Личный контакт - Юрий Брайдер

Брайдер Юрий & Чадович Николай

Личный контакт

Брайдер Юрий Михайлович, Чадович Николай Трофимович

Личный контакт

Когда-нибудь такое могло случиться с любым из них.

Одновременный отказ хотя бы десятка из миллионов псевдоживых элементов темпера, находящегося в перестроенном пространстве, почти неминуемо ведет его к гибели. И хотя такая возможность считалась ничтожно малой, люди, исследовавшие свойства времени или изучавшие историю прошедших веков, никогда не должны были забывать об этом.

Потерявший всякую связь и управление темпер, рассыпая искры и срезая деревья, ударился несколько раз о землю и унесся куда-то, оставив среди редкого лиственного леса изувеченное человеческое тело и несколько оплавленных обломков, разбросанных вдоль глубокой, дымящейся борозды. Обломки эти, вырванные из единой структуры темпера, вскоре превратились в лужи зеленой жижи и бесследно всосались в почву.

Через несколько часов, когда солнце склонилось к верхушкам деревьев, потерпевший аварию человек открыл глаза.

Над ним светилось прозрачной голубизной высокое небо с плывущей белой паутинкой облаков. Едва заметно шевелились листья молодых дубков, пылали калиновые гроздья, в кустах посвистывала птица.

Он попытался повернуть голову и не смог. Правая рука действовала с трудом, левую он не ощущал совсем - так же, как и обе ноги. Лужа крови, в которой он лежал, успела загустеть, и черные лесные муравьи растаскивали темно-красные крошки.

Усилием воли человек остановил кровотечение, ослабил, насколько это было возможно, чувство боли, замедлил работу сердца и заставил костный мозг, лимфу и селезенку увеличить выход лейкоцитов и эритроцитов. Несколько последовательных попыток срастить раздробленные кости и раздавленные мышцы окончились безуспешно. И хотя он был просто исследователь, а не врач или спасатель, установить причину неудачи для него не составило труда: тяжелые повреждения головного и спинного мозга, обрыв большинства нервных узлов и цепей. А еще ему очень не хватало обыкновенной воды. Впервые в жизни, если не считать краткого периода сразу после рождения, он не был хозяином собственного тела.

Он понимал, что обречен, что процессы некроза в организме станут необратимыми гораздо раньше, чем спасатели, неминуемо сбитые со следа улетевшим дальше, в прошлое, темпером, отыщут его здесь. Он мог бы легко и безболезненно умертвить себя, но мысль об этом даже не приходила ему в голову, хотя смерти он не боялся. Люди его эпохи жили так долго и умирали так редко, что он уже давно забыл, что такое - страх смерти.

Время от времени небо и деревья перед его глазами теряли цвет и четкость, как бы удаляясь куда-то, и только ослепительный блеск солнца пробивал черный туман.

Когда исследователь очнулся в очередной раз, над ним кто-то стоял. Сознание медленно возвращалось к нему, и пестрые осколки окружающего мира, сбежавшись, как разноцветные стеклышки в калейдоскопе, образовали, наконец, ясные зрительные образы.

Это были пралюди. Трое. Маленького роста, скорее всего, дети. Босые и оборванные, со светлыми нечесанными вихрами. Самый маленький тихо плакал, придерживая правой рукой левую ниже локтя. Средний, удивленно раскрыв рот, присел на корточки. Старший, гладивший до этого малыша по голове, наклонился и что-то сказал. Речь его была не понятна исследователю. Скорее всего, это был один из диалектов какого-то индоевропейского языка шести-семитысячелетней давности.

Тогда исследователь заглянул в глаза детей, а через них - в их души. Он понял, что дети голодны и напуганы. У самого маленького была еще и физическая боль, заполнявшая все его крохотное существо. Совсем недавно, возможно, несколько часов назад, родственники детей были убиты, а их жилище уничтожено.

Исследователь попробовал прикинуть, в какие времена это могло случиться. Период получался довольно солидный - тысячи лет.

Рассудок опять начал уходить из-под контроля: то ли наяву, то ли во сне, он вновь увидел картины, которые не раз наблюдал из своего темпера.

... Пралюди с топорами и дубинами, одетые в шкуры с длинной шерстью, вытаскивают из земляных нор других пралюдей, безоружных, одетых в оленьи кожи. Глухие удары, хруст костей, вопли, детский плач, равномерный шелест информационного аппарата...

... Пралюди на конях, закованные в железо, теснят к болоту и колют пиками других пралюдей, молитвы, детский плач, шелест информационного аппарата над ухом...

... Пралюди в гусеничных устройствах с огнестрельным оружием отражают других пралюдей, почти голых, с узлами, посудой, с детьми на руках. Грохот выстрелов, рев моторов, детский плач и снова шелест информационного аппарата, бесстрастно регистрирующего в своей бездонной памяти все происходящее.

Пересилив бред, исследователь пришел в себя. Дети все еще стояли возле него.

- Дыхае, - сказал старший.

- Можа, немец? - предположил средний.

- Не. Немец тут ляжаць не будзе, - не согласился старший.

- А крыви кольки!

- Ён пиць хоча, - сказал старший.

- Адкуль ты ведаеш?

- Ён хоча. Я чую. Прыняси з рэчки. И малому дадзим.

- Ага, а як заб'юць!

- Тады я сам. Глядзи малога.

Прошло немало времени, прежде чем мальчик вернулся, осторожно неся перед собой линялую пилотку, полную тепловатой, пахнущей рекой воды. Сначала он напоил младшего брата, и тот, выпив немного, снова тихонько завыл. Потом, наклонившись, приставил пилотку к запекшимся губам исследователя.

- Каля маста стаяць два палицаи и немец, - сказал он. - Мяне не бачыли.

Обезвоженный организм быстро поглощал влагу, почти сразу превращая ее в кровь, лимфу и соединительные ткани. Один за другим восстанавливались разорванные нейроны. Стали срастаться капилляры, а затем и крупные сосуды. Прояснилось сознание.

- Яшчэ хоча, - сказал старший.

- Не хадзи, - запротестовал средний. - Страшна!

- Дурань, - ответил старший. - Глядзи малога.

На этот раз его не было еще дольше, и когда он, насквозь промокший, появился, наконец, из кустов, ревели уже двое - и младший, и средний.

- Циха вы! - цыкнул он на братьев. - Немцы пачуюць!

Напоив раненого, спросил:

- Дзядзька, а вы не партызан?

Не дождавшись ответа, продолжал:

- А нашу вёску раницай спалили. Мамка нас у пуни схавала, а сама са старой и цёткай Таняй пайшли на двор. Усих вясковых загнали у свиран и падпалили. Я праз дзирку бачыу. А як стали хаты палиць, мы да лесу пабегли. Малога я на руках цягнуу, а ён цяжки - летась тры гады было. Чую, страляюць па нас. Адна куля малога и зачапила. Раницай зачапила, а крывя усе идзе. Памрэ, мабыць.

Слов мальчика он не понял, но смысл их был ясен и так. Молча, одними глазами, исследователь подозвал малыша к себе. Но тот, охваченный опустошающей стихией боли, совершенно не реагировал на телепатический призыв. Тогда старший приподнял и посадил его именно там, где нужно, справа, на расстоянии вытянутой руки.