Журналистика - Петр Вяземский

Журналистика

Петр Вяземский

I

Нет счастья ни литературе нашей, ни литераторам нашим за границею. То молчат о них, как о мертвых, или, и того хуже, клеплют на них, как на мертвых. В переводах с Русского не узнаешь подлинника; в биографических и библиографических известиях о Русских перековерканы имена и содержание. Во Всеобщем Журнале Литературы иностранной (Journal général de la littérature étrangère), в феврале месяце 1827 года, о науке стихотворства, поэме дидактической Депрео, переведенной графом Хвостовым, объявлено – где бы вы думали? в отделении романов!! Надобно быть журнальным сыщиком, чтобы отыскать такую диковинку. На месте переводчика, я отомстил бы Французскому ветреннику, напечатав другое издание перевода под названием: Депрео, вывороченный на изнанку. Тогда пускай поместил бы он l'Art poétique в отделение: poëmes burlesques.

Кормчий (Le pilote, journal politique et militaire) сел на мель, 14 июня 1827 года, и объявляет подписчикам своим, что он прекращается, обещая возвратить деньги, за ним оставшиеся. Хорошо подписчикам Французским, но, кажется, нам, заграничным, пиши пропало. Впрочем и с получением газеты деньги все были пропадшие. Для Французского периодического листа, Кормчий был замечательно тощ и ничтожен. Сперва был он издаваем Тиссотом и Кассано (Tissot et Cassano) и тогда был он одним из лучших журналов. Тиссот, литератор достойный уважения, известный переводами своими классических поэтов и образом мыслей просвещенным и благородным, один из основателей Французской Минервы и Газеты Конституционной, давал Кормчему направление хорошее; но когда министерство начало покупать журналы независимые, товарищ Тиссота согласился на сделку и остался один редактором. В первые дни по совершении купчей выходило два Кормчих: Кормчий Бассано и Кормчий Тиссота. Но полиция вмешалась в этот журнальный дуализм и проданный выжил неподкупного. Во время журнальных сделок, в 1824 году, вышла в Париже довольно забавная книжка: Чрезвычайное собрание журналов, или разговор мертвых и умирающих. Тут содержится исповедь всех периодических изданий Французских. Мало в них совершенно безгрешных. Во Франции министерство почитает журналы державами: заключает с ними договоры, платит им субсидии за вспомогательство, и проч. Видно Кормчий был плохой союзник и не стоил жалованья. Впрочем, восстановление цензуры для периодических изданий во Франции прекратило на время потребность в подобных издержках.

Постановление 24 июня нынешнего года о восстановлении во Франции цензуры на периодические издания раздалось в Журнале Прений как труба полуночная, которая в публичных маскарадах объявляет о последнем издыхании масляницы. Люди еще ходят по зале, но уже не оживлены они грохот оркестра потешного; журналы еще движутся, но уже нет музыки, которая была так не потешна для чувствительных ушей. Шумный мир живых сменен тихих миром теней. Это постановление, в силу законов 31 марта 1820 г. и 25 июля 1821 г., может быть действительно только в промежутки времени между закрытием и открытием Палат, и месяц спустя после начала заседаний, если в течении этого месяца не обратится оно в закон согласием обеих Палат.

II

В ответ и возражение на письмо Шатобриана, в Журнале Прений напечатанное, против закона об управе печати (police de la presse), представленного ныне в Палату Депутатов и взволновавшего всю Францию, министерство пустило в Монитере статью полуофициальную, в которой защищает оный закон и, следовательно, нападает на его противников, между прочим и на Шатобриана, а в лице его и на журналистов, или, по крайней мере, на участвующих в журналах. «Один писатель имеет два звания», сказано там: «он журналист и сверх того член Парламента. Как журналист, он пишет статьи в пользу своего ремесла (profession); это в порядке. Как оратор, он будет произносить речи в оправдание своих статей; это также естественно. Но я вижу участие, которое он имеет в этом деле и доводы его уже для меня не убедительны: он ходатайствует за себя». Сия выходка устремлена на Шатобриана. В нескольких из следующих No Журнала Прений напечатаны сильные возражения против помянутой статьи, худо оправдывающей проект закона. В одном месте сказано: «Менее презрения к журналистам. Не забудем того, что революция изменила во многих отношениях наши понятия и породила потребности нападений и отражений, дотоле нам неизвестные. От 1789 года до 1827 г., вы, может быть, не найдете ни одного замечательного человека в различных слоях общества, который не воспользовался бы печатанием периодическим. Оба Мирабо, злополучный граф де Клермон-Тоннер, большая часть членов Собрания Образовательного и Собрания Законодательного во дни первой монархии, республики, империи, монархии восстановленной, Шамфоры, Лагарпы, Сюары, Фонтаны и проч., в Англии Болингброки, Бурки, Шериданы, Каннинг, тысяча других, которых имена не представляются теперь памяти моей, наконец, самые монархи не гнушались поприщем, на коем мнение одержало столько побед». Аристократическая грамота журналитета основана здесь на блестящих именах, в особенности же для нас, Русских, журнальная геральдика освящена великим именем. Перо, писавшее Наказ, начертило несколько страниц в издании Собеседника. С любопытством и уважением находим мы в сем периодическом сочинении изумительные доказательства политической терпимости императрицы Екатерины II в ответах, данных ею на некоторые, немного отважные запросы Фоневизина. Аристократия талантов также не чуждалась у нас журналов. Мы встречаем в разряде журналистов наших имена: Сумарокова, Новикова, Крылова, Жуковского, Карамзина. Жаль, что сия ветвь литературной деятельности не осталась у нас в подобных руках. Под сенью такого покровительства процвели бы более и более успехи периодические. Увлеченные ободрительным примером, замечательные сограждане, государственные люди, хотя и не совершенно принадлежащие авторскому званию, стали-бы, может быть, в часы досуга, поверять периодическим листам плоды своей опытности, своих наблюдений, патриотические свои замыслы, поучительные указания. Журналы тогда были бы отголоском мнений и понятий людей, имеющих мнения и понятия, свидетельствами настоящего и указателями в будущем с цели усовершенствования, к коей стремится ум человеческий на всех поприщах, открытых пред ним. Таково должно быть предназначение журналов политических, литературных, нравственных и относящихся до какой бы то ни было отрасли наук и художеств. К сожалению, наши журналы по большой части не заглядывают вдаль и продовольствуют себя и читателей своих побором домашней мелюзги: мелочной прозы и мелочных стихов рукоделья своего, родственного или приятельского. Это тем более достойно сожаления, что публика наша охотница до периодического чтения, будь оно сказано ей не в похвалу, а в засвидетельствование истины. Большая часть читателей наших слишком ленива, развлечена тем и другим и не довольно запасена основными сведениями, чтобы выдерживать чтение важнейшее, требующее времени, постоянного напряжения и предварительных приготовлений. Ей именно было-бы весело в разнообразном и неотягчительном занятии хватать вершки; во уже за то старайтесь, чтобы эти вершки были точно ярки и чтобы с них можно было окидывать взором обширные и занимательные окрестности. У нас многие писатели жалуются на равнодушие публики, на недостаток Русских читателей, а между тем журналы не убавляются, а, напротив; следовательно есть подписчики, и в двадцать, в пятьдесят, во сто раз более того читателей. Спросите у журналистов сказать по совести: в них ли заключается неодолимая прелесть, или в охоте, в потребности подписчиков и читателей читать их журналы. Войдите в кабинет чтения, находящийся в каком-нибудь общественном заведении: иной морщится, другой зевает, а весь стол, покрытый периодическими изделиями, отечественной работы, обсажен добровольными тружениками, которые, в смирении духа, переходят от красной обертки к синей и так далее, ищут, чем поживиться, и часто, часто встают из-за стола натощак. Долголетие некоторых из журналов наших, о коих нельзя даже сказать, чтобы жили они сгоряча, а только по какой-то силе живучести, неподлежащей никаким соображениям и рассчислениям, убедительно доказывает, что журналы сделались у нас общежительскою необходимостью, и что если и дурные журналы имеют подписчиков, то есть поддержателей, ибо вероятно никто из одной чести издавать журнала не будет, то истинно-хорошие журналы, отвечающие потребностям любопытных современников, были-бы у нас нарасхват и с великою пользою получаемы и читаемы.

Конец ознакомительного фрагмента.