Нижеозначенные Маплы - Джон Апдайк

Джон Апдайк

Нижеозначенные Маплы

Они всегда были удачливой парой. Когда они решили, наконец, расстаться, им опять повезло: пуританское сообщество, в котором они жили, приняло новую поправку к своему трещащему по швам, перегруженному своду законов о разводе — об «ответственности без вины». В ней говорилось о совместном письменном показании под присягой: «Нижеозначенные Ричард Ф. и Джоан Р. Мапл клянутся, зная, что лжесвидетельство карается по закону, что их брак непоправимо распался». Когда Ричард читал этот документ в своей бостонской квартире, текст почему-то казался ему таким торжественным, что он представлял себе, как они с Джоан рука об руку прибегают на вечеринку, где ливрейный привратник провозглашает их имена, после чего их осыпают конфетти и поливают шампанским. За долгие годы брака они побывали на множестве вечеринок и на каждой испытывали подъем, надеялись на новую удачу.

К аффидевиту прилагались устрашающие финансовые бланки и требование копии свидетельства о браке. Они успели пожить и в Нью-Йорке, и в Лондоне, на островах и на фермах, однажды летом даже в бревенчатой хижине, тем не менее их брак был заключен в нескольких остановках метро от того места, где теперь стоял с почтой в руках Ричард. Со дня бракосочетания он ни разу не бывал в кембриджской ратуше. Тогда родители доставили его из отеля в Коннектикуте, где все они ночевали, приехав из Западной Виргинии; чтобы не опоздать, пришлось встать в шесть утра, поэтому он почти всю дорогу ехал, накрыв голову пальто в надежде еще поспать. Он вспоминал себя теперь, как какое-то морское существо без костей, прятавшееся под своим медузоподобным пальто: иногда существо с чувством безнадежности высовывалось наружу и видело согретое солнышком извилистое побережье. Было туманное июньское утро. Когда ближе к полудню они добрались до Кембриджа и притащились с сундуками свадебной одежды к квартире Джоан на Эйвон-стрит, невеста принимала ванну. Ричард не помнил, кто тогда находился в квартире, кроме нее; его воспоминания о том дне были отрывистыми, более или менее отчетливые картинки терялись на общем неразличимом фоне. Неба и облаков не было, был только туман и не отбрасывающий теней солнечный свет на кирпичах Брэттл-стрит, белые шпили Гарварда, здоровенные прокаленные жарой автомобили. Ему был двадцать один год, президентом являлся Эйзенхауэр, невеста находилась за дверью и запрещала ему заходить, поскольку увидеть ее было бы плохой приметой. Кто-то хихикал и плескался вместе с ней. Кто? Сестра? Мать? Ричард привалился к двери ванной, слыша на лестнице позади себя возню своих родителей, пыхтевших, но не перестававших переговариваться. Он представлял Джоан в ванной: розовые пальчики ног, прилипшие к шее волосы, скользкие груди в мыльной пене. На этом эпизод завершался, начинался следующий: как они с Джоан увязли в полуденной автомобильной каше на Сентрал-сквер. На ней было выгоревшее летнее платье, он старался не смотреть на нее до церемонии, чтобы не сбылась дурная примета. Вряд ли другие женихи тоже ехали на свою свадьбу, укутав голову в пальто, как дети, прячущиеся от грозы. Держась за руки, малютки, словно Гензель и Гретель, — такой он видел эту парочку сейчас, — они вбежали по нескончаемой лестнице под пышные бурые своды и исчезли.

Мир изменился, но кембриджская ратуша осталась прежней. Круглый замок — подражание Средневековью, красный песчаник и розовый гранит, огромное здание в окружении приземистых строений. Внутри все было отделано лакированным дубом, бледным и мерцающим. Ричарду запомнилось, как он получал свидетельство внизу, через зарешеченное окно с медной табличкой, но теперь стрелка требовала подняться наверх. От колоссальной важности того, что он делал, у него дрожали колени и жгло желудок. Он свернул за угол. На огромной территории, среди зеленых письменных столов и громадных папок на стальных стеллажах, царила пожилая леди.

— Мне нужна к-копия свидетельства о браке, — обратился он к ней.

— Год?

— Простите?

— Год выдачи свидетельства о браке.

— Тысяча девятьсот пятьдесят четвертый.

Произнесенный год показался далеким, словно звезда, но сам он был таким же юным, как тогда, также потел от летнего зноя. Чиновница записала фамилии и дату и отправилась в архив, слишком далеко находилось событие, которое он вознамерился исправить.

Когда она вернулась, Ричард заметил, что она прихрамывает. Папка, которую она притащила, имела размах страниц в добрые три фута, настоящая колдовская книга. Она перелистывала страницы так осторожно, словно они могли вдруг кануть в пропасть напрасно прожитых жизней и прошлых времен. Наверное, когда-то у нее были пламенные рыжие волосы, но теперь они потускнели до абрикосового оттенка и застыли в завитках перманента, безжизненных, как сухая бумага.

— Нашла, — сообщила она с холодной улыбкой. — Вот и вы.

Ричард увидел длинную красную строчку: девичья фамилия Джоан, рядом — его. Джоан назвалась учительницей (она преподавала рисование; он уже забыл ее синий халат, весь в пятнах краски, запах клея от пальцев, велосипед, на котором она ездила на работу даже в самые холодные дни). Сам он был записан студентом. Его удивили их разные домашние адреса: вестибюль на Эйвон-стрит, лестничная площадка в Лоуэлл-хаус, забытые двери, открывающиеся в коридор общих адресов, которые протянулись из прошлого в настоящее. Их подписи... Нет, читать их подписи, даже вверх ногами, было для него невыносимо. Подпись Джоан выглядела тверже.

— Вам одну копию или несколько?

— Достаточно одной.

Суетясь так, словно она не делала то же самое уже тысячу раз, бывшая рыжеволосая красавица, разглаживая лист и часто макая старинную ручку в чернильницу, переписала сведения на стандартный бланк.

Что еще выжило от дня свадьбы? Ричарду запомнилось несколько фотографий. Кузен Джоан запечатлел главных участников церемонии, расставив их вокруг парковочного автомата рядом с церковью. Автомат, стройный серебристый представитель муниципалитета, занимает в этой компании почетное место, красуясь своей узкой головой и лиловым языком. Жених так же тощ, как этот автомат. Он мигал одновременно с затвором, поэтому его лицо смахивает на посмертную маску. Невеста с ямочками на щечках стоит в занятной позе, одновременно напряженной и грациозной, в ней есть что-то от танцовщицы, носки на раскаленном тротуаре смотрят в разные стороны; кажется, она сейчас подберет кисейный подол своего свадебного платья и закружится в танце. Четверо родителей, еще не превращенные в бабушек и дедушек, получились на фотографии не очень отчетливо, у них благожелательный и какой-то комковатый вид, как будто они сложены из тех же камней, что и здание, в котором Ричард отсчитывал сейчас три доллара за эту копию, за свое антисвидетельство.

Другой снимок сделал сосед Ричарда по комнате в общежитии колледжа, он повез их в свадебное путешествие — до домика в приморском городке, в часе езды на юг от Кембриджа. Там на крылечке лежал забытый кем-то набор для игры в крокет, и Ричард, ломая комедию, чтобы скрыть замешательство, принялся жонглировать тремя мячиками. Приятель-сосед по комнате, тоже, наверное, смущенный, запечатлел этот момент. Красный мячик навечно повис в воздухе, помеченный янтарным лучом заходящего солнца; желтый и зеленый выглядят как мазки краски на руках Ричарда, замершего с отвисшей от сосредоточенности челюстью.

— У меня еще одна проблема, — сообщил он чиновнице, захлопнувшей огромную папку и готовой взвалить ее себе на плечо.

— Какая именно?

— Мне нужно нотариально заверить аффидевит.

— Это в другом отделе, сэр. Вам на второй этаж, налево от лифта, направо от лестницы. По лестнице, по-моему, будет быстрее.

Он последовал ее совету и обнаружил молодую темнокожую женщину за стальным столом, переливающимся золотыми рамочками, в которые были заключены свидетельства верности, солидарности и стабильности: дети и родители, паренек шоколадного цвета в военной форме, семья, веселящаяся у озера; там была даже фотография дома — обычного одноэтажного фермерского дома посредине зеленой лужайки. Сотрудница прочла аффидевит Ричарда без всяких комментариев. Он боролся с желанием попросить у нее прощение. Она взяла его водительское удостоверение и сличила фотографию с оригиналом. Вручив ему ручку, она поставила рядом с его подписью печать бесповоротности. Красный мячик по-прежнему висел в воздухе, засунутый в ящик со слайдами, которого он никогда уже не увидит; светящееся безмолвие домика, где они остались вдвоем, все еще летело капсулой тишины к звездам. Но больше всего печалила Ричарда, сморщившегося теперь от солнечного света на улице, одна небольшая подробность давнего бракосочетания. Он был так ошеломлен, так не выспался, его так потрясло белое создание, дрожавшее рядом с ним у алтаря, что он плохо сознавал происходящее, был готов испариться, как радуга в тумане, и забыл скрепить клятву поцелуем. Джоан смотрела на него с выжидательной улыбкой, он тоже улыбался, но ничего не соображал. Момент миновал, и они поспешили прочь от алтаря, как теперь спешил он, сгорая от стыда, вниз по ступенькам ратуши, в убежище подземки.