Плоть и кровь. Про СССР - Аркадий Ипполитов

Аркадий Ипполитов

•

ПЛОТЬ И КРОВЬ

Про СССР

Самая большая страна в мире — это звучит гордо. Уверенность в том, что страна, в которой я родился — самая большая страна на всем белом свете, сопровождает меня с детства. Знакомлюсь с какими-нибудь иностранцами, смотрю на них с уважением по разным причинам, а где-то внутри все равно сидит знание: моя-то — самая большая. Всего остального, чего угодно, у них может быть больше, но страна, в которой я родился, все равно останется самой большой в мире. И никому ничего с этим не поделать.

Наверное, это признак имперского комплекса, от которого не избавиться никогда в жизни. Как бы ни раздражала меня идея империи. Впрочем, утверждать то, что мое ощущение родины совпадает с образом самой большой на свете страны, в которой я родился, было бы не совсем верным.

Очень тяжелый звук, издаваемый при прочтении аббревиатуры СССР, сразу же вызывает в моей памяти карту с его контурами. Мне всегда казалось, да и сейчас кажется, что это не контуры, не границы, не обозначения, а изображение, портрет: большая такая, тяжелая территория, вальяжно развалившаяся в верхней половине глобуса. Мощный зрительный образ, с характером, ярко выраженной индивидуальностью, резко отличающейся от фигур остальных территорий в Европе и Азии. Помню я этот образ с рождения — он был везде, в огромных количествах. Значки, марки, спичечные этикетки, картинки в детской поликлинике, в первом классе, может даже, и в яслях. Носили ли меня туда? Не помню, но карту помню. Самая большая страна в мире.

Изображение СССР на картах было всегда выкрашено в красный цвет, темного оттенка. Напоминало оно мне картинку в мясном магазине, посвященную разделке говядины, висевшую на стене. Мы туда ходили с мамой, она стояла в очереди, а я ждал в сторонке, под этой картинкой с большой красной тушей, распластанной на ней, разделенной на сегменты, каждый из которых был отмечен цифрой. Вокруг эти сегменты уже были нарисованы отдельно, и вслед за цифрой стояло название части: оковалок, филей, челышко-соколок. Их было ровно пятнадцать, но соответствие с количеством республик я осознал много позже. Впрочем, четырнадцатый и пятнадцатый куски были объединены вместе и назывались: голяшки. Все в мясном магазине, из-за неприятных кусков мяса, валявшихся на прилавке, окрашивалось в красно-бурый цвет несвежей крови и раздражало, но картинка с тушей мне нравилась, так же, как нравились и географические карты. Там, где-то в районе зареза, я родился и жил. Это место было отмечено точкой с надписью «Ленинград».

Большая туша СССР. Чувствовал ли я ее своей родиной?

Нет, определенно не чувствовал. Не могу понять, как можно чувствовать своей родиной какую-то аббревиатуру: СССР ли, США ли, ЕС. России же в сознании моего детства не было, она была заменена на РСФСР, что-то уж совсем непонятное, даже сейчас затрудняюсь сходу правильно расшифровать все буквы, что составляют это название, и понятие Россия появилось позже, став уж чем-то совсем умозрительным, из старой поэзии, тютчевским каким-то.

В детстве с СССР у меня было связано одно эстетическое переживание. В большом дворце, в центре белого зала, с очень красивым наборным полом, чей рисунок повторялся в бронзовых украшениях потолка (на это мне сразу указали взрослые, и это меня восхитило), с большими тяжелыми люстрами, с потолка свисающими, стояла несказанно прекрасная картина, выложенная из разноцветных камней: яшмы, лазурита, малахита, родонита и уж не знаю чего еще. Картина изображала мою родину, СССР. Чуть выше, на мраморном рельефе над изображением СССР, гарцевал белоснежный всадник, который почему-то тыкал в карту копьем. Его агрессивность была несколько загадочна, но вскоре я узнал, что этот всадник — святой Георгий, и что зал называется Георгиевский, и что это был главный приемный зал императоров, живших в Зимнем дворце. Святой Георгий же был покровителем России, а не Советского Союза, и копьем тыкал в змею под ногами коня, с трудом различимую в высоте, а не в карту. СССР, собранный из различных самоцветов, с горящей рубинами звездой, означающей Москву, сердце Вселенной, с лазуритовыми морями, малахитовыми полями, яшмовыми горами, несмотря на всю свою роскошь и красоту обнаруживал родство с говяжьей тушей из мясного магазина и очень мне нравился. Да и сейчас нравится, хотя и только как воспоминание, так как карта из Георгиевского зала исчезла.

Много позже после переживаний, связанных с тушей и с картой, когда мне уже было за двадцать, мне довелось поехать с двумя итальянцами в Царское Село, тогда более известное под названием Пушкин. Выйдя из электрички, итальянцы озадачили меня следующим вопросом, который я не сразу понял:

— Почему на каждом вагоне написано Чи-Чи-Чи-Пэ?

Только через целую минуту я сообразил, что подобным образом итальянский менталитет прочел священную аббревиатуру СССР, начертанную под изображением моей любимой мясной туши, украшающей каждый вагон. На вагоне она представала вырезанной из мирового контекста, в обрамлении из каких-то веточек, с перекрещивающимися под ней то ли серпом и молотом, то ли гаечными ключами, очень сложный геральдический образ. Забавное транскрибирование мощного русского эС-эС-эС-эР в мягкое и дурацкое итальянское чи-чи-чи-пэ, дойдя до меня, тронуло и умилило. Правда, что за прелесть эта чичичипэ!

Я объяснил, что такое С. С. С. Р., и что это такой же знак нашего величия, как S. P. Q. R., аббревиатура, что и сейчас украшает не только арку Тита, но и каждый римский булыжник, каждую римскую канализационную решетку, свидетельствуя о непреходящем обаянии власти.

S. P. Q. R.

С. С. С. Р.

Senatus Populus Quiritium Romanus. Союз Советских Социалистических Республик — какая великая перекличка звуков, исполненных громоподобного блеска, взвейтесь кострами, синие ночи, знамена развеваются, фанфары взрывают воздух, божественные профили владык, гулкий шаг легионеров-комсомольцев, мускулистых, прекрасных, победительных, золотые орлы и золотые звезды, ряды копий и штыков, сияющая арматура, славы с венками летят в небесах, кто в лифчике, кто так, рядом с ними самолеты, крылатые гении в трусах и без спешат венчать героев, и вереницы пленников, в пыли влачащих цепи вслед за триумфальными слонами и танками. Империя… Можно ли империю прочувствовать как свою родину?

Мне не удалось. Но имперское наследство мне, безусловно, досталось. Чувствую я это или нет, но рожден на свет я этой тушей темно-красного цвета, самой большой в мире. Если бы я был рожден крошкой-оковалком Люксембургом, я бы был другим. Точнее — меня бы не было.

S. P. Q. R.

С. С. С. Р.

При умилительном слове «родина» — слово «СССР» меня совсем не умиляет — перед моими глазами сразу же встают идиллические пейзажики деревеньки, где я проводил лето несколько лет кряду, с моих семи лет до двенадцати. Это было в окрестностях Копорья, удивительно красивая местность, с извилистой речкой, косогорами, поросшими старыми черемухами, с разнообразными лесами, и осиновыми, и березовыми, и ельниками, и стройными соснами. Под соснами, в очень сухой и мягкой почве, росли голубика и болиголов, удивительно, одуряюще пахнущий, и его раздражающе терпкий аромат сливался с винным вкусом спелой голубики, черно-синей, глубокой, вызывавшей блаженное изнеможение позднего лета, голова слегка болела, а сосны, ровные-ровные, высоко вонзались в небо. Деревня была не совсем русская, поэтому не представляла собой улицу, как это бывает обычно, но была раскидана отдельными домами. Вергилиево место, для буколик и георгик, а на окраине деревни располагался огромный колхозный свинарник, представляющий из себя несколько бетонных бараков, и вокруг них — большие выгородки-загоны, огражденные забором от остального мира. Они были черны, так как земля на них была изрыта свиньями, выпускаемыми по утрам, все деревья, обглоданные снизу, засохли, свиньи были страшно голодные, тощие и очень злые. Когда им кидали через забор охапку травы, они поднимали страшный визг и устраивали драку. Нас, детей, это очень забавляло.

Идиллия моего детства почему-то с картой СССР в моем сознании не ассоциируется. Она, в отличие от Ленинграда, на ней не отмечена. Черные голодные свиньи, злобно дерущиеся из-за травы, тоже не ассоциировались с кусками буро-красного мяса, лежавшего на прилавке магазина, и уж менее всего — с красивой картинкой разделки мяса.

S. P. Q. R.

С. С. С. Р.

Убаюкивающие, уютные воспоминания о мандаринах, елках с красными звездами на макушке, салате оливье и шпротном паштете не вызывают во мне никакой нежности. Я не люблю свое советское детство. И уж тем более не собираюсь смешивать тоску по детству с умилением перед СССР. Не умиляют меня ни коммуналка с жуткими, вечно скандалящими соседками, ни школа, где историчка, старая дева, преподававшая обществоведение, заявила, что сейчас верить в Бога могут только дураки, ни университет с вечным запахом сортира в коридорах, ни армия, где я провел два года, отдав долг СССР, своей родине.