Роковая восьмерка - Джанет Иванович

Джанет Иванович

РОКОВАЯ ВОСЬМЕРКА

Глава 1

Недавно я чудненько провела время, катаясь по земле с мужиком, который думает, что эрекция — это главное личное достижение в жизни. Не подумайте плохого. Это катание не имеет ничего общего с моей сексуальной жизнью. Катание это случилось, когда ситуация достигла абсурда и была предпринята последняя отчаянная попытка связать по рукам и ногам одного жирного идиота, обладавшего врожденным дефектом лобной доли.

Зовут меня Стефани Плам, и я задерживаю сбежавших преступников… занимаюсь залоговым правоприменением, если уж быть точной, работаю на своего кузена Винсента Плама. Работенка была бы не такой ужасной, не случайся обычно прямым результатом залогового правоприменения арест — преступники этого, видите ли, не любят. Вот же удивительно. Чтобы уговорить беглецов пойти мне навстречу и вернуться в тюрьму, я, как правило, убеждаю парней, которых арестовываю, надеть наручники и ножные кандалы. В большинстве случаев это хорошо срабатывает. И если все проделано успешно, то катание по земле отменяется.

К сожалению, сегодня был не тот случай. Мартин Полсон, весивший 297 фунтов (135 кг) и ростом пять футов восемь дюймов (173 см), арестовывался за подделку кредитной карты, а заодно за то, что являлся неподдельно противным типом. На прошлой неделе он не явился на судебное заседание, что занесло его в мой список Самых Разыскиваемых. Поскольку Мартин не слишком умен, найти его труда не составило. В общем-то, Мартин просто-напросто сидел дома, занимаясь тем, что ему удавалось лучше всего… воруя товары в Интернете. Я умудрилась заковать Мартина в наручники и ножные кандалы и затащить в свою машину. И даже ухитрилась довезти его до полицейского участка на Норт-Клинтон-авеню. К несчастью, когда я попыталась вытащить Полсона из машины, он вывалился из нее и сейчас катался на животе, связанный, как рождественский гусь, не в силах сам подняться.

Мы застряли на парковке, примыкавшей к муниципальному зданию. Задняя дверь, ведущая прямо к дежурному офицеру, находилась от нас меньше, чем в пятидесяти футах (15 м). Я могла бы позвать на помощь, но стала бы предметом полицейских шуток до скончания своих дней. Могла бы расстегнуть наручники и кандалы, но Полсону я не доверяла. Физиономия у него налилась кровью. Он страшно злился, ругался, сыпал непристойными угрозами и издавал животные звуки.

Я стояла, наблюдая, как сражается Полсон, размышляя, что же мне делать, поскольку поблизости не наблюдалось ни одного вилочного погрузчика, чтобы поднять этого жирного типа с тротуара. И тут как раз на стоянку въехал Джо Джуньяк, в прошлом начальник полиции, а нынче мэр Трентона. Он на неопределенное количество лет старше меня и на целый фут выше. Двоюродный племянник Джуньяка, Зиги, женат на моей кузине Глории Джин. Поэтому мы, вроде, как родня… только дальняя.

Окно со стороны водителя поехало вниз, и Джуньяк ухмыльнулся мне, кося взглядом на Полсона.

— Это твой?

— Угу.

— Он припарковался в неположенном месте. Его задница заходит за белую черту.

Я пихнула Полсона носком, от чего тот снова завертелся.

— Он застрял.

Джуньяк вышел из машины и, взяв Полсона за подмышки, поставил на ноги.

— Не возражаешь, если я приукрашу эту историю, когда буду разносить ее по всему городу?

— Возражаю! Помни, я голосовала за тебя, — напомнила я. — И мы почти родственники.

— Ничем не могу помочь, прелесть моя. Любой полицейский удавится за такое.

— Ты же больше не коп.

— Коп, он всегда остается копом.

Мы с Полсоном смотрели, как Джуньяк садится в машину и укатывает прочь.

— Я не могу в них идти, — произнес Полсон, глядя на кандалы. — Я снова упаду. У меня нет чувства равновесия.

— Ты когда-нибудь слышал девиз охотников за головами: «Притащи его, народ, — хоть он жив, хоть он мертв»?

— Конечно.

— Так вот, не искушай меня.

В общем-то, притаскивать кого-то мертвым строго запрещено, но сейчас, казалось, подходящий момент, чтобы пригрозить, пусть и впустую. Было далеко за полдень. И я хотела еще пожить своей жизнью. А потратить час на уговоры, чтобы Полсон протопал через парковку, — это дело не значилось в списке моих любимых занятий.

Мне хотелось полежать где-нибудь на пляже, чтобы солнце пекло мою кожу, пока я не стала бы похожа на поджаренного поросенка. Правда, в это время года подобное осуществимо лишь в Канкуне (курорт в Мексике — Прим. пер.), а Канкун не укладывался в мой бюджет. В общем, дело в том, что я не хотела торчать именно здесь, на этой дурацкой парковке с Полсоном.

— У тебя, наверно, даже пистолета нет, — засомневался Полсон.

— Эй, ну хватит. Я не могу потратить на тебя весь день. У меня полно других дел.

— Каких, например?

— Не твое дело.

— Ха! Да у тебя даже получше занятия нет.

На мне были джинсы, футболка и черные башмаки «Катерпиллар» на тракторной подошве, и я испытывала непреодолимое желание пнуть его под коленки этими самыми башмаками седьмого размера.

— Ну скажи, — приставал он.

— Я обещала родителям приехать в шесть к обеду.

У Полсона вырвался смешок.

— Жалкое зрелище. Просто чертовски жалкое.

Смех перешёл в кашель. Полсон наклонился вперед, зашатавшись из стороны в сторону, и снова упал. Я было кинулась к нему, но опоздала. Беспомощный, он снова очутился на животе, изображая выброшенного на берег кита.

Мои родители живут в небольшом дуплексе в части Трентона под названием Бург. Если бы Бург был блюдом, то это было бы паста: пенне ригате, дзити, феттуччине, спагетти и елбоу маккарони, плавающие в соусе маринара, сырном соусе или майонезе. Добротная, надежная еда на все случаи жизни, которая вызывает блаженную улыбку на ваших лицах и откладывает жир на вашей заднице. Бург — добропорядочный район, где люди покупают дома и живут в них, пока смерть не выкинет их оттуда. Задние дворы обычно пересекают веревки для сушки белья, там стоят мусорные баки, и делают свои дела собачки. Никаких деревянных настилов или беседок с цветами не числится в привычках бургерцев. Бургерцы сидят на передних крылечках и цементных верандах. Так лучше видно, как проходит мимо жизнь.

Я подъехала как раз к тому моменту, когда матушка вытаскивала из духовки жареного цыпленка. Папаша уже восседал во главе стола. Он смотрел прямо перед собой остекленевшим взглядом в состоянии ожидания, зажав в руках нож и вилку. Моя сестра Валери, вернувшаяся домой после того, как оставила мужа, взбивала в кухне картофельное пюре. В детстве Валери была идеальной дочерью. Я же была той дочерью, что вечно наступала в собачьи какашки, садилась на жевательную резинку и постоянно падала с крыши гаража, желая научиться летать. В последней провальной попытке сохранить свой брак Валери изменила своим итальянско-венгерским генам и превратила себя в подобие Мег Райан. Брак провалился, но блондинистая Мег-образная шевелюра сохранилась.

Детишки Валери сидели за столом с моим папочкой. Девятилетняя Энджи сидела чинно, сложив перед собой ручки, послушно ожидая свою порцию: почти совершенный клон Валери в этом возрасте. А семилетний адский чертенок Мэри Элис воткнула две веточки в каштановые волосы.

— Что за веточки? — спросила я.

— Это не веточки. Это рога. Я северный олень.

Какой сюрприз. Обычно она у нас лошадка.

— Как прошел день? — спросила Бабуля, ставя миску зеленого горошка на стол. — Кого-нибудь застрелила? Поймала каких-нибудь гадких парней?

Бабуля Мазур переехала к родителям почти сразу же, как дедуля Мазур уволок свои забитые жиром артерии в небесный буфет «жрите-все-что-хотите». Бабуле около семидесяти пяти, и выглядит она ни на день больше девяноста. Тело ее соответствует возрасту, а разум, кажется, двигается в противоположном направлении. Она носит белые теннисные туфли и сиреневый утепленный спортивный костюм. Ее волосы цвета серой стали коротко острижены и до смерти наперманентены. На ногтях сиреневый лак в тон костюму.

— Я же не каждый день стреляю, — оправдывалась я, — но я привела парня, разыскиваемого за подделку кредиток.

Раздался стук, и в дверь просунула голову Мейбл Марковиц со словами:

— Йо-хо.

Родители живут в дуплексе на две семьи. У них южная часть дома, а у Мейбл Марковиц северная половина. Дом разделен стеной, и долгие годы между соседями существует разногласие, как красить дом. В силу обстоятельств Мейбл возвела экономию в ранг религии, замешанной на социальном страховании и государственных излишках арахисового масла. Ее муж Иззи был неплохим человеком, но пьянство рано свело его в могилу. Единственная дочь Мейбл умерла от рака год спустя. А зять месяцем позже погиб в автокатастрофе.

Приготовления к обеду застопорились, и все обратили взоры к двери, потому что хоть Мейбл все годы и жила рядом, но ни разу не говорила «йо-хо», когда мы садились есть.