Литературный памятник - Игорь Горностаев

Игорь Горностаев

Литературный памятник

Опять, о господи, явился ты меж насЗа справкой о земле, — что делается с нею!

«Собралась наша компания провести время за приятным журчанием речей в нескончаемой реке знания. Теплый летний вечер. Плащ темноты обзавелся розовой подкладкой из света масляных светильников и парой рваных дыр, проделанных яркими оранжевыми факелами. Но ярче факелов горели огни слов, сияли драгоценней любых жемчужин из сокровищницы султана. Ведь известно всем: мудрая речь собирает слушателей как луна звезды, как янтарь бумажные крохи или как сладкий цветок медоносных пчел. И зовет мудрость на путь благочестия и добродетели.

В тот раз речь повел наш друг аль-Кирон абу Хумор:

Рассказывал аль-Харис ибн Хаммам:

— Ночь. Темно-серая предутренняя ночь не отпускала пустыню из своих объятий пугливых. Но перлы звезд уже начинали смущенно меркнуть в преддверии лазурного прилива. Верный утра посланник, прохладный восточный ветер отнюдь не сильный, овевал и нежил утомленных караванщиков, разбивших шатёр на привале перед Насибином. Стреноженные махрийские верблюды паслись невдалеке от колодца. На снятых с бурых и уложенных в круг тюках возлежали купцы, ожидая восхода солнца. Те из них, которые не сомкнули вежды, вели тихи беседы неспешны.

Со стороны лунного лика прибыли еще два путника, которые смогли украсть у ночи целую половину, проскакав до оазиса на быстроногих сыновьях дороги, но утратив вечернюю силу. Позаботившись о своих лягающихся, которые многим милей, чем плюющиеся, прибывшие расстелили попоны на песок и расположились рядом с кругом караванщиков, видно, рассчитывая насладиться парчой и шелком разумных разговоров перед тем, как отдых средь брошенных сёдел сомкнет их глаза, чтобы прогнать зевоту изо рта.

В чаше образованной тюками и в самом деле плескались сливки согласия и мудрости. Той, что свойственна старости седобородой, а вовсе не чернокудрой юности.

Рёк один караванщик, напевом степенным как зачищенный до дыр казан медный:

    В стране драконов царь ведь тоже — дракон.    И сын его станет царем — таков закон.    Но как-то пошло в драконьей стране все не так.    Признали лекари дворца, что царевич — дурак.    Не хотел с рожденья быть царем!    И упорствовал в этой глупой ереси он.    Хотел зваться учеником древних,    И средь поколения юного быть среди первых.    Так в глупости юный дракон был упорен,    Что, в конце — концов, младший брат сел на троне.    Ну а старший брат стал зело мудрым:    Лишь мор да глад возвещал гласом трубным.    Когда мудрость в нем уж не знала границ —    Послал к младому царю наемных убийц.    Уселся наш знакомый дракон сам на трон.    Упорствуя в глупости — мудрецом оказался он.

Тихонько засмеялись караванщики наши, второй рассказчик потянул нить беседы дальше. Голос был его тих и вкрадчив, а рассказ витиеват и примером заманчив:

   Случилось это во времена стародавние.   Тогда красивыми были все ифриты,   Горные реки растекались по равнине,   А Величайший не посылал к людям рифмы.

   Жил один человек в селе богатом.   Ему втемяшилась в голову идея:   Чтобы стать богам братом   Башню построить высотой до неба.

   Старики сказали: „Не разумно это.   Ни к чему нам башня такая.   Не дадим на это дело и монеты“.   Ушел мечтатель домой вздыхая.

   Но идея не пропала в суете.   Стал он думать, где взять кирпича.   И каламом водил по бумаге,   Чтоб сбылась, наконец, мечта.

   А простой кирпич не годится.   Надо крепкий. И глину — в печь.   Чтоб достать до полета птицы:   Нужно раньше встать — поздно лечь.

   Как соединить блоки жестко?   Ему надобен стал раствор.   И вот тянется башня высоко,   Стройная, как пальмовый ствол.

   Творил он башню каждое лето.   Но до полнеба даже не достал.   Выше башня багдадского минарета:   Кирпич не выдержал — тонкий дом упал.

   Старики сказали: „Ты глупец“.   Но упорствуя, он, в глупости своей,   Надел сияющий мудрости венец:   Во всём, касаемо растворов и кирпичей.

Послышался поток речей третьего. Как хрустальный бокал битый — голос его. Но голос годам подвластен, увы, так же как волос седине: лишь хной избежать обеленье главы.

   У Якубова сына, известного, был ученик.   И в снов толковании оказался велик.   Однажды Милостливый его приветил:   Своей печатью отметил.   С тех пор Ученик Правдивого Юсуфа   Сны продает. Покупка всем доступна.   Кто жизнь ведет праведную, моста не страшится,   Тому сон прекрасный приснится.   А за сны плата проста:   На свободу пущенная птица.   Отпусти птицу из души на волю,   И Сны прекрасные наяву предстанут вскоре.

На небе пастух попрятал овец, а к пастве земной пришел отец. Караванщики отправились в путь предначертанный, а двое поскакали дорогой обветренной.

Они о той беседе мне рассказали, а я же взял, и поделился с вами».

В юрте пастуха, угнездившейся среди холмов широкой монгольской степи, воцарилась тишина. За белыми войлочными стенами, приветствуя приближение ночи, стрекотали какие-то равнокрылые, наверно, цикады. Издалека доносилось блеянье овец и басовитое бэканье баранов. Степь жила привычной, установившейся веками назад жизнью.

— Вопрос, — все тем же неспешным голосом, наполненным добротой и ласковым внутренним теплом, с которым он читал макаму, произнес пожилой низенький человек, сидящий в центре юрты. — Датируйте время написания произведения.

Тут же юрту наполнил гул сдерживаемых юношеских голосов. Студенты совещались, обсуждали: что ответить преподавателю, принимающему зачет.

А рассказчик, дав им задание, налил в простую глиняную чашку крепкий духовитый чай. И пил маленькими глотками горячую жидкость, обжигающую язык и небо, наслаждаясь ароматным букетом горных трав. Он делал вид, что углублен в прочувствование напитка, но сам прислушивался, кто какую точку зрения отстаивал в мозговом штурме.