Венеция (Техас) - Лион Фейхтвангер

Лион Фейхтвангер

ВЕНЕЦИЯ (ТЕХАС)

Перри Паладин вошел в туристическое агентство “Синдбад”, - конторское помещение порядочных размеров с окошечками и столами. Он огляделся по сторонам, ища, кого бы спросить, где директор. Увидел на одном из столов табличку с надписью: “Мисс Глория Десмонд, справки”. Увидел девушку за этим столом, а позади девушки — большой, очень пестрый плакат: “Венеция ждет вас”.

За эту минуту от девяти сорока пяти до девяти сорока шести Перри Паладин подпал под власть колдовских чар, и началась история поселения Венеция (Техас).

Перри был тогда молодой человек лет двадцати семи — двадцати восьми. Носил он длинный серый сюртук, серый котелок, ботинки на шнуровке, перчатки и золотые запонки. Время действия — начало века, президент — Теодор Рузвельт, на каждые тридцать тысяч жителей в Соединенных Штатах приходится триста телефонов и один автомобиль.

Перри направился к девушке, к Глории Десмонд, а сердце опережало его шаги. Глория сидела перед ним в наглухо закрытом синем платье и, удобно расположив на столе руки в длинных, до запястья, тюлевых рукавах, с ленивым любопытством смотрела ему навстречу. Он был полон ею, видел перед собой только ее белоснежное лицо сердечком, ее огромные синие глаза, черные как смоль волосы и пестрый плакат позади нее с повелительным призывом: “Венеция ждет вас”. Вся его предшествующая жизнь испарилась как дым, молодой положительный, честолюбивый делец Перри Паладин перестал существовать, его вытеснил трубадур Перри.

С трудом овладел он собой и осведомился о мистере Фергюсоне.

— Подождите, пожалуйста, — ответила Глория, и он не уловил, что у нее резкий и тусклый голос.

Она скрылась, и мир опустел.

Она вернулась и сказала:

— Присядьте, пожалуйста. Мистер Фергюсон сейчас будет к вашим услугам.

Он сидел и смотрел на нее. Он понимал, что неприлично глазеть на чужую девушку, и все-таки глазел на нее. Она делала вид, будто что-то записывает и разбирает бумаги.

Движения ее были медлительны, а временами она с вялым любопытством поднимала свои синие глаза на Перри.

“И этот попался”, - думала она.

Прозвучал звонок.

— Пожалуйста, — сказала она и пошла вперед. Как автомат, последовал он за юбкой, которая, покачиваясь, плыла перед ним. Плотно облегая округлые бедра, юбка расширялась от колен и, как колокол, воланами падала до земли; Глория не приподымала ее с дамским жеманством двумя пальчиками, а держала крепко всей детской пятерней, да так высоко, что виден был весь подол шелковой нижней юбки. Так вплыла она впереди околдованного Перри в кабинет мистера Фергюсона.

Перри Паладин был совладельцем фирмы “Сидней Браун” и занимался перепродажей земельных участков. За время депрессии последних лет их компания скупила много участков, пригодных для постройки дач. Ныне же экономика снова находилась на подъеме, пора было приступать к реализации приобретенных земель, и Перри пришел договориться с мистером Фергюсоном об усовершенствовании сообщения с одним из намеченных дачных поселков. Перри работал в деле с самой юности, он привык к такого рода переговорам, спрашивал и отвечал чисто автоматически, и мистер Фергюсон не заметил, что с ним говорит вовсе не Перри Паладин, а лишь оболочка, личина Перри. Духовным взором Перри видел не дачные места, не железные дороги и омнибусы, он видел только синие глаза, крепкую ручку, которая приподнимала падавший до земли подол, и плавные движения туго обтянутых сукном округлых бедер. После того, как все было договорено и согласовано, мистер Фергюсон проводил посетителя до порога. Перри вышел в общий зал. За своим столом перед плакатом сидела Глория. Перри потянуло к ней.

— Мне хотелось бы получить кое-какие сведения, — начал он, — насчет путешествия в Венецию. — И он улыбнулся с натужной веселостью.

— Морские путешествия — четвертое окошко, — объяснила Глория.

Перед четвертым окошком толпились люди.

— Я тороплюсь, — сказал Перри, — могли бы вы устроить, чтобы мне прислали справку на дом?

Глория посмотрела на него с ленивым любопытством.

“Прочно попался”, - подумала она и ответила:

— Справку вам пришлют, сударь.

— Сегодня же? — переспросил он, и в тоне его звучала мольба. Он задумал: “Если она отпустит меня ни с чем, тогда жизнь моя загублена вконец, если она пойдет мне навстречу, тогда я женюсь на ней”.

— Сегодня же, — подтвердила Глория и записала его адрес. — В крайнем случае я принесу ее сама, — пообещала она. — Мы закрываемся в шесть, значит, я могу быть у вас в конторе около половины седьмого.

К четверти седьмого у Перри сердце замирало от нетерпения. К тридцати пяти седьмого он дошел до отчаяния.

Она явилась без десяти семь.

У него захватило дух от радости. Она вручила ему обещанную письменную справку и с тем ее миссия была закончена. Он придумывал фразу за фразой, лишь бы не отпустить ее. Она не торопилась уйти, но и не очень поддерживала разговор. Мать внушила ей на смертном одре: “Взамен денег завещаю тебе совет. Родители оставили тебе в наследство два качества: я — красоту, она у тебя есть, отец — ум, которого у тебя нет. Научись пользоваться тем и другим, сиди смирно, много улыбайся и мало говори”.

Глория чтила память матери и следовала ее совету.

Тем не менее Перри кое-что узнал, а именно, что на свете она, можно сказать, одна как перст и что у мистера Фергюсона ей служится неплохо. Когда же Перри ввернул, что плакат позади ее стола очень ей к лицу, у нее в ответ прозвучала даже лирическая нотка. Ее и самое иногда тянет повидать Венецию, жаль только, что это так далеко и так дорого стоит. При этом она улыбнулась глубокомысленно и загадочно.

За ночь Перри обдумал то, что с ним стряслось. Он, трезвый делец, живший в ладу, с собой и с миром, но веривший в пышные фразы и в пылкие страсти, на собственном опыте вдруг увидел, что идеал не досужая выдумка длинноволосых эстетов. Нет — идеальное начало существует.

В нем самом оно прорвалось наружу. Оно оказалось явью. Оно воплотилось в Глории и Венеции.

Ибо Глория и Венеция были слиты воедино. С первой же минуты плакат “Венеция ждет вас” стал атрибутом красавицы Глории, как шлем считается атрибутом бога войны Марса, а остроконечная бородка — атрибутом дяди Сэма. Целый день, начиная с девяти сорока пяти, идеал, явившийся Перри в образе Глории и Венеции, настаивался в нем, а сейчас, среди ночи, вылился в созидательную мысль. В деловую мысль, так как Перри был делец до мозга костей. “Венеция ждет вас”. Волшебный зов возымел действие, и должен был возыметь на всякого; не был же он, Перри, исключением, он был такой же, как все, — американец начала века. Глория не лгала; вся Америка не устремлялась в Венецию лишь потому, что это отнимало много времени и денег. Так вот, он, Перри, послушается Глории и сделает Венецию доступной каждому. Венеция перестанет быть бесконечно далекой и дорогой, где-то за океаном, он, Перри, устроит Венецию у себя, чтобы в нее удобно и дешево было попадать по железной дороге. Ему уже виделись плакаты вдоль всего побережья; на переднем плане Глория; кивая головкой, она взывает ко всей нации: “Техасская Венеция ждет вас”.

Ибо с первой же минуты ему стало ясно и другое — новая Венеция вырастет на техасской земле, на тех угодьях, которые фирма “Сидней Браун, перепродажа земельных участков” успела скупить немногим больше чем за восемьдесят тысяч долларов.

Новая Венеция, техасские земельные участки, крупное предприятие — все это витало перед ним в образе Глории, в образе синего соблазнительно и туго прилегающего платья, которое проплыло впереди него по туристическому агентству “Синдбад”.

И так, полный сладких грез и веры в себя, Перри Паладин уснул.

Когда он изложил новый замысел своему компаньону Сиднею Брауну, тот обозвал его сумасшедшим.

Действие происходило в квартире Сиднея, после ужина, они сидели втроем, третьей была дочка Брауна Кэтлин.

Сидней, положительный пятидесятилетний мужчина, весьма благоволил к Перри. Обычно за ним таких сумасбродных выдумок не водилось.

— Надеюсь, ты сболтнул это в шутку, — заметил он.

— Значит, ты отказываешься участвовать в моей Венеции? — спросил Перри, его толстощекое лицо вытянулось, приняло выражение непреклонности, какую он напускал на себя при серьезных деловых переговорах.

Удивленный и даже раздосадованный Сидней обратился к дочери:

— Что это на него накатило? Подумать только, сын почтенного лесопромышленника!

— Мне кажется, от замысла Перри нельзя попросту отмахнуться, — обычным своим ровным голосом возразила, однако же, Кэтлин; это была рослая, крепкая девушка с приветливым, решительным лицом, волевым подбородком и крупными зубами.