Град Екатерины - Рустам Саитов

Рустам САИТОВ

Град Екатерины

Рустам Мансурович Саитов — драматург. Родился в Свердловске в 1958 году. Окончил Екатеринбургский государственный театральный институт (литературное отделение). Художественный руководитель Литературного театра «На Пушкина, 12» Екатеринбургского дома писателя. Автор сборника театральных пьес и двух поэтических сборников. Живет и работает в Екатеринбурге. Член Союза писателей России.

Пролог

Над излучиной реки парил огромный старый коршун. Ветер подхватывал его и носил кругами над замершей землей. Под ним расстилались пустота и белое безмолвие бесконечного пространства. Река, петляя, разрезала береговыми скалами темно-зеленую опушку земли. Куда ни кинь взор, единый, не нарушающийся веками знакомый рисунок существовал сам по себе, жил, не изменяясь и не желая изменяться. Только времена года одевали его в разные одежды, да день с ночью передавали из рук в руки, меняя до неузнаваемости. Коршун закончил круг и, поймав встречный поток воздуха, завис на месте. Зоркие глаза высматривали добычу. Вот стайка рябчиков выпорхнула из-за деревьев на поросшую кустами просеку в поисках опавших ягод. Коршун опустился пониже и приготовился к атаке. В этот момент он заметил какое-то движение вверху справа и едва успел уйти от молодого сапсана, увидел только промелькнувшие рядом с головой крепкие когти непрошеного гостя, которые на лету легко могли бы оторвать голову взрослому тетереву. Коршун рванул в сторону и услышал свист крыльев набиравшего высоту наглого незнакомца. Сапсан задержался на мгновенье в верхней точке и опрокинулся вниз на жертву, превосходившую его по размерам в несколько раз. Коршун успел перевернуться в воздухе и выставил вперед на обидчика свои огромные когти. Сапсан, сделав крутой вираж, ушел вниз, в сторону скал. Это и спасло обоих от неминуемой схватки, из которой живым, скорее всего, вышел бы только один. Коршун, позабыв про рябчиков, поспешил к лесу, домой. Он был слишком опытен и знал, что это не последняя встреча. Знал он и то, что молодой нахал не отступится от притязаний на его угодья, если не задать ему хорошей трепки. Но сапсан не ворона и даже не молодой коршун-несмышленыш. В глазах до сих пор стояли его когти, промелькнувшие мимо головы с такой скоростью, с какой коршуны никогда не летают. Старый начал спускаться вниз, и пространство вокруг стало сужаться, пока не приняло наконец размеров гнезда…

Зима, начало 1721 года

Зима в Тобольске в январе 1721 года стояла морозная. Хорошо, что ветра декабрьские всю силу свою выдохнули и замерли. После Нового года установилось затишье, только нет-нет да налетит вдруг ветерок, приподнимет поземку и исчезнет, как не бывало. В такую погоду и в карауле не в пример легче стоять, и строевой муштрой заниматься. А уж землю-то под новый нужник копать уж куда как легче. Хотя копать, конечно же, лучше летом. Да летом вроде и собирались. Но в армии не надо ведь, чтобы служили. В армии надо, чтобы мучились. А солдату в его жизни нелегкой любая помощь впору. Даже безветрие при рытье ямы зимой. А тут еще и от земли, прогретой большим костровищем, шел пар, и даже как-то чудно казалось: зима вокруг, а земля парит, как в летнее пекло. Хорошо. Да и передых объявили. Да и ужин не за горами. А на ужин, разведка донесла, гороховая каша с требухой. Одним словом, все крошки в ложку.

Заструился разговор, посветлели лица, послышались первые смешки. Побалагурили маленько, и незаметно так, будто дорога неожиданный поворот делает, свернули на вечное, наболевшее. Слово взял Андрюха Журавлев, молодой статный солдат. Он снял шапку, взъерошил черные кудри, водрузил шапку на место и, сверкнув синими глазами, заговорил:

— До весны дождаться и рвануть. Чай, с голоду не помрешь. А по лесным-то дорожкам богатеньких мно-ого ездют. Успевай поворачивайся. А там как Господь на душу положит. Случится фарт — разжиться деньгой да айда в Сибирь. Места там много, не найдут. Да и жить себе, поживать вольно.

— А если найдут или, предположим, нарвешься на лихого кого, — в противовес ему вставил слово курносый сосед, — сам тебе все косточки пересчитает.

Андрюха отмахнулся:

— А ты, Земцов, завсегда так. У тебя на все один ответ — ежели да кабы… Ты вот в нужник этот не ходи потом.

— Почему это не ходи? — удивился Земцов.

— А вдруг провалишься?

Солдаты дружно рассмеялись. Земцов тоже улыбнулся.

— И ночью не спи, — подхватил другой солдат.

Земцов вопрошающе посмотрел на него:

— Почему это не спи?

— А вдруг помрешь во сне!

Все снова закатились от смеха.

— Да ну вас, — отмахнулся Земцов и задумался о чем-то.

— А куды лучше рвануть-то, а, Андрюха? — спросил тот же солдат.

— Да хоть под Невьянск, хоть на Каму. А то, глядишь, и на Волгу.

— Эка хватил, на Волгу!

— Да куды ноги понесут, только бы не здесь под унтером в дерьме копаться.

— Да уж. Волков бояться — с козлами жить.

— Молодец Иван, — похвалил Андрюха сметливого сослуживца. — В точку попал!

Около служивых начал крутиться солдат по прозвищу Сморчок. Маленький, тщедушный мужичок со злым взглядом свинячьих глазенок. Андрюха подозрительно глянул на него и окликнул:

— Эй, Сморчок! Ты чего тут уши греешь?

— Кому Сморчок, а кому Елпидифор Дормидонтыч! — огрызнулся тот.

— Сопля ты куриная, подь отсель, пока не вытянул, — строго сказал Андрюха.

Сморчок сделал неприличный жест и убежал прочь. Солдаты заулюлюкали ему вдогонку.

— Да, братцы, полк наш без Сморчка что деревня без дурачка!

Солдатский смех стал еще сильнее. Тут, как черт из табакерки, появился унтер.

— Хватит байки травить. А ну вставайте да за лопаты. Неча мне тут рассиживать! — Подождал, пока солдаты не принялись за работу. — В Уктус приехал новый Горный начальник, капитан Татищев. Говорят, шибко строгий. И то хорошо! Снимет с вас стружку-то. Завтра отправитесь к нему, бездельники! Послужите. Хватит здесь даром хлеб жрать!

В кабинете Татищева[1] в этот вечер засиделись допоздна. Вся Уктусская слобода давно уже видела первые сны, а в здании Горного управления Василий Никитич и его соратники, берг-мейстер Иван Иванович Блюэр и берг-фогт Иван Федорович Патрушев, занимались делами, которых накопилось невпроворот. Ну, заодно и ужинали.

Татищев повернулся к Патрушеву:

— Я, тебе, Иван Федорович, вот что скажу: коли велено государем взять под надзор все уральские заводы, так и надо взять! А главное — расшевелить это «горное царство» местных заводчиков да разобраться, что тут у них к чему. Вот Демидовы: в Берг-коллегии нет ничего об их заводах. Какова их действительная мощь, исходя из чего они ставят цену? Продают только казне или еще кому? Почему десятину в казну не платят? Чего ждать от них? Берг-коллегия уже пыталась разведать. Сначала через тобольскую канцелярию Сибирского генерал-губернатора. Канцелярия ни гугу. Затем был здесь сенатский кабинет-курьер Голенищев-Кутузов. Но Демидов отнесся к нему безо всякого почтения и, как говорится, «учинился противен, ведомостей не дал и уехал с заводов в Санкт-Петербурх».

Патрушев согласно закивал:

— Да, помню, помню, было. Так ты чего хочешь, Василь Никитич? У Демидовых мошна большая, на всех хватит…

— Да, всех и вся они к рукам прибрали. Но мы на то сюда и посланы, чтобы порядок навести. И наведем! Что скажешь? — не унимался Татищев.

— Мне дожить бы спокойно, сколько Господь отвел, да я бы и этому был рад. На то, чтобы горы сворачивать, у меня силенок уже нет.

— Ладно, Патрушев. Я с тебя много не требую. Ты, главное, рядом будь. Мне голова твоя в делах во как нужна. Опыт да совет твой.

— За этим дело не станет.

Патрушев поднялся из-за стола, начал одеваться.

— Пойду я, пожалуй. Что-то нездоровится мне.

— В добрый час, Иван Федорович. Иди, отдыхай. А завтра езжай в Верхнекаменский завод, посмотри, как там. Главное — можно ли там усиление сделать. Проверь, как плотину восстановили. А я днями приеду.

Патрушев попрощался и вышел. Татищев продолжил разговор с Блюэром[2].

— Нас государь сюда прислал. С нас и спрос будет. Что скажешь, Блюэр?

— Да я, Василий Никитич, в административных-то делах не особо сведущ, мне инженерия как-то ближе будет. И вижу я тут разруху премногую. На заводах не припасено ни угля, ни руды, денег нет для найма с воли, мастеровые разбрелись, а наделанное железо не перевезено на пристань и лежит на складах при заводах.

— Да, твоя правда, Иван Иваныч. Излагай, как на твой манер ситуацию исправлять надобно.

Татищев достал из шкафа большую карту и расстелил на столе. Блюэр всмотрелся в нее и продолжил:

— Под Кунгуром руды все в песке и постоянства не имеют. Думаю, выгоднее всего открыть добычу на реке Мулянке. Там залежь и побогаче будет, и ближе к поверхности. Надо только, чтобы за нее плата исправная людям шла.