Трое с площади Карронад - Владислав Крапивин

Владислав Петрович Крапивин

ТРОЕ С ПЛОЩАДИ КАРРОНАД

Часть первая

НОВЭМБЭР ЧАРЛИ

Урок математики

Здание было старинное. В давние времена, лет сто назад, в нём устроили гимназию, а ещё раньше, до Первой обороны, здесь размещались классы морских юнкеров. Говорят, в этом доме не раз бывали знаменитые адмиралы парусного флота — те, кто похоронен сейчас в белом храме на горе, высоко над синими бухтами.

От французских и английских ядер здание почти не пострадало. Чудом уцелело оно и во время последней войны. Теперь в этом длинном двухэтажном доме находилась обыкновенная школа номер двадцать. Общеобразовательная, средняя, с преподаванием ряда предметов на английском языке. Проще говоря, «с английским уклоном».

С тыльной стороны к школе пристроили спортивный зал и крыло для малышовой продлёнки, а классы и кабинеты помещались в старом корпусе.

Окна были узкие и очень высокие, прорезанные в могучих стенах из посеревшего инкерманского камня. Перед окнами росли громадные акации. В самый знойный полдень в классе стоял мягкий зеленоватый свет и было прохладно.

…За окнами забренчал звонок. Славка удивился: неужели конец урока? Но ни один человек не поднял головы от тетради. Значит, просто недалеко от школы проехала машина для сборки мусора. Они ездят медленно и водитель на ходу звенит колокольчиком. Здешние ребята умеют отличать колокольчик от школьного звонка. А Славка ещё не научился…

Славка улыбнулся, отодвинул тетрадь и стал смотреть на окна. В крайних были только деревья, и между листьями ярко синели клочки неба. В среднем окне видна была часть школьною двора и белая изгородь с решетчатым каменным забором. Её узор напоминал поставленные в ряд штурвалы.

За «штурвалами» виднелись крыши ближних улиц — школа стояла на взгорье. Крыши были под оранжевой ребристой черепицей. Раньше Славка видел такие лишь на картинках и в кино. Между крышами торчали узкие острые тополя. Они назывались «пирамидальные», но походили не на пирамиды. На зелёные копья они походили.

Дальше было видно только небо. Но Славка знал, что за крышами и тополями лежит море.

От того, что море совсем близко, Славку ни на миг не покидала спокойная прочная радость.

Он познакомился с морем не так, как ожидал… В самолёте Славку укачало, и в конце рейса он уже не поднимал голову с подлокотника кресла. И чего греха таить, несколько раз даже сунулся носом в плотный бумажный пакет, который по маминой просьбе торопливо принесла стюардесса. Когда через динамик объявили, что самолёт идёт над «самым синим в мире» Чёрным морем, Славка не смог даже привстать, чтобы глянуть в иллюминатор.

Мама сказала укоризненно и жалобно:

— Что же ты? А ещё в моряки собрался.

Славка в ответ еле шевельнул спиной. Мама сама не понимала, что говорила. Качки Славка не боялся. А самолёт и не качало, он шёл, как автобус по бетонке, но всё равно желудок наливался муторной тяжестью, и сердце словно повисало в пустоте.

Из самолёта Славка вышел на ватных ногах и с каплями на лбу. Пахло нагретым бетоном от рулёжной дорожки, остывающим металлом от самолёта и незнакомыми травами откуда-то издалека — от вечернего горизонта.

Земля качнулась под Славкой, но он улыбнулся.

«Пусть, — подумал он. — Ничего…»

Эта земля была не виновата, не она измотала Славку. Измотал самолёт, а он был частью прежней жизни, частью города, из которого Славка прилетел. Там могло быть плохо, а здесь уже не могло…

Ехать надо было ещё километров семьдесят, и мама боялась. Думала, что в машине Славку совсем укачает. Но пока получали багаж, пока мама искала такси, Славка почти пришёл в себя.

Кода подъезжали, было совсем темно. Города Славка не увидел. Он увидел только несметное множество огней — и очень ярких, и не очень, и еле заметных. Они горели и внизу и вверху, потому что улицы взбегали высоко по склонам. В небе огни смешивались со звёздами, а внизу вытягивались в дрожащие золотые нитки. Славка понял, что огни отражаются в чёрной воде. Среди отражений тоже горели огни: белые, зелёные, красные.

— Это корабли! — догадался Славка. — Мама, там корабли!

Было похоже на сон. Голова слегка гудела от долгой дороги, врывался в кабину и шумел в ушах тёплый ветер, стремительно шуршали колёса. А огни наплывали — снизу, сверху. Отовсюду…

— Мама, это же корабли, да?

Мама погладила его по плечу.

— Большой рейд, — сказал водитель. — Флот стоит…

Они долго ездили по узким улицам с неяркими фонарями, искали переулок с названием Якорный спуск. Машина выла на крутых подъёмах. Славку опять слегка замутило. Мама нервничала. Ей казалось, что водитель спешит и сердится. Но шофёр сделал всё, как надо: отыскал нужный дом, подъехал к самой калитке, вытащил из багажника чемоданы и сказал:

— С прибытием вас. Всего вам хорошего…

Бабушка Вера Анатольевна оказалась высокой старухой с морщинистым коричневым лицом. Она неторопливо и крепко обняла маму, и они поцеловались. Потом она протянула к Славке ладонь, словно хотела по голове его погладить, но не дотронулась. Пожевала впалыми губами и тихо сказала:

— Вот ты какой, Славушка. Большой…

Морщины у неё слегка разошлись. При яркой лампочке Славка увидел, что лицо у Веры Анатольевны покрыто мелкой белой сеткой: это кожа в глубине морщинок была незагорелая…

Потом Вера Анатольевна кормила маму и Славку ужином: голубцами, виноградом, арбузом. Мама всё благодарила и боялась, что у Славки заболит живот. А ещё они с Верой Анатольевной о чём-то говорили вполголоса… Славка не слушал, он думал о своём.

— Вера Анатольевна, а море далеко?

Бабушка замолчала, будто удивилась.

— Море? Тут везде, Славушка, море… Вот спустишься до гостиницы, потом направо, а там и набережная.

— Мама… — умоляюще сказал Славка.

Мама рассердилась. Потому что Славка сумасшедший! Он едва держится на ногах (мама, кстати, тоже). Идти неизвестно куда среди ночи!.. Море никуда не денется!

— Ну, ма-ма… — отчаянным шёпотом сказал Славка.

Мама виновато посмотрела на Веру Анатольевну…

На улице, так же как на аэродроме, пахло незнакомыми травами, а ещё почему-то — свежим тёплым хлебом. Горели редкие фонари, светились окна. Тени от листьев падали на белые заборы и домики. Они были похожи на мягкие серые крылья, эти тени.

Кто-то весело, не по-ночному, трещал в траве: то ли сверчки, то ли цикады.

«Какой ты хороший, Город», — одними губами сказал Славка. И вдруг его толкнуло: он-то всё видит и слышит, а бедный Артёмка…

Славка кинулся во двор, влетел в комнату, слегка напугав бабушку Веру Анатольевну. Выволок из-за чемоданов портфель, а из портфеля выдернул за уши Артёмку. Тот обалдело косил блестящими глазами. Славка бегом вернулся к маме. Артёмка радостно махал растопыренными лапами.

— Боже мой, какой ты ещё ребёнок, — сказала мама…

Набережная в самом деле была недалеко. Славка не сразу понял, что это набережная. Были деревья с фонарями (листья на свету казались очень зелёными), потом под ногами вместо асфальта появились мокрые каменные плиты, и вдруг Славка увидел, что он на краю земли.

Дальше ничего не было. Громадная темнота была дальше. Начиналась она в двух шагах и уходила неизвестно куда. Эго распахнулся космос. Он дышал йодисто-солёной свежестью, словно в темноте развесили громадные чёрные простыни, выстиранные в холодном рассоле.

Из этой темноты и прохлады подкралось что-то смутно-белое, шипучее, и — бах! — перед Славкой встала стена из брызг. Они секунду висели неподвижно, а потом посыпались на Славку, на маму.

Мама по-девчоночьи взвизгнула и отскочила. А Славка засмеялся:

— Мама, это прибой!

— Отойди, Славка, вымокнешь!

— Это же прибой! Мама, он солёный!

Бах! — опять выросла белая стена. А когда рассыпалась и упала, Славка увидел, что космос не пустой. В нём жили огоньки. Яркий красный огонёк — прямо перед Славкой — давал тройную вспышку и угасал на несколько секунд. Конечно, это был маяк. А левее маяка, теряясь во мраке, тоже мигали белые и красные огоньки, каждый по-своему: одни редко, другие часто.

Справа от маяка вклинивалась в морскую тьму полоса огней. Наверно, там был мыс или другой берег бухты. Вдруг часть берега оторвалась и, сверкая огнями, тихо пошла влево, к маяку. Целый кусок суши со множеством окон и фонарей!

Славка не сразу понял, что случилось. Но потом услышал далёкую музыку и догадался, что это уходит в море пассажирский лайнер.

Теплоход шёл вроде бы не быстро, но почему-то очень скоро стал уменьшаться, тускнеть и превратился в еле заметное светящееся облачко.

Ослепительной звездой вспыхнул в дальней дали прожектор, махнул синим лучом и погас…