Без будущего - Александр Олегович Морозов

24 ЯНВАРЯ 2023

COLTA SPECIALS  

Без будущего

АЛЕКСАНДР МОРОЗОВ О ВОЗМОЖНЫХ ВЫХОДАХ ИЗ КАТАСТРОФЫ 2022 ГОДА

текст:   Александр Морозов

1

В 2012 году на одном из региональных экономических форумов я слушал доклад профессора из Высшей школы экономики. Он был посвящен будущему. Автор утверждал, что у России появилось «будущее», поскольку социология фиксирует увеличение «горизонта планирования» домохозяйств. Опросы показывали, что десятилетнее экономическое развитие, стабильность и формирование институтов привели к тому, что активные слои населения стали иначе относиться к ипотеке. Если еще пять-семь лет назад ипотека казалась рискованным и неоправданно дорогим личным решением в силу короткого горизонта будущего, то к 2012 году будущее уже стало проявляться в умах вперед на целое тридцатилетие. Ипотека перестала казаться экзотикой. А будущее — как одна из форм времени — изменило свой характер. К этому времени прошло двадцать лет с исчезновения СССР. Только во втором постсоветском десятилетии массовое распространение получило автострахование (обязательным оно стало в 2003 году), оплата товаров и услуг банковскими картами, устоялось регулирование форм собственности домохозяйств и многие другие финансовые инструменты повседневной жизни миллионов людей, благодаря чему личные инвестиции долгосрочного характера приобрели смысл и стали «конструировать» личное и коллективное будущее. До этого три советских поколения жили, опираясь на опыт постоянного обнуления накоплений, потери имущества. «Сбережения сгорели», «наследство пропало» — это были рутинные события в жизни трех поколений. Идеологически будущее в СССР конструировалось как «антибуржуазное». Акцент делался на коллективном утопическом будущем, а личное будущее или будущее семейств было предметом острых анекдотов. Хотя официальная идеология в СССР стремилась сконструировать будущее как бесконфликтное и комфортное, советский человек, опираясь на свой реальный жизненный опыт, видел будущее как опасное, «обнуляющее». Главный модус восприятия будущего сводился к фразе: «Мы не доживем, но наши дети доживут (до светлых дней)». При этом советский человек не обладал никаким набором инструментов для того, чтобы обеспечить «будущее детей», он мог лишь уповать на то, что хорошее образование позволит вырваться следующему поколению из рутины тяжелого труда, не приводящего к накоплениям и не позволяющего домохозяйству укорениться в прошлом, настоящем и будущем.

В первое постсоветское десятилетие не только в России, но и во всех странах бывшего СССР домохозяйства накапливали опыт самостоятельных экономических действий в условиях большого риска. Накопления продолжали сгорать, главы семейств теряли работу, поскольку исчезали целые «советские отрасли», еще не установилось сбалансированное представление о доходах. Но вот второе постсоветское десятилетие представляло собой взрывное освоение «инструментов конструирования будущего», то есть «долгосрочности». С 2004 года началось десятилетие триумфального выхода российских компаний на IPO. На российский рынок хлынули глобальные компании. В России стремительно формировалась рамка «модернизация — глобализация — стабильность». Активные слои населения почувствовали, что Россия наконец-то подключилась к общемировым моделям модернизации, а их глобальный стандарт создает безальтернативность и тем самым конструирует долгосрочное приемлемое будущее. Разумеется, в России были и те группы, которые выступали против этого «глобального стандарта модернизации» в пользу того или иного вида автаркии. Но если на выборах в Госдуму в 1999 году, вскоре после дефолта, КПРФ получила 24% голосов, то на выборах 2007 года — 11,5%. В «блистательное десятилетие» (2003–2013) все экономические новации — а мы здесь говорим о конструировании будущего — воспринимались как стабилизирующие, а значит, и порождающие длинные устойчивые ожидания. Это касалось всего, что позднее стало восприниматься как факторы риска. Например, госкорпорации. В период их активного создания консолидация активов воспринималась как необходимое условие выхода на глобальные рынки. Сотрудничество с государством для быстро растущих компаний, предлагающих свои продукты на глобальном рынке, воспринималось как хорошая гарантия и для зарубежных партнеров. Кудрин модернизовал финансовую систему страны, Греф — Сбербанк, Кузьминов создавал гигантский агрегат модернизированного образования, когда Сегалович и Волож выводили «Яндекс» на биржу в 2011 году под девизом «второй послеGoogle». Все это происходило под аплодисменты внутри страны и снаружи, всеобщим было понимание того, что представления о модернизации и ее целях полностью совпадают у активных экономических групп и Кремля. Безусловно, была мюнхенская речь, «бронзовый солдат», война с Грузией, ежегодная «газовая война» с Украиной, идеологические поиски в области «суверенной демократии» и «политики памяти», однако несомненно, что с точки зрения формирования «образа будущего» домохозяйства опирались на убежденность в том, что прозрачность и необоримость экономической модернизации открывает наконец путь к массовой 30-летней ипотеке.

2

Где все это? От будущего не осталось ни-че-го. Сравнения режима Путина с консервативными диктатурами остались далеко позади. Сравнения с Франко, Салазаром и Пиночетом уже неуместны. Это были, можно сказать, тихие комфортные антилиберальные автаркии на фоне радикального и по духу национал-большевистского режима в России. С 2014 года Владимир Путин делает все, чтобы зайти в тяжелый конфликт с окружающим миром, результатом которого может быть только возглас нацболов «Да, смерть!». Героическое самоубийство ради манифестации воображаемой глобальной альтернативы. За семь лет Путину и его окружению удалось зайти так далеко, что «горизонт планирования» у населения не дальше трех-шести месяцев и при этом все охвачены тревогой и единственный всеобщий тезис в отношении будущего: «А теперь возможно все что угодно!» Под этим «что угодно» понимают любой следующий самоубийственный шаг режима. Будущее теперь оказалось вынуто, вычеркнуто из повседневности, поскольку демонстративный «конфликт с реальностью» можно поддерживать только за счет сакрализованных или мистифицированных образов. Война, как сказал в проповеди патриарх Кирилл, имеет «метафизические основания». Кремль и его люди сражаются с «неонацистами», с «антироссией», с «англосаксами», с «Западом», с «гейропой», с «гегемонией США». И эта война происходит не в сфере