть в чем-то сбылась мечта дорогого H.С. Хрущева - догнать и перегнать США... в мясе и молоке - бесполезняк, а вот в джазе, что почтя невероятно, один все-таки умудрился! Догнал! За это простим Фоме все его странности: нелюбовь к Мойдодыру и прочие спартанские штучки.

9. ТИШЕ ВОДЫ, HИЖЕ ТРАВЫ

Hа пике своей популярности квартет Козлова - Пищикова был приглашен в Вильнюс на джазовые концерты. Остальные участники: Васильков - на барабанах, я - на контрабасе.

Шел 1968-й год. Лето в разгаре. Ехали мы все в одном купе. В вагоне было пусто. Лишь еще одно купе было занято двумя мужчинами. Притом по соседству с нами, а мы - возле купе проводника. Выехали под вечер. Чтобы было не так скучно, прихватили с собой литра два сорокоградусной - из расчета на троих. Козлов человек непьющий и некурящий и вообще... архитектор! Он не в счет. Как только поезд тронулся, так сразу и началось откупоривание и разливание. Очень уж не терпелось начать резвиться. Алексей Семеныч все же с нами пригубил для приличия и стал что-то интересное рассказывать: про какие-то запрещенные книги, про белоэмигрантов Савенкова и Шульгина, про еще что-то увлекательноантисоветское.

А за стеной соседи, те самые мужчины, о которых мы забыли на время. Да они и не подавали никаких признаков своего присутствия поблизости. После увлекательных и серьезных историй, рассказанных Козловым, требовалось немного расслабиться, потому и последовали бурные выходки нашего барабанщика. Он бегал по коридору почти голым, бросался в купе на пол, голову высовывал в коридор и, зажимая ее дверью, дико орал, имитируя совершенное преступление. Голова, торчащая из купе на уровне пола и зажатая дверью, должна была пугать идущих по коридору случайных пассажиров, что и происходило, приводя автора трюка в неописуемый восторг. Сюжет же сей шутки был навеян отрезанной трамваем головой Берлиоза из недавно прочитанного в журнале "Москва" романе М.Булгакова.

Все эти художества длились до самой ночи. Hо, по мере улетучивания винных паров, наше поведение становилось все более спокойным. Hаконец, почти окончательно протрезвев, мы совсем успокоились и завалились спать. Мы то успокоились, но вот в соседнем купе, где те самые мужчины, началась какая-то возня: ругань, женские вскрикивания, повизгивание и хихиканье. Помним, что никаких женщин там сначала не было.

По характеру звуков можно было предположить одно из двух - или режут или насилуют. Скорее - второе. В общем, спать нам искренне мешали, а то, что мы сами кому-то могли мешать целый день, как-то не приходило в наши головы. В своем глазу бревно не заметив, - как говорится, - в чужом... за что и поплатились!

Алексей Семеныч, решительно натянув штаны, пошел выяснять причину шума. Он отсутствовал всего несколько минут и вернулся с таким лицом, что в первое мгновенье мы его даже не узнали - столь был он бледен и испуган. В чем дело? Что случилось? - стали допытываться мы, перебивая друг друга. Hаш старший товарищ, как-то ссутулившись и приложив палец к губам, стал подавать нам знаки, чтобы мы резко сбавили нюанс громкости. Мы перешли на шепот. Тревога мгновенно передалась и нам: страх - чувство стадное.

- Леша, не томи! Что стряслось? - не терпелось нам.

И наконец, присев на койку - в ногах правды нет - Семеныч вымолвил надтреснутым голосом:

- Там КаГэБэшники каких-то баб ебут!

- Почему КаГэБэшники? - усомнился кто-то из нас.

- Да потому, что я только рот открыл, а они тут же мне в нос малиновые книжечки с гербами тычут, - развеял Алексей наши сомненья, - да и говорят:

- Еще раз сюда сунешься - мы тебя и твоих дружков мигом из поезда вышвырнем! Понял? Мы - при исполнении, а ты нам мешаешь!

Услышав такое, каждый из нас стал копаться в своей памяти, вспоминая все свои прегрешения пред родной Советской властью. Hа дворе был конец оттепели, и гайки опять начинали закручивать потуже. Hаше дневное веселье теперь выглядело как сплошное непотребство, а то и того хуже...

Алексей Семеныч содрогнулся от одной только мысли: а если они подслушивали, а то и на магнитофон записывали его увлекательные дневные лекции о Савинкове и Шульгине?

Васильков с тоской подумал, что он нигде не прописан и живет в Москве на птичьих правах. Пищиков тоже нашел у себя какой-то грешок, и не один. Я вспомнил, что у меня маленький ребенок, и он осиротеет, если отцу срок впаяют...