Против течения (сборник) - Алексей Толстой

Алексей Константинович Толстой

Против течения (сборник)

А. К. Толстой – Александру II

Август или сентябрь 1861 г. [1]

Ваше величество, долго думал я о том, каким образом мне изложить Вам дело, глубоко затрагивающее меня, и пришел к убеждению, что прямой путь и здесь, как и во всех других обстоятельствах, является самым лучшим. Государь, служба, какова бы она ни была , глубоко противна моей натуре; знаю, что каждый должен в меру своих сил приносить пользу отечеству, но есть разные способы приносить пользу. Путь, указанный мне для этого провидением, – мое литературное дарование , и всякий иной путь для меня невозможен. Из меня всегда будет плохой военный и плохой чиновник, но, как мне кажется, я, не впадая в самомнение, могу сказать, что я хороший писатель. Это не новое для меня призвание; я бы уже давно отдался ему, если бы в течение известного времени (до сорока лет) не насиловал себя из чувства долга, считаясь с моими родными, у которых на это были другие взгляды. Итак, я сперва находился на гражданской службе, потом, когда вспыхнула война, я, как все, стал военным. После окончания войны я уже готов был оставить службу, чтобы всецело посвятить себя литературе, когда Вашему величеству угодно было сообщить мне через посредство моего дяди Перовского [2] о Вашем намерении, чтобы я состоял при Вашей особе. Мои сомнения и колебания я изложил моему дяде в письме, с которым он Вас знакомил, но так как он еще раз подтвердил мне принятое Вашим величеством решение, я подчинился ему и стал флигель-адъютантом Вашего величества. Я думал тогда, что мне удастся победить в себе натуру художника, но опыт показал, что я напрасно боролся с ней. Служба и искусство несовместимы , одно вредит другому, и надо делать выбор. Большей похвалы заслуживало бы, конечно, непосредственное деятельное участие в государственных делах, но призвания к этому у меня нет, в то время как другое призвание мне дано. Ваше величество, мое положение смущает меня: я ношу мундир, а связанные с этим обязанности не могу исполнять должным образом.

Благородное сердце Вашего величества простит мне, если я умоляю уволить меня окончательно в отставку, не для того чтобы удалиться от Вас, но чтобы идти ясно определившимся путем и не быть больше птицей, щеголяющей в чужих перьях. Что же касается до Вас, государь, которого я никогда не перестану любить и уважать, то у меня есть средство служить Вашей особе, и я счастлив, что могу предложить Вам: это средство – говорить во что бы то ни стало правду , и это – единственная должность, возможная для меня и, к счастью, не требующая мундира. Я не был бы достоин ее, государь, если бы в настоящем моем прошении прибегал к каким-либо умолчаниям или искал мнимых предлогов.

Я всецело открыл Вам мое сердце и всегда готов буду открыть его Вам, ибо предпочитаю вызвать Ваше неудовольствие, чем лишиться Вашего уважения. Если бы, однако, Вашему величеству угодно было предоставить право приближаться к особе Вашего величества только лицам, облеченным официальным званием, позвольте мне, как и до войны, скромно стать камер-юнкером, ибо мое единственное честолюбивое желание, государь, – оставаться Вашего величества самым верным и преданным подданным.

Гр. А. Толстой [3]

ПРОТИВ ТЕЧЕНИЯ

1

Други, вы слышите ль крик оглушительный:

«Сдайтесь, певцы и художники! Кстати ли

Вымыслы ваши в наш век положительный?

Много ли вас остается, мечтатели?

Сдайтеся натиску нового времени,

Мир отрезвился, прошли увлечения —

Где ж устоять вам, отжившему племени,

Против течения?»

2

Други, не верьте! Все та же единая

Сила нас манит к себе неизвестная,

Та же пленяет нас песнь соловьиная,

Те же нас радуют звезды небесные!

Правда все та же! Средь мрака ненастного

Верьте чудесной звезде вдохновения,

Дружно гребите, во имя прекрасного,

Против течения!

3

Вспомните: в дни Византии расслабленной,

В приступах ярых на божьи обители,

Дерзко ругаясь святыне награбленной,

Так же кричали икон истребители:

«Кто воспротивится нашему множеству?

Мир обносили мы силой мышления —

Где ж побежденному спорить художеству

Против течения?»

4

В оные ж дни, после казни Спасителя,

В дни, как апостолы шли вдохновенные,

Шли проповедовать слово учителя,

Книжники так говорили надменные:

«Распят мятежник! Нет проку в осмеянном,

Всем ненавистном, безумном учении!

Им ли убогим идти галилеянам

Против течения!»

5

Други, гребите! Напрасно хулители

Мнят оскорбить нас своею гордынею —

На берег вскоре мы, волн победители,

Выйдем торжественно с нашей святынею!

Верх над конечным возьмет бесконечное

Верою в наше святое значение,

Мы же возбудим течение встречное

Против течения!

1867

Эти бедные селенья.

Эта скудная природа!

Ф. Тютчев

Одарив весьма обильно

Нашу землю, царь небесный

Быть богатою и сильной

Повелел ей повсеместно.

Но чтоб падали селенья,

Чтобы нивы пустовали —

Нам на то благословенье

Царь небесный дал едва ли!

Мы беспечны, мы ленивы,

Все у нас из рук валится.

И к тому ж мы терпеливы —

Этим нечего хвалиться!

Февраль, 1869

И. А. ГОНЧАРОВУ

Не прислушивайся к шуму

Толков, сплетен и хлопот,

Думай собственную думу

И иди себе вперед!

До других тебе нет дела,

Ветер пусть их носит лай!

Что в душе твоей созрело —

В ясный образ облекай!

Тучи черные нависли —

Пусть их виснут – черта с два!

Для своей живи лишь мысли,

Остальное трын-трава!

1870

Темнота и туман застилают мне путь,

Ночь на землю все гуще ложится,

Но я верю, я знаю: живет где-нибудь,

Где-нибудь да живет царь-девица!

Как достичь до нее – не ищи, не гадай,

Тут расчет никакой не поможет,

Ни догадка, ни ум, но безумье в тот край,

Но удача принесть тебя может!

Я не ждал, не гадал, в темноте поскакал

В ту страну, куда нету дороги,

Я коня разнуздал, наудачу погнал

И в бока ему втиснул остроги!

Август 1870

В монастыре пустынном близ Кордовы

Картина есть. Старательной рукой

Изобразил художник в ней суровый,

Как пред кумиром мученик святой

Лежит в цепях и палачи с живого

Сдирают кожу… Вид картины той,

Исполненный жестокого искусства,

Сжимает грудь и возмущает чувство.

Но в дни тоски, мне все являясь снова,

Упорно в мысль вторгается она,

И мука та казнимого святого

Сегодня мне понята и родна:

С моей души совлечены покровы,

Живая ткань ее обнажена,

И каждое к ней жизни прикасанье

Есть злая боль и жгучее терзанье.

Осень 1870

Вновь растворилась дверь на влажное крыльцо,

В полуденных лучах следы недавней стужи

Дымятся. Теплый ветр повеял нам в лицо

И морщит на полях синеющие лужи.

Еще трещит камин, отливами огня

Минувший тесный мир зимы напоминая,

Но жаворонок там, над озимью звеня,

Сегодня возвестил, что жизнь пришла иная.

И в воздухе звучат слова, не знаю чьи,

Про счастье, и любовь, и юность, и доверье,

И громко вторят им бегущие ручьи,

Колебля тростника желтеющие перья.

Пускай же, как они по глине и песку

Растаявших снегов, журча, уносят воды,

Бесследно унесет души твоей тоску

Врачующая власть воскреснувшей природы!

25 декабря 1870

Про подвиг слышал я Кротонского бойца,

Как, юного взвалив на плечи он тельца,

Чтоб силу крепких мышц умножить постепенно,

Вкруг городской стены ходил, под ним согбенный,

И ежедневно труд свой повторял, пока

Телец тот не дорос до тучного быка.

В дни юности моей, с судьбой в отважном споре,

Я, как Милон, взвалил себе на плечи горе,

Не замечая сам, что бремя тяжело;

Но с каждым днем оно невидимо росло,

И голова моя под ним уж поседела,

Оно же все растет без меры и предела!

Май 1871

НА ТЯГЕ

Сквозит на зареве темнеющих небес

И мелким предо мной рисуется узором

В весенние листы едва одетый лес,

На луг болотистый спускаясь косогором.

И глушь и тишина. Лишь сонные дрозды

Как нехотя свое доканчивают пенье;

От луга всходит пар… мерцающей звезды

У ног моих в воде явилось отраженье;

Прохладой дунуло, и прошлогодний лист

Зашелестел в дубах… Внезапно легкий свист

Послышался; за ним, отчетисто и внятно,

Стрелку знакомый хрип раздался троекратно,

И вальдшнеп протянул – вне выстрела. Другой