Сочинения Фильдинга - Уильям Теккерей

Теккерей Уильям Мейкпис

Сочинения Фильдинга

Уильям Мейкпис Теккерей

Сочинения Фильдинга

Перед нами прекрасно изданный том, отпечатанный чистым, четким шрифтом и содержащий все творения одного из величайших сатириков, писавших на английском языке. И хотя многое в этой книге не отличается деликатностью новейшего романа новейшей модной писательницы, и хотя мы не рискнули бы рекомендовать эту книгу юношам и молодым девицам, все же мы очень рады появлению в свет общедоступного издания произведений этого великого писателя. Правда, кое-что в этих страницах, полных здорового юмора, может покоробить читателя, но, в отличие от слезливо-сентиментальных романов, они не могут причинить ему вред, ибо в большинстве своем проникнуты гуманностью, житейской мудростью и щедрой любовью к людям.

Том открывается превосходным жизнеописанием Фильдинга, принадлежащим перу Томаса Роско, который воздает должное заслугам великого сатирика и защищает его от нападок его соперников, виршеплетов и знатных господ. Нельзя отрицать, что Фильдинг был большим грешником и имел пристрастие к плохому обществу. Мы имеем серьезные основания полагать, что он повинен даже в более тяжких преступлениях, чем те, которые ему вменяет Уолпол, обвинивший его в том, что он сидел за одним столом с тремя ирландцами и слепым нищим, вместе с которыми он угощался холодной бараниной и копченой грудинкой из одной тарелки. Именно то, что писатель якшался с такой низменной компанией, и привело в негодование критика. Если бы Фильдинг ел ту же баранину на чистой скатерти и в аристократическом обществе, то нам не твердили бы так часто о его пороках.

Не холодная баранина, а эта злосчастная грязная скатерть и эта ужасная компания - вот что так шокировало высший свет.

Нынешнего читателя едва ли надобно предостерегать, что, решившись провести часок-другой в обществе Фильдинга, он рискует оказаться на все это время в не слишком аристократической компании. Поэтому те, кто страдает чрезмерной брезгливостью и утонченным вкусом, пусть лучше держатся от него подальше. Зато те, кто готов простить некоторую долю грубости, чтобы побывать в обществе, где царит честность, мужественность и доброта, едва ли найдут более подходящее чтение, и вряд ли кто-либо из английских писателей может соперяичать с Фильдингом в проницательности и неподдельном остроумии.

По словам биографа, Фильдинг был крепким, ладно скроенным мужчиной, ростом несколько выше шести футов. Он был исключительно остроумным собеседником, и один знатный англичанин, лично знакомый с Попом, Свифтом и другими членами знаменитого кружка острословов, утверждал, что Гарри Фильдинг превзошел их всех. Он любил охоту и быструю езду и в недолгие дни своего процветания держал лошадей и свору собак и разъезжал в карете; подобному расточительству он приписывает в "Эмилии" многие несчастья бедняги Бута. Девятнадцати лет от роду, не имея никаких средств, он переехал в Лондон и зажил в свое полное удовольствие, добывая на пропитание собственным умом. Коротая время то - за стаканом вина с лордами и светскими щеголями, то в обществе актеров и актрис из труппы Гаррика, а то и с другими, еще менее почтенными обитателями Ковент-Гардена, молодой Фильдинг получил весьма разностороннее воспитание, чем и объясняются многие недостатки и его самого, и его произведений.

Вместе с Хогартом они дали нам любопытную картину нравов своей эпохи. Письма Уолпола, при всей их холодной изысканности, ничуть не более нравственны, чем грубые картины Хогарта и Фильдинга. Идеальный герой лорда Честерфильда отменно вежлив, но зато лишен честности Тома Джонса или бедняги Уилла Бута с его "плечами носильщика портшеза и икрами посыльного". Поджарый Уолпол на тонких ножках, слабый желудком, вечно укрепляющий свой организм крепким чаем и хлебным пудингом и способный опьянеть от рюмочки бургундского, конечно, не может предаваться распутству с энергией дюжего грешника шести футов ростом, всегда готового распить полдюжины бутылок каких угодно напитков в какой угодно компании. Но и у сэра Хореса есть тоже свои изящные грешки, которым он предается в своей изящной компании, и он способен хихикать вместе со своими графинями над гривуазными анекдотами и возмущаться вслух последними новостями, рассказанными Джорджем Селвином, и быть не менее испорченным, чем Гарри Фильдинг, бражничающий в таверне бог весть в каком обществе.

В наши дни свет не терпит сатиры во вкусе Хогарта и Фильдинга, и безусловно эта нетерпимость в значительной степени оправдана, ибо даже притворная добродетель и притворное целомудрие небесполезны, поскольку узда, налагаемая на себя лицемером, в иных случаях послужит ему на благо. Но всякий, кому случалось в ночное время проходить по Риджент-стрит, или побывать за кулисами Оперы, или в любом театре заглянуть в эту обитель блаженства - ложи бельэтажа, - конечно, мог убедиться в том, что "Карьера мота" и "Карьера проститутки" еще далеки от своего завершения и что юные франты в спенсерах и макинтошах и соблазнительные сирены в нарядах по последней парижской моде подвизаются в тех же ролях, что и щеголи в завитых париках и треуголках и щеголихи в парче и фижмах сто лет тому назад. Те же пороки существуют и ныне, только теперь о них не принято говорить. То, что делалось раньше, делается и теперь, только мы не называем эти вещи своими именами. Вот чем объясняется, по нашему разумению, безнравственность Фильдинга. Что до Хогарта, то он уже стал классиком, и мы позволяем ему, как и Шекспиру, такие вольности речи, каких не простили бы никому другому.

Очень хорошо, что публика требует скромности, хотя бы и притворной; что писатели вынуждены укрощать свое чувство юмора; и что, как им порой ни хочется высмеять безнравственное в человеческом характере и в обществе, громогласное возмущение таким нарушением приличий заставляет их молчать. Однако беспристрастный наблюдатель, черпающий лишь малую толику познания человеческой природы из книг, а большую его часть из собственного жизненного опыта, отлично понимает, что персонажи Фильдинга и Хогарта это те же герои Диккенса и Крукшенка, только нарисованные с гораздо большей силой и искусством, причем новые сатирики даже не смеют заикнуться о том, о чем их старшие собратья говорили во весь голос.

Так не будем обвинять Фильдинга в безнравственности, а лучше признаем, что его век был более откровенен, чем наш, и переложим вину (если она существует) с писателя на его эпоху. Но, с другой стороны, в сочинениях Фильдинга есть немало страниц, посвященных изображению добродетели, страниц столь мудрых и правдивых, что всякий может извлечь из них полезный урок. Фильдинг дает правдивую картину жизни, и когда он рисует добро, оно сияет особенным блеском по контрасту с пороком, изображенным им столь же правдиво. Он старается по мере своих сил и возможностей рассказать вам всю правду о человеческой природе, и добро и зло в характерах его героев одинаково жизненны. Том Джонс грешит, и его прегрешения описаны с поразительной точностью, но затем приходит раскаянье, прямое следствие его падения, и эта картина, конечно, трогательна и поучительна. Бут вступает на скользкий путь (между нами говоря, я не верю, чтобы и в наше время нашлось бы много таких, кто без греха), но как чудесно его прозрение! Должны ли заявляющие о своем намерении писать портрет с натуры стремиться к точности изображения? Это настолько коварный вопрос, что мы предпочитаем воздержаться от высказывания своего мнения. Может быть, следует брать пример с того художника, который, рисуя Ганнибала, изобразил его так, чтобы не видно было слепого глаза. Фильдинг брал свою натуру в лоб. Так пусть же читатель, сообразно своим вкусам, выбирает себе или художника, который сделает с него портрет, или того, кто ограничится полупортретом.

Мы перечитали многие произведения Фильдинга в прекрасно изданном мистером Роско томе. Вероятно, он не мог не включить в него и пьес, но читатель вряд ли получит большое удовольствие от знакомства с ними и вряд ли пожелает перечитывать их. Они даже не блещут остроумием, хотя и очень сценичны. Фаркуэр в возрасте Фильдинга тоже насыщал свои комедии живостью и остротами. Фильдинг пишет небрежной, размашистой кистью, и его пьесы решительно безнравственны. Его герои - дикари, а героини - мы даже не смеем сказать, кто такие его героини, не нарушая существующих в нынешний век приличий. Хогарт нарисовал жизненный путь одной из них - верней, одной из тех, которая по профессии была тем, чем эти дамы являются по природе. Юный Гарри Фильдинг шести футов ростом и двадцати лет от роду, всегда готовый пустить в ход кулаки или распить бутылочку или решиться на любое удальство, был повесой и вертопрахом весьма распущенного нрава и по всей видимости не думал ни о чем, кроме привольной и беззаботной жизни. Многие его ошибки и грехи объясняются его цветущим здоровьем и избытком жизненных сил. Но он был добрым малым, и трудно найти равного ему по простоте и искренности душевной, и пусть в зените своего дарования и в период наиболее щедрого проявления своей общительности он якшался с многими особами обоего пола, к которым другие на его месте повернулись бы спиной (впрочем, эта общительность была его добродетелью, но в наш век мы бы не рискнули выразить свои симпатии бедняжке Долл Тершит или почтенной миссис Куикли), и пусть он одно время вел бурную и грешную жизнь и водился со многими особами легкого поведения, но сердце его оставалось чистым, и когда хорошая женщина встретилась на его пути, он сумел оценить ее по заслугам. Он женился на ней, и хотя сэр Вальтер Скотт несколько пренебрежительно отозвался о романе, в котором Фильдинг вывел свою первую жену, образ Эмилии так прекрасен и ее характер нарисован с такой глубиной, что подобного ей, по скромному мнению автора, мы не найдем ни у одного писателя, не исключая и Шекспира. Просто удивительно, как мог старина Ричардсон, высмеянный нашим безрассудным сатириком, быть до такой степени ослепленным досадой и завистью к своему сопернику, чтобы не заметить высоких достоинств этого превосходного романа.