Кубинская сантерия: опыт религиозного синкретизма - Антон Данненберг

Антон Николаевич Данненберг

Кубинская сантерия: опыт религиозного синкретизма

Мультикультурность являлась отличительной чертой латиноамериканской цивилизации[1] практически с первых десятилетий ее существования. Сплав трех основных культурных традиций – иберийской, индейской и африканской – дал неожиданный результат практически во всех сферах жизни новых обществ Латинской Америки, в том числе и в религиозной.

Феномен религиозного синкретизма в Латинской Америке является одной из малоизученных тем в отечественной науке, хотя на Западе, в первую очередь в США и странах самой Латинской Америки, она уже не первое десятилетие занимает важное место в исторических и религиоведческих исследованиях. Актуальность изучения религиозного синкретизма на латиноамериканском субконтиненте определяется и цивилизационными сдвигами в современном мире, вызванными процессом глобализации, которые активно влияют и на развитие и формирование религиозных представлений[2].

Данная статья посвящена рассмотрению вопроса трансформации религиозных учений в форме синкретизма на примере взаимодействия испанского католицизма и африканской религии народа йоруба Ифа на Кубе.

Автор ставит перед собой задачу определить природу синкретизма кубинской сантерии и установить ее место в системе религиозных взглядов населения Кубы.

Говоря о религиозной межкультурной коммуникации с одной явной доминантой, следует выделить ее возможные, на наш взгляд, формы:

1. Мировая религия уничтожает национальную религию (поглощение);

2. Мировая и национальная религия сосуществуют рядом (паритет);

3. Национальная религия фрагментарно встраивается в мировую религию, постепенно теряя свою изначальную сущность (растворение);

4. Национальная религия встраивается в мировую религию, сохраняя свою изначальную сущность, в результате чего появляется фактически новое религиозное учение (синкретизм).

Кубинская сантерия является ярким примером четвертой формы межкультурной коммуникации. Первым термин «синкретизм» к афро-американской культуре применил Меллвил Херсковиц в своей статье 1937 года «Африканские боги и католические святые в негритянских верованиях Нового Света». Он использовал слово «синкретизм» как синоним слова «синтез». Согласно Херсковицу, именно синкретизм наблюдается во взаимосвязи ориш в сантерии и католических святых.[3]

В качестве доказательства этого Херсковиц указывал на то, что африканцы на Кубе, Гаити и в Бразилии считали себя католиками и одновременно были приверженцами идолопоклоннических культов. Но его изображению сантерии, как позже отмечал Джозеф Мерфи, как синтеза африканских и католических элементов «…не хватало упоминания о творческих и сознательных решениях, которые лежали в основе синкретизма сантерии»[4].

В принципе эти два взгляда отражают и две основные точки зрения на сантерию. При этом следует отметить, что за самобытность сантерии ратуют в первую очередь авторы, сами практикующие данную религию – действующие сантеро. Они предлагают другой термин по отношению к сантерии – не «синкретизм», а «диссимуляция». Так, в своей работе «Кубинская сантерия: Путь ночи» практикующий сантеро Рауль Канизарес пишет: «Источники внутри самой сантерии ясно указывают на предумышленную природу диссимуляции. Сантеро Хосе «Бангочеито» Перес (1875–1915) в начале XX в. сделал в своем дневнике запись о том, как он поучал одну из своих подопечных – белую женщину, которую он посвятил в тайны Обаталы: «Амелия, белая девушка из Камагуэя, ставшая Обаталой в мае прошлого года, хочет знать, кто же на самом деле Обатала: Иисус ли Назарянин, как думают здесь, или Святая Дева Милосердия, как говорят там (в Лас Вилласе). Я сказал ей, чтоб она думала не об одеждах, а о том, кто их носит». Этот отрывок из дневника Бангочеито наглядно демонстрирует, что католическое изображение ориши не имеет особого значения, так как тем, кто обладает знанием, известно, какому орише они поклоняются в лице католического изваяния»[5].

Как видно из приведенного абзаца, автор сентеро в качестве аргумента приводит мнение такого же служителя культа, как и он сам. Безусловно, это не повод отрицать данную точку зрения, но все же сантерия требует более глубокого научного изучения, свободного от предвзятости и ангажированности.

Помимо двух указанных точек зрения на сущность сантерии, существует и еще одна, которая не высказывается прямо, но занимает заметные позиции в научной литературе. Ее сторонники, говоря о сантерии, как бы оставляют за скобками ее католическую составляющую, акцентируя внимание на африканских компонентах. Таким образом, в их трактовке сантерия – это религия Ифа в ее кубинском варианте, то есть с некоторым влиянием католицизма (по сугубо формальным признакам). При этом данная позиция фактически обходит стороной тот факт, что последователи сантерии сами себя считают именно католиками. В результате, фактически, мы имеем третью трактовку взаимоотношений между католицизмом и Ифа, которую условно можно обозачить как «параллельную религиозность»: исповедование отдельно католицизма и отдельно – религии йоруба. В этом контексте синкретический характер сантерии теряет всякий смысл, так как синкретизм как таковой в принципе утрачивает свою актуальность.

Большинство верующих кубинцев считает себя католиками. История католичества на Кубе началась в XVI в., с периода испанской колонизации. На протяжении четырех веков вплоть до революции 1959 г. Католическая Церковь играла существенную роль в жизни страны, ей принадлежало действительно большинство населения. Дипломатические отношения между Кубой и Ватиканом были установлены в 1935 г. и не прерывались даже в период антирелигиозной компании коммунистического правительства. Проведенный незадолго до победы революции опрос населения показал, что верующими себя считали 95,5% опрошенных. Из них католиками назвали себя 72,5%[6].

Число католиков на Кубе в конце XX в. оценивалось в 40% населения, но у большинства принадлежность к Церкви имела формальный характер. Так, по данным журнала Newsweek в 1998 гг. «oколо 4,7 миллионов из 11 миллионов кубинцев крещены, но только 150000 регулярно посещают воскресные мессы»[7]. В 2000-е гг. общее число католиков на Кубе составило около 6,3 млн человек[8]. При этом по данным Государственного департамента США на 2009 год «…до 80% населения консультируется с практиками религиозных учений, имеющих западно-африканские корни, такими как сантерия, происходящая от йорубов (Regla de Ocha) и сантерия, уходящая корнями в район бассейна реки Конго (Regla de Palo), по вопросам, связанным с рождением детей, болезнями, безопасностью поездок»[9].

И сегодня большая часть населения Кубы совмещает католицизм с синкретическими верованиями, которые возникли из смешения христианской религии и различных африканских культов. Кубинский синкретизм возник в процессе отождествления неграми рабами собственных богов с католическими святыми в поисках возможности свободно отправлять свои религиозные культы. Действительно, с 1513 до 1886 гг. на Кубу из Африки было доставлено около 1,3 млн рабов. Это были представители четырех африканских народов: банту – самая многочисленная группа из Центральной и Южной Африки; ибо – из юго-восточной Нигерии (прибыли около 1762 г.); йоруба – из Западной и Юго-Западной Африки, и эве-фон (или дагомейцы) – из Бенина, – привезшие с собой свои национальные религии.

Когда первые рабы были привезены из Африки, Католическая Церковь уже вступила в свои права на Кубе. Побережье Кубы было полностью нанесено на карту Себастьаном де Окампо в 1511 г., в том же году Диего Веласкес основал первое испанское поселение в Баракоа. Вместе с испанцами на Кубу пришла и Католическая Церковь, которая стала важным элементом колониального аппарата во всей Латинской Америке. Местное, а затем и завезенное для работы население, насильно обращалось в католицизм, а народные языческие религии оказывались под запретом. Тем не менее потомки йоруба более, чем какая-либо другая африканская группа на Кубе, преуспели в сохранении своей культуры.

На Кубе так же, как и в Бразилии, сложились весьма благоприятные обстоятельства, для того чтобы йоруба смогли сохранить свою культурную самобытность. Невольно эту задачу для йоруба облегчили два вида кубинских учреждений: испанские этнические клубы и, как ни странно, сама Римско-Католическая Церковь. Испанские колонисты на Кубе были неоднородны по своему составу. Это были выходцы из Галиции, Бискайи, Астурии, Андалусии и с Канарских островов. Кроме официального кастильского варианта испанского языка они говорили еще и на диалектах, таких как галлего, каталонский и баскский. На основе своего этнического, регионального и лингвистического родства каждая из национальных групп создавала свои общественные клубы и общества взаимопомощи. В отличие от англосаксов, испанские и португальские рабовладельцы поощряли и разделение рабов по этническим группам, полагая, что таким образом невольники не смогут объединиться для восстаний[10].