Все прелести Технократии - Максим Волосатый

Максим Волосатый

Все прелести Технократии

То, что не должно было произойти

Он не полетит. Он не может летать. Он не должен летать…. Но он полетел.

Блестящий шарик с непропорционально маленьким пропеллером наверху, неслышно проплыв над просекой, растаял в перекрестье вечерних лучей заходящих светил. Оба солнца Алидады, уже клонящиеся ко сну, на секунду высветили блестящую игрушку и тут же спрятали ее за пеленой мягкого света. Миг – и вокруг опять вечернее безмолвие готовящегося к отдыху леса, над которым вот-вот зажгутся блестящие узоры чужих непривычных созвездий. Тишина. Только где-то далеко-далеко вздыхает уставший за день небольшой городок.

Городок…, нет – город. Город, где никто и никогда ни на секунду не усомнится в тебе. Уже не усомнился. Поддержит. Уже поддержали. Не фыркнет презрительно в спину. Не покрутит пальцем у виска. Город, где любая твоя идея может жить до тех пор, пока ты сам этого хочешь. Просто потому, что это – идея. Мысль. Почти живая. Теплая, радостная. Твоя и только твоя. Приносящая радость одним фактом своего существования….

И вот сейчас….

Не зря…. Нет, не зря он рвался сюда, оставляя за спиной осколки разорванной в клочья судьбы, остатки имени. Не зря в него верили, отдавая ему все то немногое, что имели сами. Смотрели на него и на таких, как он. Ждали….

У него получилось. Получилось! Он и сам не понял, как это вышло. Он годы топтался на месте, пытаясь воплотить идею, владевшую им. Годы бесплотных попыток. Годы разочарований. Годы бесконечных, изматывающих, безрезультатных поисков.

А десять дней назад кто-то внутри спросил его имя. Просто имя. Он услышал. Удивился. Не ответил, но присмотрелся…. И тут сквозь него пронеслась теплая волна. Мир вокруг как будто протерли влажной тряпкой. «Имя», опять попросил голос внутри, «кто ты, как твое имя»? Но ему вдруг стало не до того. Разрозненные мысли, все никак не находившие себе места в усталой голове, одномоментно выстроились в четкую линию, поражающую своей простотой. И на конце этой линии ….

Немолодой мужчина с повисшими нетренированными плечами зажмурился и постарался увидеть в залитом солнцем вечере быстро удаляющийся шарик. Его лицо стало тревожным. Но вот оно разгладилось. Он увидел. Счастливо улыбнулся. Чуть нахмурил редкие брови. И где-то далеко блестящий шарик с неправдоподобно маленьким пропеллером наверху услышал его. И послушно прянул вправо, исполняя волю хозяина. Сделал круг и вернулся на прежний курс.

Мужчина открыл глаза. Неверяще, словно во сне, прикоснулся рукой к высокому лбу с широкими залысинами. Провел пальцами по тонкой цепочке черных квадратиков, охватывающих голову, как будто проверяя, все ли на месте. Они никуда не делись. Все датчики прочно сидели на своих местах, послушно транслируя волю хозяина.

Оно работало. Его идея работала. Его мысль стала живой. И доказательство этого сейчас летело сквозь пронизанный солнцами вечер, послушно стремясь туда, куда его отправил хозяин. Хотя летать оно не могло в принципе: кроме заглушенных двигателей его бота, нигде в радиусе тридцати километров не было ни единого источника энергии. В шарике – тоже. Но он летел.

Проведя рукой по лицу, мужчина медленно, как после тяжелой работы, повернулся и пошел к боту. Коротко прошипел закрывающийся люк, послушно взревел двигатель…. И запнулся, набирая обороты. Еще сбой. Еще один. На панели управления коротко вспыхнул предупреждающий сигнал. И тут же погас. Звук выровнялся.

Мужчина долгим взглядом посмотрел куда-то внутрь панели. И вдруг негромко рассмеялся. Счастливым смехом человека, которого не заботят мелкие проблемы.

И, правда, смешно. Сделать то, что он сделал. Получить то, что он получил. То, чего не мог до этого никто и никогда. И не справиться с каким-то ботом….

Ну, ничего, уж теперь он справится со всем. Черная полоса его жизни кончилась.

А мелкие пакости вроде ни с того ни с его забарахлившего двигателя – это ерунда. Хотя он его проверял перед выездом….

Глава 1

Кто ты, кто ты, кто ты, кто ты, кто ты…?

Барок бился о сознание этого существа, как о каменную стену. Невидимую и неприступную. Раз за разом, удар за ударом. Он не помнил, сколько времени он это делает. Не помнил, но и не останавливался. Нет, только не это.

Кто ты, кто ты, кто ты?

Имя, имя, скажи имя. Имя – это ключ, имя – это нить, имя – это тропа, ведущая к сути любого явления. Ему надо узнать имя. Он не знал для чего, но помнил, что ему это надо. Только тогда он сможет дойти, поговорить, слиться с этим существом. Чтобы войти в него, чтобы стать им. Чтобы, наконец, закончился этот путь. Путь без конца. Без цели и без жизни. Путь, начавшийся с ослепительной вспышки и отчаяния. Барок не помнил, почему он встал на этот путь. Он помнил только вспышку, боль, крик. А еще он помнил, что не сделал того, зачем шел. Они не сделали. Никто не сделал….

Их предали. Они не справились. Не смогли. И это было хуже всего. Барок не понимал, почему он жив. Они не смогли – и они не должны были остаться в живых. Но он выжил, если это существование можно было назвать жизнью. Бесконечное течение в полумраке. Полумраке, за пределами которого шла жизнь. Настоящая, теплая. Не его.

Он хотел. Он очень хотел туда попасть. Не раз не два и не миллион раз он пытался дойти до этой жизни. И всякий раз у него не получалось. У кого «него»? Барок не знал, кто он. Не знал, как выглядит. Не знал ничего о том, куда он идет, как и зачем. Он просто тек между полупрозрачных волн вязкого полумрака. И только призрачный узор из невесомых нитей все время висящий рядом не позволял ему исчезнуть, растечься, раствориться в этом полумраке, текущем плавными волнами, в которых иногда угадывалось дыхание настоящего мира. Узор, который подарил ему …. Кто? Барок не помнил. Все, что сохранила память, это последняя вспышка, обгоняя которую летел этот самый узор. Он и был той самой жизнью, которая у него осталась. А еще памятью.

Память была вторым и последним, после желания жить, ощущением, с которым существовало нечто по имени «Барок». Но оно, это нечто, все же существовало. И хотело существовать дальше.

Иногда между бесконечных, сменяющих друг друга волн полумрака, проскакивали светлые пятна. И тогда узор начинал плавно мерцать. В этот момент Барок мог приблизиться к настоящей жизни. Приблизиться настолько, что почти обретал третье, почти забытое, горькое в своей отчужденности чувство. Надежду.

И вот сейчас это чувство, яркое до режущей боли, вспыхнуло с новой силой. Захватило его целиком. Скрутило, развернуло и швырнуло вперед. Туда, где, почти касаясь друг друга, висели два светлых пятна. Два! Куда пойти? Выбор резал даже больнее полыхающей надежды. Невесомые нити-спутники стали почти осязаемыми, светясь ровным, немигающим светом.